лько-нибудь смягчить страдание.
София молчала, а Анна, с красными от слез глазами, схватила веник и совок и, встав на колени, принялась убирать мусор.
– Приходил капитан Кауфман, – сказала София и сама потерла слезящиеся глаза. – Он может еще не раз вернуться.
Анна выпрямилась.
– От него не жди ничего хорошего, – заметила она.
Максин встала и подошла к Софии.
– Ему что-нибудь известно? – спросила она.
– Трудно сказать. Но думаю, они там что-то подозревают.
– Они?
– С ним явился военный комендант Шмидт. Мне кажется, Кауфман мог видеть меня в Буонконвенто.
Анна так и ахнула:
– Он узнал нас? Это я виновата, надо было послушаться вас и уходить. Сразу, как только увидели, что произошло.
– Как мы могли сразу уйти? – тихо проговорила София. – Никто тут ни в чем не виноват. Да и вообще, он узнал только меня. Тебя он не знает.
– Они еще вернутся, – вставила Максин.
София вспомнила, какими глазами смотрел на нее Кауфман.
– У меня такое чувство, будто он видит меня насквозь, и улыбочка у него кривая: сам улыбается, а глаза ледяные.
Еще она вспомнила, что, когда он поклонился и повернулся на каблуках, собираясь уйти, ей вдруг стало совершенно ясно, что все время, пока он был в ее доме, ее ни на минуту не отпускала тревожная мысль о его скрытой природной жестокости.
– Комендант вел себя совсем не так, как он, – проговорила София. – В каком-то смысле гораздо порядочнее.
Она вдруг поймала себя на том, что у нее дрожат руки.
– Они знают больше, чем говорят, – продолжила она. – Боюсь, кто-то сообщил им, что Альдо жил в нашем доме.
– Большинство местных скорее умрут, чем кого-нибудь выдадут, – сказала Анна.
София вздохнула, подошла к Карле и мягко положила руку ей на плечо. Все остальные не знали, что делать. Они ждали, что Карла что-нибудь скажет, как-нибудь выразит свое горе, но она словно онемела.
– Графиня, – сказала Анна, – тут есть еще кое-что. Габриэлла говорит, что влюбилась, но скрывает, в кого именно. И все время улыбается, словно знает какой-то секрет. Это очень меня беспокоит.
– Хочешь, я с ней поговорю? – предложила София.
– Не знаю, – ответила Анна. – Может, пусть лучше поговорит мать, когда хоть немного окрепнет.
– Хорошо.
София и Максин ушли в дом. Мысли Софии обратились в прошлое, когда Карла и Энрико еще жили на ферме и их детишки были совсем маленькие. В обязанности Карлы входило кормление домашней птицы: индеек, уток, цесарок и кур. Она заготавливала мясо на весь год, разделывала тушки, делала домашние колбасы на всю семью. А также помогала молотить зерно, собирать виноград, оливки и табак, готовила для фермеров еду. Работы было хоть отбавляй, но постоянный детский смех, забавы с детьми говорили о том, что живут они счастливо. Бедная Карла. Как, наверно, тоскует она по тому времени.
Глава 24
Из кухни Максин с Софией вышли в сад и стали бродить по тропинкам между разбросанными здесь и там клумбами с декоративной капустой. Было довольно прохладно, и Максин ежилась от холода. София казалась поглощенной своими мыслями, хотя в свете произошедшего это было вовсе не удивительно.
– А я ведь тоже была там, – сказала Максин. – Не знаю, слышала ли ты об этом.
– Где «там»?
– Там, в ту ночь, когда схватили Альдо.
София, сощурившись, пристально посмотрела ей в глаза:
– Боже мой. Ведь это ужасно.
– Да уж, натерпелась я страху, – вздохнула Максин. И совсем тихо продолжала: – Послушай, София. Честное слово, я понимаю, как все это для тебя тяжело, но нельзя позволить себе опустить руки. Мы должны идти дальше. Мы должны продолжать наше дело ради Альдо, ради всех остальных, кто встал в ряды Сопротивления и погиб.
София медленно кивнула.
– Это понятно, – сказала она. – Просто я пока не знаю, как пережить эту трагедию. Я знала Альдо с пеленок и любила его. Вот начала писать его портрет, хотела подарить Карле. Как думаешь, стоит его закончить, будет ли это правильно?
– Думаю, со временем рана зарастет и Карле он понравится.
София тяжело вздохнула.
Максин взяла ее за руку:
– То, что случилось с Альдо, ужасно, я понимаю. Но тут уже ничего не поделаешь.
Несколько секунд женщины молчали.
– У нас еще много работы, мне срочно надо выйти на контакт со своим связником, сообщить всю информацию, которую я собрала здесь у вас, о партизанском движении.
– Интересно – какую?
– А такую, что многие здесь хотят воевать, но им нечего есть и у них совсем мало оружия. Что Марко постепенно организует из них вполне боеспособные отряды, но нам придется самим доставать оружие, боеприпасы и пищу.
