Наевшись, они поблагодарили хозяина, который не торопясь заканчивал еду:
— Да умножатся ваши блага!
— На здоровье, ребята, в молодости все так едят, — отвечал ага.
Он вытер тыльной стороной ладони усы и встал из-за стола.
— Курите? Свернем по одной.
— Мы не курим, — сказал Джаббар.
Керимоглу поднес ко рту цигарку и выбил из огнива огонь. В воздухе распространился запах серы. Сделав несколько затяжек, Керимоглу раскурил цигарку:
— Я хочу вам кое-что сказать, только вы не обижайтесь на меня, не подумайте чего-нибудь дурного.
— Говори, ага. Мы ничего плохого не подумаем, не бойся, — сказал Мемед.
Керимоглу снова смутился.
— Я не хочу сказать… — начал он, заикаясь, — что в этих горах нет у вас ни матери, ни дома. Вот вы вышли из боя. Одежда ваша в крови, может быть, вы даже ранены. Снимите с себя все. Дети выстирают и тут же все высохнет. Если торопитесь, ребята высушат над огнем. А пока оденетесь в мое. Не подумайте, что Керимоглу вас разденет и выдаст. В доме Керимоглу человека не обидят. Пока Керимоглу жив, никто не тронет его гостя. Знайте это.
— Мы знаем Керимоглу. Как тебе, ага, могло придти такое в голову, — с упреком сказал Джаббар.
— Придет же такое в голову… — повторил Мемед.
— Ох, не зарекайся, сынок! Человек вскормлен сырым молоком. Поэтому от него можно ожидать всякой пакости, как, впрочем, и хорошего. Не зарекайся!
Черноглазая, розовощекая невестка Керимоглу с насурмленными бровями принесла и положила перед каждым пару белья. От него пахло мылом.
— Я выйду, а вы переоденьтесь, — сказал Керимоглу, направляясь к двери.
— Вот Джаббар, какие хорошие люди есть на белом свете! — вздохнул Мемед, когда Керимоглу вышел из шатра.
— А какие жестокие, какие окаянные люди есть на этом свете, Мемед! — возразил Джаббар.
— Посмотри на Керимоглу, какой он гостеприимный!
— Переоделись, ребята? Можно войти? — послышался голос Керимоглу.
— Переоделись, — ответил Мемед.
— Дай-ка я взгляну на твою рану? — обратился Керимоглу к Мемеду.
— Да что там! Маленькая царапина…
— А ты не ранен? — повернулся Керимоглу к Джаббару.
— Слава богу, все в порядке.
Керимоглу вышел из шатра. Немного погодя он вернулся с миской и тряпками. Сам приготовил пластырь.
— В два дня заживет, — приговаривал он, перевязывая рану Мемеда. — У нас тоже, сынок, в молодости бывали раны. Все проходит.
Он перевязал голову Мемеда не хуже опытного лекаря.
— Спасибо тебе, ага, — поблагодарил Мемед.
— Рана пустяковая, только вот загноилась. Пластырь все залечит. Не тревожься! — приговаривал Керимоглу.
Керимоглу держал себя как-то странно. Когда ему нужно было что-нибудь спросить, он, как ребенок, смущался. При этом он улыбался, лицо его становилось красным. В конце концов, делая над собой мучительное усилие, он задавал вопрос. Сейчас с ним происходило то же самое.
— Сынок, — обратился он к Мемеду, — мне неловко спрашивать. Ты что, в самом деле разбойник?..
— Наш Тощий Мемед играет в разбойники, ага, — улыбаясь, пошутил Джаббар.
Мемед тоже улыбнулся.
— Значит, ты считаешь, что я не похож на разбойника, ага?
— Ты уж прости меня, я спросил не для того, чтобы тебя обидеть. Ты очень молодо выглядишь. На вид тебе лет шестнадцать. Поэтому я и спросил. Не обижайся…
— Восемнадцать, — гордо поправил Мемед.
— Я просто полюбопытствовал. Не сердись. Что тебя заставило в твои годы стать разбойником?
— Стащил у своего аги осла и продал его. Потом испугался, что ага побьет, и удрал к нам. Что делать — приняли. Пусть среди нас будет и такой, кто ворует ослов. Всякое бывает… — опять пошутил Джаббар.
Керимоглу понял, что Джаббар шутит, пожалел, что задал такой вопрос, и замолчал.
Заметив, что Керимоглу расстроен, Джаббар спросил:
— Ты знаешь Абди-агу из деревни Деирменолук?
— Очень хорошо знаю, — оживился Керимоглу. — Слышал, что его ранили, но не убили. Племянника его убили.
— Это он его убил! — указал Джаббар на Мемеда.
Керимоглу внимательно посмотрел на Мемеда.
— Странно. Тощий Мемед совсем не похож на убийцу. Даже не верится!..
— Ага, не можешь ли ты сделать еще немного пластыря? У нас есть раненые. Для них… — попросил Мемед.
— Есть готовая мазь, — сказал Керимоглу. — Целебная… Я вам дам. Сейчас приготовлю и пластырь.
— Чтоб тебе не видеть плохих дней в жизни, — поблагодарил Мемед.
Керимоглу завернул мазь и пластырь в большой кусок материи и подал Мемеду.
Когда они собирались в путь, Керимоглу сказал:
— Удивляюсь я тебе. Тощий Мемед. Нисколько ты не похож на разбойника. Что ты будешь делать? Странно!.. Человек не знает, что у другого на душе.
— Будь здоров, ага, — в один голос сказали Мемед и Джаббар.
— Счастливого пути, — ответил Керимоглу, обнажая в улыбке молочно-белые зубы. — Заходите как-нибудь. Потолкуем.
