Палач прикасается к Павлу горячим, раскаленным железом. Это наяву. Это по настоящему. Боль, жар, холодный пот. На него кричат. Он молчит.
- Медитация. Свобода, равенство, братство, - думает он.
Снова прикосновение раскаленного, огненно-красного железа. Жуткая боль. Вывернутые руки. Снова вопросы. Нужно ответить?
- Я вас ненавижу. Вы за все ответите! Вы заплатите за муки миллионов, за унижение свободы, за подавление мысли! Час расплаты…
Как больно. Запах горелого мяса. Дрожь. Сознание то покидает, то возвращается. Неужели у него не хватит сил?
- Эвил, я выдержу, - кричит Павел. - Не нужно облегчать мне страдания. Я хотел средневековой романтики, время узнать ей вкус пришло. Выдержу, - он сжимает зубы.
Эвил стоит рядом.
- Я выиграл войну, - говорит он.
- Я буду умным, - думает Павел. - Я буду сильным. Я уже умный и сильный, я стану еще более умным и еще более сильным. Я буду свободным. Я все понял.
- Странно, он ничего не сказал, - говорит канцлер.
- Скажет, - отвечает Первый прокурор.
- Нет. Этот будет молчать, - заключает палач, опуская раскаленный прут в кадку с водой. Потом, слушая шипение остывающего металла, добавляет сочувственно:
- Добрый парень.
Его глаза закрываются. Холодно.
- Тебе страшно? - слышит он голос Марии.
- Нет, уходи.
Часть 2. НА БОРТУ "ИСТОРИИ"
Глава 1. Научный совет.
Зал, в который они прошли, был большим и светлым. Крупный прозрачный диск, расположенный в середине, был не чем иным, как столом без ножек. Единственной вещью, которую можно было назвать здесь мебелью. Прожив в среде подобных явлений немало времени, Калугин успел привыкнуть к необычным вещам, и еще более необычному к ним отношению. Однако это было непросто.
В окружающем его новом мире не было фетишизма, да и вещи тоже практически отсутствовали. У людей, а всех разумных живых существ тут называли «людьми», даже если они совсем на них не походили, не было почти ничего. Они имели одежду, ничтожных размеров портативные компьютеры, разные другие необходимые предметы и все. Все остальное, в чем они нуждались, возникало как будто из воздуха. Нужны были стулья. Они появлялись. Требовался стол или постель - они возникали. Но эти скупо перечисленные вещи были всем, в чем испытывали потребность эти существа. Продукты, которые они принимали в пищу, и информация - вот то, в чем действительно испытывали нужду. Но с ней не было никаких проблем: глобальная инфосеть опутывала своими невидимыми каналами галактику и при помощи персонального компьютера, который являлся той суммарной машиной, с которой работал каждый, можно было узнать что угодно. Пища, создававшаяся по индивидуальным заказам, появлялась там и тогда, где и когда она требовалась. Никакого культа из нее не делали.
Пожалуй, самым интересным местом в жизни людей были компьютеры. Эти ничтожные устройства, размеры и дизайн которых варьировались в зависимости от вкуса владельца, были, как правило, очень маленькими. Их носили либо на руке, там, где мы все еще носим часы. Но ремешка у них не было. Это были легкие приборы цветомобильного пластика, весившие не более десяти грамм. Достаточно было прислонить компьютер к руке или одежде, и он прикреплялся сам. Работать с этими устройствами было просто. Нужно было дать прибору команду, облачив мысль в слова, а не эмоции, или произнеся команду вслух, как она моментально выполнялась. То, что вам было нужно, можно было получить в виде изображения возникавшего перед вами, причем видеть его могли не все. Информация тоже могла быть звуком, который, также был слышен не всем. Текстовый вариант, как и образы, появлялся в воздухе, в виде листов его тоже можно было получить. Тонкие, почти прозрачные страницы мгновенно ткались в пространстве, облачая в текст линейного письма все, что вы искали и хотели иметь.
Разумеется, Калугин знал, что ничто не берется ни откуда, но это не мешало ему терзаться вопросами о том, что и как образуется здесь, словно по волшебству. Однажды он спросил, откуда все возникает вокруг, словно из пустоты, у Эвила Эви. Тот долго смеялся, а потом пояснил, что воздух это не пустота и что переход материи из одной формы в другую может быть самым различным. Более точно разобраться в этих чудесах Павлу тогда не удалось.
Искусство пользоваться персональным компьютером было очень простым. Эта полезная вещь понимала множество языков и служила идеальным переводчиком. Однако Калугин не скоро научился воспринимать информацию, направляя ее в мозг напрямую в виде мыслей, а не через свои «сенсоры». Хотя, как он отмечал позднее, в этом не было ничего сложного. Просто нужно было расфокусировать взгляд, ровно и медленно дышать и расслабиться. Искусство находиться в расслабленном, а не агрессивно напряженном состоянии также открылось Калугину в этом мире.
