— Кто знает, что случилось с твоей бедной матерью, — успокаивала Ираз Хатче. Ираз всегда брала под защиту мать Хатче.
В ту ночь женщины не спали. Их постели были влажными от сырости. Жужжали ночные жуки. Женщины терли глаза, чтобы привыкнуть к темноте.
— Ираз, — начала Хатче.
— Что?
— Как сыро… — сказала Хатче.
— Что делать, дочь моя.
Так всегда начинался их ночной разговор.
— Что ты скажешь о моей матери?
— Мы ведь не знаем, что с ней…
Хатче перевела разговор на другую тему.
— На Чукурове в Юрегире мы хотели построить себе маленький домик. Мемед стал бы батрачить и на заработанные деньги купил бы участок земли. Да, так думал Мемед.
— Вы еще молоды. Успеете.
— Он обещал повести меня в шашлычную,
— Еще сходите.
Так они разговаривали в темноте, пока Хатче не засыпала. Только во сне она забывала о тюрьме и о бегстве Мемеда. Ираз тоже во сне переставала думать о своем горе.
На следующий день женщины снова продолжали свой разговор.
— Земля в Юрегире теплая, — мечтала Хатче. — Там всегда светит солнце. Посевы такие густые, что даже тигры не могут сквозь них пробраться. Наше поле в тридцать дёнюмов.
— Тридцать дёнюмов, дочь моя?
— Да, половину мы засеем пшеницей, половину ячменем.
— А среди пшеницы сделаем грядку лука.
— Полдома я обмажу зеленой глиной.
— Зеленой?.. Ведь есть и красная.
— И корова у нас будет большеглазая, породистая… И теленок…
Ираз не отвечала, и Хатче умолкала.
— Мой дом — твой дом. Мемед твой сын, а я твоя дочь, — продолжала Хатче.
— Дочь моя.
— Перед нашим домом — плакучая ива. Ее ветки свисают до земли.
— Обнесем участок изгородью и посреди разобьем садик… Цветник… — говорила Ираз.
Хатче словно просыпалась от глубокого сна и спрашивала Ираз:
— Когда, по-твоему, схватят Мемеда и приведут сюда? Чего же ты молчишь? — снова тормошила она Ираз.
— Если не завтра, то, может быть, через месяц… — отвечала Ираз.
— Пока мы живы?
— Пока мы живы, — говорила Ираз с гордостью. — И у нас есть деньги.
Наконец женщины засыпали.
Когда наступала пятница, Хатче просыпалась задолго до восхода солнца. По пятницам в касабе устраивался базар. В пятницу к Хатче могла прийти мать.
— Хоть бы сегодня пришла, — с надеждой говорила Хатче каждую пятницу, поднимаясь с нар.
Было уже светло, когда высокая женщина с узелком, поминутно озираясь по сторонам, подходила к тюрьме.
— Смотри, Ираз! — закричала Хатче.
— Что случилось, дочь моя? — взволнованно спросила Ираз, подбегая к окну.
— Это моя мать!
Ираз взглянула на дорогу. К тюрьме подходила женщина, это была мать Хатче. Она была босая и слегка прихрамывала. На голове ее был черный платок, уголок которого она держала в зубах. Женщина шла, понурив голову. Подойдя к воротам тюрьмы, она остановилась.
Маленький, хилый тюремщик визгливым голосом крикнул ей:
— Что тебе надо, старуха?
— У меня здесь дочь, я пришла повидаться с нею.
— Мать! — крикнула Хатче.
Женщина медленно подняла взгляд на тюремщика.
— Вот моя дочь, господин.
— Говорите!
Женщина села у стены, положив возле себя узелок.
— О-ох, кости болят, — простонала она.
Хатче изумленно смотрела на мать. Кожа на ее ногах потрескалась, в трещины забилась пыль. Волосы казались седыми от пыли. По шее стекали черные капли пота. Даже брови и ресницы были покрыты пылью. Вокруг ног обвилась рваная, грязная юбка. Сердце Хатче сжалось от боли. На глаза навернулись слезы. В горле пересохло. Она никак не решалась подойти к матери.
Мать заметила взгляд Хатче и ее полные слез глаза. Она тоже не могла начать разговор.
— Подойди, моя дочка, подойди к своей матери, — с этими словами женщина заплакала. Хатче поцеловала руку матери и села возле нее. Пока они разговаривали, к ним подошла Ираз.
— Это Ираз, мы с ней в одной камере, — сказала Хатче матери.
— А за что она сидит?
— Ее сына Рызу убили.
— Ой! Чтоб им ослепнуть!
Некоторое время все трое молчали. Потом заговорила мать Хатче:
— Моя златокудрая, моя черноглазая, не сердись на меня! Что только ни делал со мной гяур Абди! Он винит меня в том, что я будто жаловалась на него властям! Одному аллаху известно, чего я от него натерпелась. Он запретил мне появляться в касабе. Да, моя красавица. Неужели я оставила бы свою дочку на чужбине, в тюрьме, одну? Я каждый день приходила бы к своей девочке.
Вдруг мать Хатче остановилась. Лицо ее озарила улыбка. Она привлекла к себе Хатче и Ираз и тихо заговорила.
— Да, доченька, чуть было не забыла. У меня есть для тебя новость. Мемед стал разбойником! Настоящим разбойником!
Как только мать заговорила о Мемеде, лицо Хатче засветилось радостью. Сердце у нее заколотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.