Оба уходили с большими тяжелыми свертками. Керимоглу дал им хлеба, сыру и масла.
— До чего хороший человек! — восхищался Джаббар.
— До чего хороший… — вторил ему Мемед.
Вдруг Мемед изменился в Лице:
— Джаббар, а белье мы не отдали старику…
— Пустяки, не стащили же мы, а забыли…
— Так не годится. Вернемся, нужно отдать.
— Да, Керимоглу прав, ты совсем не похож на разбойника.
— Что поделаешь. Не все же родятся разбойниками.
— Ну, если так, вернемся…
— Пошли.
Они побежали назад. Керимоглу встретил их у входа в шатер.
— Что это вы вернулись? — удивленно спросил он.
— Ушли и совсем забыли про твое белье. Принесли обратно! — сказал Мемед.
— А я испугался, думал, что случилось. Пусть белье будет вам от меня подарком. Не снимайте.
— Да разве можно?.. — удивился Мемед.
— Можно, можно. Если снимете, я обижусь.
К скалам они подходили уже в сумерках. Вдали, на вершине скалы, искрился большой огненный шар костра.
— Это наши, — сказал Джаббар. — Кто же еще разведет такой костер? Дурду назло Асым Чавушу велел разжечь такой огромный костер.
— У меня нет больше сил двигаться. Свистни им! — попросил Мемед.
Джаббар сунул два пальца в рот и засвистел.
— От твоего свиста можно оглохнуть. Тебя и на том свете услышат.
Немного спустя со скалы раздался одиночный выстрел. За ним последовала целая серия.
— Не случилось ли чего-нибудь? — забеспокоился Мемед.
— Шалый Дурду празднует. Когда у него хорошее настроение, он без конца палит из винтовки.
Сколько они ни свистели, встречать их никто не вышел. Мемеда с Джаббаром охватила злость. Пот лил с них ручьем.
Выбиваясь из последних сил, добрались они до костра. Разбойники приветствовали их стоя. Шалый Дурду подошел и в честь их выстрелил несколько раз в воздух.
— Если бы вы сейчас не пришли, мы умерли бы с голоду. Реджеп Чавуш вон все еще стонет. И не из-за раны, а от голода. Клянусь богом!
Костер был огромный. Извивались, переплетаясь друг с другом, высокие, в рост человека, языки пламени. Поленья трещали, от них исходил приятный запах испаряющейся влаги… Сырые дрова разгораются плохо, долго сопротивляются они огню. Потом раскалываются на две части и исчезают в языках пламени.
Мемед подошел к Реджепу.
— Как дела, Чавуш? — спросил он.
— Рана болит, — застонал Реджеп. — Загноилась. Не заживет, наверное. Умру. Я уже полуживой…
Потом Мемед подошел к Хорали:
— Ну а ты как поживаешь, брат?
Хорали разразился бранью:
— Мать твою, жену и детей… Патроны, разбойников, деревню, деревья, землю, скалы, рану и жену Абди-аги!.. Слыхал? Абди-ага-то не умер. Вот мерзавец! Но ты не огорчайся, мы еще покажем этому подлецу! Ничего.
— Я вам принес пластырь и мазь. Керимоглу дал. Своими руками приготовил. Старый человек. В два дня все раны заживут… — сказал Мемед.
— И мазь твою туда же!.. — огрызнулся Хорали.
— Не говори так, Хорали, может быть, поможет.
— Дай бог, — пробурчал Хорали.
— Твой Керимоглу хвастался, — вставая, сказал Реджеп. — Хорошо, если мои раны заживут через месяц.
Мемед, сняв повязки, наложил ему на раны пластырь.
— Ох и устал же я… — вздохнул Мемед, подсаживаясь к костру.
— Послушай, Мемед, что говорит о тебе Джаббар. Он говорит, что в шатре Керимоглу ты стоял, разинув рот…
— Было дело. Никогда я не видел такого шатра. Райский уголок… — сознался Мемед.
— Это ведь Керимоглу! Уважаемый человек. Кому же, как не ему, иметь такой шатер! — сказал Джаббар.
— Ты знал его раньше, Джаббар? — спросил Дурду.
— Слышал о нем. Говорят, очень богатый человек. Да и мы своими глазами видели. Должно быть, спит на миллионах.
— Сколько хороших людей на этом свете! А какой гостеприимный! Перевязал мне рану. Накормил досыта. Подарил по паре белья, — восхищался Мемед
— Очень богатый ага, — подтвердил Джаббар.
— Раз он такой известный и богатый, почему мы о нем ничего не слыхали до сих пор? — удивился Дурду.
— Он ага юрюков, они кочуют, — сказал Джаббар.
— Кочуют или не кочуют, это их дело, но они хорошие люди.
— Стояк в шатре отделан перламутром, — продолжал Мемед. — Что? Перламутром? Ух ты, черт! Так этот дядя действительно богат! Ничего себе: стояк отделан перламутром! — удивленно восклицал Дурду.
— Ну да. Шатер у него большой, в нем стояков десять-пятнадцать. Невестка принесла нам поесть. На шее у нее висело, должно быть, полсотни золотых монет, лир по пять каждая. Богатый и хороший человек. Приятный человек, и лицо у него приветливое, доброе, — говорил Мемед.
— Он прямо опешил, когда узнал, что ты ранил Абди-агу. Уставился на тебя, словно съесть хотел. Помнишь, Мемед?
— Смотрел… ну просто смотрел, — смутился Мемед.
Дурду молчал и пристально глядел на огонь. Лицо его стало задумчивым. Была у него такая привычка, прежде чем принять решение, уставиться на что-либо глазами — будь это человек или дерево, облако, птица, ружье или огонь — и надолго застыть в таком положении.