– Это мне как раз понятно. – Марко поморщился. – Мы тут его терпим с тысяча девятьсот двадцать второго года.
Они помолчали.
– А про меня тебе разве не хочется узнать побольше? – спросил он.
Удивленная, Максин приподнялась на постели и посмотрела на него сверху вниз. Он протянул руку, чтобы пригладить ее волосы.
– Хочется, – ответила она. – Просто не хотела спрашивать… Я думала…
– Да, ты права. Мы приучили себя не раскрывать, кто мы такие на самом деле.
– Может, расскажешь, почему ты пошел в партизаны?
Марко потер глаза, а она снова легла и тесно прильнула к нему, положив ладонь ему на грудь – ей хотелось чувствовать, как бьется его сердце.
– Еще перед войной фашисты забрали моего брата, старшего. И больше мы его не видели.
– Да ты что? Какой ужас…
– Такое случилось не только с нами. Но я тогда дал себе клятву, что придет время – и я буду драться с ними. Брат никогда не поддерживал Муссолини, да и остальные в семье тоже, но он слишком откровенно об этом говорил. И вот однажды ночью за ним пришли. Мы так и не узнали, что с ним сделали, можно только догадываться. У меня есть еще сестра, но потеря брата совсем подкосила мать.
– О-о, Марко…
Он заглянул ей в глаза, потом они долго молчали. Максин была тронута его переживаниями; и его рассказ, и сам он как мужчина вызывали в ее душе живой отклик.
Первым нарушил молчание Марко.
– А у тебя есть братья или сестры?
– Есть только брат, на год старше меня.
– Он к тебе хорошо относится?
– Да, пожалуй.
Марко вздохнул.
– Нам нельзя часто встречаться, и ты это знаешь, – сказал он.
Радость сразу куда-то испарилась, уныние вдруг охватило ее. Как же не хотелось ей этого слышать!.. Сердце ее заныло.
– Почему? – тихо спросила она.
– Потому что это небезопасно. Надо быть осторожными, делать вид, что мы не знаем друг друга.
– А как насчет чувств?
– Чувства – это наша слабость. Враги спят и видят, как бы нащупать наше слабое звено.
– Ладно, – сказала Максин, постаравшись отреагировать легко и беззаботно, не подавая вида, что она чувствует на самом деле. – Что ж, тогда мы попусту теряем время?
Он поцеловал ее и покачал головой:
– Сейчас надо бы поспать.
Девушка погасила свет, но, когда дыхание его стало глубже, в голове ее закипели мысли. Ну почему она встретила человека, который ей так понравился, в такое неподходящее время?
– Ты еще не спишь? – спросила Максин.
– Мм?
– На следующее задание, все равно какое, я хочу пойти с тобой.
– Хорошо.
– Хорошо? – удивленно переспросила она.
– Все, что хочешь, только дай выспаться! – засмеялся он.
Глава 19
Просыпаться Софии не хотелось, и к реальности она возвращалась медленно, потирая холодные руки. Наконец встав, отдернула занавеси и слегка отпрянула при виде качающихся на яростном ветру деревьев. Но нет худа без добра, ветер хотя бы разгонял тучи, между которыми то здесь, то там уже появлялись ярко-синие просветы. Надеясь, что прогулка на свежем воздухе поднимет ей настроение, она быстро оделась и спустилась в прихожую; ей захотелось надеть старое пальто Лоренцо, которое обычно висело на крючке возле двери черного входа. Лоренцо был так высок ростом, что полы пальто на ней подметали землю, но она очень любила пряный запах лосьона после бритья и сигар, которым пахло пальто мужа, и частенько надевала его, чувствуя себя в нем тепло и уютно. Но теперь, не обнаружив там пальто, София вспомнила, что его надела Максин, когда они ночью посещали башню.
Выйдя на улицу, она посмотрела на верхушку башни. Наверное, следовало снова открыть ставни, чтобы все выглядело как прежде, до сеанса связи. Возможно, кто-то мог заметить, что теперь они почему-то закрыты. София вернулась в дом и нащупала ключ от башни, который лежал в новом потайном месте.
На самом верху все оставалось так же, как и ночью, когда они уходили. В нижнем помещении Джеймс придвинул к дверному проему в тайный проход бельевой шкаф, и сегодня она разложит в нем краски, кисти, скипидар и холсты, а также кое-какие книги по искусству. И еще попросит Альдо принести наверх два мольберта с последними ее незаконченными работами. Думая о холстах, София вспомнила, что Лоренцо не задавал ей больше вопросов о портрете матери. Ей претила мысль, что он знает: она не возила рисунок подобрать раму и ей пришлось солгать ему. Теперь ей оставалось только во всем сознаться, рассказать про Джеймса, и она это сделает, как только муж вернется домой. Лоренцо нечасто стремился во что бы то ни стало добиваться от нее ответов на свои вопросы; обычно он как бы невзначай касался этого пункта во время постороннего разговора, потом переводил беседу на другое и дожидался, когда она будет готова дать ответ. София не любила говорить неправду. Конечно, по мелочам частенько лгала, хотя по большей части это была не прямая ложь, а скорее умолчание о том, что есть на самом деле. Ведь легко обманывать себя, так построив рассказ, чтобы, слегка подтасовав факты, самой поверить в собственную ложь и не потерять при этом лицо. Особенно сейчас. И дело не в том, что она морочит кому-то голову, а в том, что и сама рада обмануться. Она успокаивала себя тем, что ее мелкие домашние хитрости не являются откровенной, прямой ложью и обманом.