— Мемед убил Вели, ранил Абди-агу и ушел с отрядом Шалого Дурду, — продолжала мать. — Их отряд никому не дает прохода. Все дороги заняты ими. Как только показывается кто-нибудь на дороге, его убивают и обирают до нитки…
— Мемед такими делами заниматься не будет, — недовольно перебила ее Хатче. — Мемед не станет убивать людей.
— Откуда мне знать? Так говорят люди. После Шалого Дурду упоминают имя Мемеда. Слава о них прошла везде. Теперь только и говорят о Тощем Мемеде. Откуда мне знать, дочь моя. Я только повторяю то, что рассказывают люди. Абди, узнав обо всем этом, каждую ночь выставлял вокруг своего дома сторожей. И все-таки, говорят, Абди от страха не может сомкнуть глаз и всю ночь шагает по комнате. Приходил Асым Чавуш и сказал are, что он начал погоню за Тощим Мемедом. Асым Чавуш говорил, что еще не видел в горах такого разбойника, как Тощий Мемед. «Если бы не он, я давно бы разгромил отряд Шалого Дурду», — уверял он Абди-агу. Вот почему Абди-ага удрал из деревни. Одни говорят, что он живет в касабе, другие — на Чукурове, а третьи — что он убежал в Анкару, под защиту властей. Абди-ага боится Мемеда. Как только я узнала, что Абди сбежал из деревни, я решила пойти к тебе. Вот какие дела, дочь моя…
Во время рассказа лицо у матери было спокойное, радостное, но, как только она кончила говорить, оно снова приняло зеленоватый оттенок, как у мертвецов.
Узнав, что Мемед стал разбойником, Хатче и Ираз радостно посмотрели друг другу в глаза. Но, взглянув снова на мать, они испугались. В лице у нее не было ни кровинки.
— Мать… что с тобой? — взволнованно спросила Хатче.
— Не спрашивай, дочь моя. Я принесла тебе дурную весть. Да поможет аллах, и все окажется ложью. Язык не поворачивается… Я слыхала, что вчера утром… из-за юрюкского аги Мемед подрался с Шалым Дурду. Шалый с двумя товарищами убил Мемеда. Так я слыхала… Мемед защищал юрюкского агу, и Шалый убил его… Через нашу деревню проскакал вооруженный с головы до ног юрюк. Он сказал, что спешит на помощь своему aгe. Его лошадь была вся в пене… Так рассказывают крестьяне. Будто он сказал им, что Мемеда убили…
Хатче не шевелилась. Потом она взяла Ираз за руки, обняла ее.
— И это суждено мне услышать! — сказала она, зарыдав. Но вдруг остановилась.
— Я ухожу, — сказала мать. — Да поможет тебе аллах, дочь моя. Завтра или послезавтра я принесу тебе вести поточнее. В узелке — масло, яйца и хлеб. В следующую пятницу я опять принесу тебе еду, если гяур не вернется в деревню. Береги платок, не потеряй. До свидания.
Мать ушла. «Не надо было ей говорить, — думала она по дороге, — опять будет убиваться…»
Изредка Хатче снова начинала всхлипывать:
— И как у Шалого поднялась рука на моего Мемеда!
Разве можно убивать товарища? Как он посмел?
— Раз человек стал разбойником, люди каждый день будут говорить о его смерти. Не верь этому. Потом ты привыкнешь к таким вестям, — утешала ее Ираз.
Хатче не слушала ее.
— Я не буду жить, — твердила она, — я не смогу жить без Мемеда.
— Перестань! — рассердилась Ираз. — Откуда ты знаешь, что он убит? По живому не плачут. Я в детстве и в молодости двадцать раз слышала о смерти Ахмеда Великана. А он и сейчас жив.
— Ах, это совсем не так… Ведь он еще совсем молод. Нет, я не буду жить. Я решила, я умру.
— Глупая, разбойники часто сами распускают слухи о своей смерти. Видишь, узнав, что Мемед стал разбойником, Абди-ага Козлиная Борода удрал из деревни. Может быть, этот слух пущен как раз для него. Козлиная Борода подумает, что Мемед убит, и вернется в деревню. Тут Мемед его и убьет. Может быть, это все подстроено.
— Он такими делами не станет заниматься. Нет, тетушка, это решено. Я не смогу жить без него. Я умру.
Хатче начало трясти, потом бросило в жар. Ираз обняла девушку, подвела к нарам и уложила.
— Перестань, глупая. Потерпи до рассвета, а там увидим, что будет. Потерпи! Не верь этим разговорам…
На другой день Хатче встала бледная как смерть. Голова ее была перевязана черным платком. Лицо приняло восковой оттенок.
После этой вести она не могла прийти в себя. С каждым днем Хатче бледнела и слабела. Она потеряла сон. Целыми ночами просиживала она на своих нарах, положив голову на колени. Вместе с ней не спала и Ираз. По ночам они не разговаривали. Только Ираз время от времени говорила:
— Увидишь, дочка, скоро о Мемеде придет добрая весть.
Но Хатче не слышала слов Ираз.
КНИГА ВТОРАЯ
XIV
Вторые сутки Тощий Мемед, Джаббар и Реджеп Чавуш вынуждены были передвигаться по ночам, а с наступлением дня прятались в скалах.
Наконец они добрались до скал, поросших сосновым лесом, и сделали привал. Они боялись, что Шалый Дурду устроит им здесь ловушку.
— Он не упустит удобного случая, чтобы напакостить нам, — сказал Джаббар. — Знаю я его. Недаром скитался с ним четыре года. Но ему недолго осталось жить. Скоро он получит пулю в лоб… Иначе он не перестанет преследовать нас. Лучше бы мы не ввязывались… Лучше бы…