В комнате, куда они зашли с Эвилом Эви, уже было несколько человек. Некоторые из них сидели в прозрачных креслах без ножек с задумавшимся видом. Другие, также сидя или стоя совещались. Собравшиеся были одеты в разных цветах, но «покрой», а их одежда не была скроена, а скорее была свита из тончайших нитей, был у всех очень похож. Это были легкие, простые брюки и куртки. Обувь выглядела такой же элементарной. Но между тем, во всем, что можно было видеть на людях, явно усматривалась истинная красота прогресса.
Прекрасное в том виде, когда оно совершенно лишено излишеств было тут повсюду. Нелепый средневековый костюм Павла и Эвила сильно выделял их в общей среде. Эвил к тому же нес с собой большой черный саквояж.
- Время пришло, - произнес легким, тихим голосом одетый в костюм синего цвета человек.
Вернее это был совершенно не человек. Он скорее походил на большого четвероногого зеленого спрута. Передние щупальца, бывшие по счету шестыми и имевшие раздвоенные концы, казались чем-то вроде рук. Павел отметил, что тон одежды странного существа хорошо сочетался с природным окрасом. Объявивший начало заседания был темно-зеленого цвета. Вообще, какие либо заседания были здесь редки и всегда происходили только по особым случаям. В основном все вопросы решались сквозь пространство. Здесь все друг другу доверяли.
Участники научной конференции стали располагаться вокруг диска. Павел заметил в общей массе, а здесь собралось около двадцати существ, пару красивых женщин. Собственно здесь все выглядели хорошо, если не считать тех, кто в силу своей природы просто выпадал из земной эстетической градации. Дамы не обратили на Павла никакого внимания.
- Не хотят удивляться, - подмигнул ему Эвил, отметив для себя, как тонкий психолог, что Калугин его сотрудницам понравился.
Он легко вычислил это по простому движению рук. Оно показалось ему излишне иррациональным, и он сделал вывод.
Между тем как все сели, зеленый спрут-"председатель", коснувшись немного рыжеватыми с обратной стороны щупальцами костюма, произнес:
- Мне приятно видеть весь наш коллектив собравшимся вместе. Есть причины, по которым наша сегодняшняя встреча имеет особое значение.
Все посмотрели на Эвила Эви и Павла.
- Нам необходимо решить один серьезный вопрос, - продолжал оратор. - Интересы научного познания, которым мы все занимаемся, требуют, чтобы мы остановились в своем вмешательстве в дела планеты Перуло, или наоборот усилили его. Мне хочется услышать самые разные аргументы, прежде чем мы сделаем выбор, но нам стоит знать, что на Ено и Земле подобный нашему эксперимент провалился, и работы из-за неосторожности сотрудников вообще пришлось почти свернуть.
- Странно, что я его понимаю, - мысленно рассуждал Калугин, - ведь он явно говорит на своем языке. Впрочем, этому тут удивляться не стоит, здесь говори хоть на таробарском, тебя все равно поймут. Атмосфера такая, - продолжал думать он.
Эта мысль почему-то понравилась ему.
- Что он имеет в виду, когда говорит это свое "почти свернуть", - шепотом обратился Эвил к своему соседу, сильно походившему прической на ирокеза.
Началось обсуждение. Говорили по очереди.
Внимательно рассматривая начавших высказываться ученых, Павел заметил, что те из них, кто явно относился к виду homo, выглядели очень молодо. И тут удивительная мысль пришла ему в голову:
- А ведь я тут самый молодой! Мальчишка, - он самодовольно заерзал, почувствовав себя как будто новорожденным.
- Классовая структура позднефеодального общества глубоко и детально изученная нами еще сто лет назад на Проло дала возможность аргументировать теорию Ле о задержке вызревания факторов социальной революции в условиях мягкого температурного баланса и полуторостандартной продолжительности года. К тому же длительность переходных сезонов на нашей планете довольно велика и составляет, напомню, четыре месяца. Все это указывает, что выдвинутый Эви и его коллегами тезис о зрелости буржуазной революции на этой планете не может восприниматься серьезно. Напротив, по оценкам нашего отдела Геобиологической фактурности истории, требуется еще как минимум двадцать местных лет, прежде чем, - тут высокий и худощавый докладчик остановился, внимательно оглядел встревоженный его выступлением зал и продолжил, - мы сможем говорить о таких изменениях.
Вслед за этим представителем незнакомой Павлу расы выступило еще несколько существ с подобными же оценками ситуации. В общем тоне прозвучало только несколько, не очень глубоко аргументированных, выступлений в поддержку Эвила. Правда одна из выступавших, по ее поводу Эвил шепнул Павлу, что это Реку, симпатичная девушка с короткой стрижкой и смелым взглядом, быстро и решительно доказывала, что, судя по наблюдаемым признакам, классовая структура буржуазии уже созрела для революции, в то время как крестьянство еще не может выступить ей в поддержку.
- Кажется у Ленина "Великий почин", пять признаков класса, - крутилось в голове Павла. Теперь он хорошо чувствовал как глубоко, насколько лучше его эти люди понимают природу общественных отношений.
- Мое выступление отложено, - шепнул ему Эвил. - Ты готов высказаться?