— Вон там деревня Сарыбога. Мы сперва зайдем туда.
Потом будет Деирменлер, а за ней Дикирли… А за Дикирли и касаба…
— А за ней и касаба… — повторил Мустафа. И они опять побежали. Иногда останавливались, улыбались друг другу и снова пускались бегом.
Они быстро прошли по сгоревшему деревянному мосту в Сулейманлы, миновали подземный ход и кладбище. Когда они входили в Торун, уже наступил полдень. Было тепло. Гранатовые деревья распустили свои красные цветы. Земля была влажная. Они присели. Неожиданно из-за гранатового дерева вышел высокий старик, вид у него был усталый. Он весь вспотел. На открытой груди вились седые волосы. Белая борода тоже вилась. Старик снял с плеча суму и сказал:
— Здравствуйте, молодцы.
Голос у него был грубый; он говорил, словно бил молотом.
Старик присел, вынул из сумы узелок. В нем были лепешки, тонкие белые хлебцы, большая красная луковица и брынза.
— Угощайтесь, — пригласил старик, принимаясь за еду.
— Да умножатся твои блага, — ответил Мемед.
— Да умножатся твои блага, — повторил Мустафа.
— Подходите ближе, — сказал старик.
— Да умножатся твои блага, — опять сказал Мемед.
— Да умножатся твои блага, — повторил за ним Мустафа.
Старик продолжал настойчиво приглашать.
— Мы поедим в касабе, — сказал Мемед.
— Мы поедим в касабе, — повторил Мустафа.
— Если так, то это дело другое, — улыбаясь, сказал старик. — Понятно. Городской хлеб вкуснее… Но до города еще далеко.
— Мы поедим там, — сказал Мемед.
— Мы поедим там, — повторил Мустафа.
Рядом с ними, вырываясь из-под скалы, пенясь и клокоча, быстро нес свои воды горный ручей.
— Не теряйте из виду этот ручей. Он приведет вас прямо в касабу, — говорил старик, набивая рот едой.
— Ты с нами не пойдешь? — спросил Мемед.
— Ах, сын мой, я тоже иду в касабу, но разве мне за вами угнаться?
Мемед замолчал.
Старик кончил есть, тщательно завязал узелок. Потом подошел к ручью и, припав к воде, долго пил. Вытерев рукою рот и усы, он вернулся и сел на прежнее место. Вытащил большую коробку, открыл ее. Свернул из желтой писчей бумаги цигарку толщиной с палец и начал выбивать кремнем огонь. Затем вынул кав[14]. Приятно запахло серой. Прикурив, он поудобнее уселся у гранатового дерева и спросил:
— Откуда вы будете, молодцы?
— Из Деирменолука.
— Из Деирменолука, — повторил Мустафа.
— Из деревни гяура Абди Козлиная Борода? — переспросил старик. — Мы слыхали, что Абди стал агой. Слыхали, что он заставляет работать крестьян, как рабов, и морит людей голодом. Говорят, что без разрешения Абди никто не имеет права жениться и даже выйти из деревни. Говорят, Абди избивает крестьян до смерти. Оказывается, Абди повелитель и падишах пяти деревень? Он делает все, что ему вздумается. Вот тебе и Абди Козлиная Борода! Смотри-ка, Абди стал агой!
Старик захохотал. Он долго смеялся, приговаривая:
— Ай да Абди! Вот так Абди Козлиная Борода!
Потом перестал смеяться.
— А это правда? — спросил он, нахмурив брови.
Мальчики переглянулись… Снова в глазах Мемеда появился злой огонек. Заметив, что мальчики смутились и не отвечают, старик сказал:
— Послушайте, молодцы, эта собака с козлиной бородой, этот негодяй, притесняющий крестьян, этот храбрец, у которого зарезали жену… этот Абди труслив как заяц. Он как баба! Дело прошлое, дети мои. Если бы я знал, что он станет таким негодяем, я давно отправил бы его душу в ад. Чего он стоит? Прошлое это дело. Так, значит, это Абди Козлиная Борода?
И он снова начал смеяться.
— Значит, Абди участвовал в борьбе за власть? Смотри, крестьян пяти деревень сделал своими рабами! Мать его так… Эх, Абди, знал бы я, что ты окажешься таким негодяем… Если бы я это знал, Абди!
Мемед и Мустафа ближе прижались друг к другу и недоверчиво смотрели на старика. Мемед, казалось, улыбался. Это не ускользнуло от взгляда старика.
— Значит, вы крестьяне Абди? — опять спросил старик. — Прошли те дни, когда Абди валялся у меня в ногах.
Услыхав это, Мустафа не сдержал насмешливой улыбки. Мемед незаметно толкнул его. Но старик и это заметил.
— Вы слыхали об Ахмеде Великане? — спросил он.
— Слыхали, — сказал Мемед.
— Я тебя спрашиваю, ты слыхал?.. — резко спросил старик Мустафу.
— Конечно, слыхал, — заискивающе ответил Мустафа. — Кто же о нем не слыхал?
— Когда Абди возвращался из Сыйрынгаджа, на него напали разбойники и раздели. Забрали жену. Об этом сказали мне. Абди валялся у меня в ногах. Я пошел и привел жену. Отдал ее Абди-аге. Если бы я только знал, что он будет так притеснять бедняков! — воскликнул старик.