Она сняла с окон защитную ткань, скатала ее, потом открыла ставни и спустилась.
За те несколько минут, что она провела в башне, небо изменилось до неузнаваемости. Насколько хватало глаз, оно так и сияло пронзительной синевой, и когда София направилась к опоясывающей деревню мощеной дорожке, на душе стало несколько веселее. Она обошла участки с огородами и пустые курятники; затем, проходя мимо нескольких двухэтажных домиков с витыми балконами и крошечными лоджиями, стала дышать глубже, и все ночные тревоги куда-то улетучились.
София добралась до своего любимого места, заглянула через стену на изящные очертания Валь-д’Орча с сумеречно-синей горой Амиата вдали и долинами, окутанными белыми туманами, – поистине феерическое зрелище. Ее охватило чувство, будто этот пейзаж был нарочно кем-то создан только для нее одной; этот вид, как всегда, успокаивал ее, утолял все ее боли независимо от времени года. На душе стало совсем легко, и она пошла обратно, мимо деревенских женщин в плотно закутанных и завязанных на спине платках, которые усердно скребли пороги своих домов. На душе стало еще теплее, ее глубоко тронула мысль, что, несмотря на войну, лишения и утраты, эти женщины сохранили силу духа и поддерживают привычный образ жизни. Проходя мимо, София улыбалась каждой из них. Остановилась перекинуться парой слов с Сарой и ее ближайшей соседкой, юной Федерикой, чей несчастный ребенок, родившийся с заячьей губой, молча смотрел на нее, сунув палец в рот.
София миновала расположенный рядом с башней церковный двор и посмотрела вверх. В небе кружил орел; через некоторое время птица полетела куда-то на север, где наверняка еще холоднее. София опустила глаза и вдруг заметила в нише скрючившуюся маленькую фигурку.
– Габриэлла, – удивленно сказала она, – это ты?
Девочка, дрожа, опустила голову и еще сильнее прижалась к стене.
– Габриэлла, скажи, ради бога, что ты здесь делаешь?
София подошла ближе и протянула девочке руку, которой та будто и не заметила. В спутанных волосах девочки застряли листья и тоненькие обломки веток, а лицо так посинело, что София даже испугалась. Неужели она провела здесь всю ночь?
– Пойдем со мной, – сказала она. – Тебе надо поскорее согреться. А где же твоя собачка Бени?
София проговорила это ласковым голосом, но Габриэлла даже не шевельнулась. Может, лучше привести сюда Карлу, подумала София, но спохватилась: если она оставит девочку одну, та, возможно, куда-нибудь уйдет и спрячется. София взялась за дело более решительно.
– Послушай, Габриэлла. Так же нельзя. Немедленно пойдем со мной, иначе замерзнешь тут и умрешь.
Услышав в голосе хозяйки приказ, девочка подняла голову и, продолжая дрожать, с трудом встала.
– Ты что, всю ночь провела на улице?
Габриэлла кивнула, и София поняла, что, должно быть, это ее Максин видела в переулке. В эту минуту из-за угла вышла ее сестра Анна, ведя с собой за руку маленького Альберто. Увидев Софию с сестрой, она остановилась.
– Что… – сердито нахмурившись, начала она.
София подняла руку:
– Габриэлле надо срочно зайти в дом и согреться… правда, милая моя?
Габриэлла почти не двигалась, только глаза сверкнули.
– Ради бога, – снова начала Анна, – вечно она молчит, ни слова от нее не добьешься.
София взглядом заставила ее замолчать, взяла Габриэллу за руку и повела к дому.
Но Анна разговор не закончила.
– Мать совсем ее избаловала, – с горящими глазами затараторила она. – Вы только посмотрите на нее. Она что, всю ночь на улице просидела? И что она здесь делала, хотелось бы знать!
– Анна, ты совершенно права, – сказала София. – Надо во всем разобраться, но сначала ей нужно согреться и что-нибудь покушать.
– Конечно, графиня. Я была не права, простите меня.
– Забудь об этом. Конечно, ты переживаешь, я знаю.
Тут мальчик захныкал и принялся дергать Анну за юбку.
– Сейчас, отведу Альберто в дом Розалии, – сказала она. – Мне нужно… кое-что…
– Все в порядке. Я понимаю.
Анна пристально посмотрела в лицо Софии, словно хотела знать, что госпоже известно про ее деятельность связной с партизанами. София слегка кивнула, и Анна ушла.
София с Габриэллой добрались до кухни, София открыла дверь, и ее встретило встревоженное лицо Карлы.
– Габриэлла, – вскричала она дрожащим голосом. – Где я только тебя не искала, дитя мое! Где ты была все это время?
Габриэлла хранила молчание, и София решила вмешаться:
– Я нашла ее на церковном дворе. Мне кажется, она провела там всю ночь.
Уперев руки в бока, Карла нахмурилась.
– Почему? Что за черт? – сердито проговорила она.