Имя Ахмеда Великана было легендарным в горах. Матери, успокаивая плачущих детей, говорили им: «Сейчас придет Ахмед Великан». Силу Ахмеда рождали страх и любовь. Ахмед Великан сумел добиться, что эти чувства по отношению к нему сохранились в народе в течение долгих лет. Ни одному разбойнику не удавалось продержаться в горах больше года, если он не мог вызвать одновременно эти два чувства. Одной только любви недостаточно. Одна любовь порождает слабость. Один страх порождает только ненависть.
За шестнадцать славных лет Ахмед Великан ни разу не попал в беду. За эти шестнадцать лет он убил одного- единственного человека. Это был человек, который изнасиловал его мать в то время, когда Ахмед отбывал военную службу. Возвратившись в деревню, он узнал об этом, убил обидчика и ушел в горы. Этим человеком был Хусейн-ага.
Ахмед не грабил на дорогах. В тех местах, где он бродил, не появлялся ни один разбойник. Он выбирал самых богатых людей на Чукурове и посылал им с отрядом письма, в которых требовал денег. Богач, получивший письмо, немедленно отдавал назначенную сумму. Сколько бы Ахмед ни попросил, он всегда получал копейка в копейку. Другие разбойники нападали на богачей, истязали их и чаще всего возвращались с пустыми руками. За ними из Чукуровы посылали отряд жандармов и ловили. Ахмед не бросал денег на ветер. Да и где он мог их тратить? Б горах?.. Ахмед покупал лекарства больным, волов — тем, у кого их не было, хлеб — беднякам.
После амнистии он вернулся в свою деревню. Крестьяне из ближних и дальних деревень приходили, чтобы посмотреть на Ахмеда Великана.
С тех пор Ахмед уединился в своем доме и занялся хозяйством. Даже муравья не обижал. Только тогда, когда он видел несправедливость, прежний гнев оживал в нем. А когда гнев проходил, он смеялся над своим порывом. «Эх, былые деньки» — говаривал Ахмед в такие минуты и тут же замолкал, словно стыдясь этих слов.
Шли годы, и об Ахмеде Великане забыли в его родной деревне. Никто даже не замечал, жив он или нет — так крестьяне привыкли к нему. Этот белобородый старик, многие годы державший Тавры в своих руках, не был уже Ахмедом Великаном. Никому не было до него дела.
Когда слава о каком-нибудь разбойнике разносилась в горах, говорили: «Как Ахмед Великан». Если разбойник не нападал на женщин, говорили: «Как Ахмед Великан». Если он не убивал людей, не притеснял народ, говорили: «Как Ахмед Великан». Все хорошее было связано с именем Ахмеда Великана.
Старик повернулся к Мустафе:
— А каким был Ахмед Великан? Знаешь?
— Отец рассказывал, что он любил бедняков, что такого храброго, честного разбойника еще не было в этих краях.
— А не рассказывали вам, какого он роста, какое у него лицо? — спросил старик.
— Отец говорил, — продолжал Мустафа, — что он большого роста, черный, с огромными усами. Человек-гора, вот какой Ахмед Великан. Отец мой с ним разговаривал. На лбу у него большая черная родинка. Глаза светятся. Он без промаха попадал в монету. Да-а… в монету попадал. Отец мой даже разговаривал с ним.
— Кто отнял у разбойников жену гяура Абди и возвратил ему? — шутливо спросил старик.
— Кто же, как не ты. Разве не ты сказал нам об этом?
Старик смутился.
— Я…
Мемед внимательно посмотрел ему в лицо. Между поседевшими бровями он увидел большую родинку. Только родинка была не черная, а зеленая… Теперь уж Мемед не мог оторвать глаз от этого лица.
— Помнишь, ты отнял и вернул, — приставал Мустафа.
— Нет-нет, я не отнимал и не возвращал. Она умерла.
Старик подложил под голову суму и лег.
Мустафа толкнул Мемеда и тихо сказал:
— Вставай, нужно идти.
Мемед молча встал. Взгляд его был прикован к лицу старика. Тот открыл глаза:
— Значит, вы уходите?
— Будь здоров! — восхищенно сказал Мемед.
— Будь здоров! — повторил Мустафа.
— Счастливого пути, — сказал старик. Он приподнял с сумы голову и посмотрел на них. Когда они отошли, он снова опустил голову и закрыл глаза. Рядом журчал ручей.
До хвойного леса около Девебойну они шли молча. Лицо Мемеда было суровым, ему было грустно. Иногда его охватывало какое-то радостное чувство, но тут же пропадало, словно опускалась черная туча. Несколько раз он искоса взглянул на Мустафу. Тот не понимал, в чем дело. Когда они одолели подъем, Мемед устало опустился на камень. Вдруг он улыбнулся, Мустафа воспользовался случаем и спросил:
— Скажи, почему ты смеешься?
Мемед продолжал улыбаться.
— Скажи, — настаивал Мустафа.
— Аллах свидетель, этот человек — сам Ахмед Великан. Мне так показалось, — серьезно сказал Мемед.
— Ерунда.
— Как ерунда? Этот старик и есть Ахмед Великан, он самый!
— Да ну тебя! Этот человек такой же, как и мы все. Как мой дед. Чем он похож на Ахмеда Великана?
— Ты видел у него на лбу родинку? Как раз посредине?
— Не видел.
— Посреди лба у него большая зеленая родинка…
— Не видел.
— Глаза его горели, как факелы.
— Не заметил.
— Глаза его блестели, как стекло.
— Ничего подобного.
— Мне кажется, что никто другой, кроме этого человека, не может быть Ахмедом Великаном.
— Ерунда! Если бы такой человек мог быть Ахмедом Великаном, на свете не было бы прохода от них. Этот человек такой же, как ты и я…