– Но как?
– Что касается оружия, в приемной германского консула во Флоренции у нас есть свой человек. Скорее всего, он располагает кое-какой информацией.
– А еда?
– Я буду встречаться с Марко и говорить с ним об этом.
Поднялся ветер, зашелестел в кронах деревьев, растрепал траву. София отбросила упавшие ей на лицо волосы.
– Значит, этой ночью? Вы хотите устроить сеанс связи сегодня ночью?
– Да, и как можно скорее.
– Но только не из башни. За нами будут следить.
– Нет-нет. Мы отвезем рацию куда-нибудь подальше.
– Значит, я уже буду вам не нужна.
Максин отрицательно покачала головой:
– Как стемнеет, мы с Джеймсом возьмем рацию и перевезем ее на чердак еще одной фермы, в которой он уже ночевал. Она еще дальше отсюда, зато расположена относительно высоко, а потом все равно придется постоянно менять места, иначе нас засекут. Передадим все, что мне стало известно, и я надеюсь получить новые инструкции.
Несколько минут они молчали.
– А что там Анна говорила про Габриэллу? – спросила Максин.
София поморщилась:
– Ей кажется, что она влюбилась. Она, вообще-то, девочка неглупая, но вот учеба всегда давалась ей с трудом.
– Как это?
– Она упертая.
– Хочешь сказать, туповатая?
– Нет, не совсем так. Но вот уперлась, вбила себе в голову: не желаю учиться, и все тут, хоть кол на голове теши. Не хочется навешивать на нее ярлыки. Она такая, какая есть, вот и все. Мечтательная, невнимательная, немного рассеянная. Я пыталась научить ее читать, но все оказалось безнадежно. Помню, она говорила, что буквы у нее по странице скачут. В конце концов мы с ней прекратили заниматься… но вот в других областях у нее есть способности: она прекрасно работает с растениями и цветами, отлично ладит с животными. Трехногая собачка ее просто обожает.
– Выходит, у нее теперь первая любовь.
– Пожалуй… Может, пойдем в дом? Что-то я совсем замерзла.
На следующий день Максин и Марко, дрожа от холода, стояли на окруженной густым лесом полянке неподалеку от Сан-Джованни-д’Ассо; с ними были один очень толстый партизан, которого звали Фацио, и еще двое. Эти трое, чтобы согреться, приплясывали на месте, а они с Марко обсуждали, как и где достать партизанам еды. Марко уже однажды предлагал, чтобы каждый из них принес с собой хотя бы курицу, колбасу или сумку картошки. Хоть что-нибудь; в конце концов, это лучше, чем совсем ничего. Но никто так ничего и не достал, кроме Фацио, который держал под мышкой гуся.
– Черт возьми, где ты его раздобыл? – спросил Марко, снял шляпу и поскреб затылок.
Фацио сощурил глаза.
– А тебе не все равно? – огрызнулся он.
– Украл небось… ты же знаешь, у фермеров и так ничего нет. Постой-постой, помню, одна вдова из Джованни держит гусей.
Лицо Фацио так и дернулось.
– А она мне его подарила! – заявил он.
Максин вздохнула:
– Разве мы с этим долго продержимся? Я же говорю, надо пощипать немцев. У них запасов много.
– Легко сказать, – пробормотал Фацио и сплюнул.
– Нам же известно, что неподалеку находятся немецкие продовольственные склады, – сказала Максин. – Неужели ими нельзя попользоваться?
– Я тоже об этом думал, – кивнул Марко. – Недалеко от них есть ферма. Принадлежит одному фермеру, Гальдино. Он уже старый, но, думаю, поможет нам. Если согласится, сегодня же ночью установим за складами наблюдение, а днем отоспимся у него на сеновале. Фацио, ты же знаешь, где это, верно?
Фацио молча кивнул.
– Передайте всем остальным, что встречаемся там завтра, в десять вечера. А ты, Максин, надави на англичан, пусть сбрасывают побольше сухих пайков. Вот так каждый будет делать свое дело.
Трое партизан ушли, и Марко взял Максин за руку.
– Пошли на ферму, – сказал он.
– Хорошо, – ответила она, сжала его руку и отпустила. – Послушай, Марко… мой британский связной, Рональд, передал приказ повысить активность. Побольше диверсий, побольше дезорганизации, вплоть до вооруженного восстания. Ты можешь поставить об этом в известность своих людей? Я, конечно, понимаю, что для партизан, которые еще плохо организованы, это непростая задача.
– Непростая, говоришь? Да это просто ужас, черт побери. Вот что это такое. Мы и так делаем все, что можем. И нам очень нелегко. Наши люди каждый день подвергают себя опасности, терпят нужду, голод и холод, а впереди никакого просвета.
– Я понимаю.
– Когда у тебя был последний сеанс связи с Рональдом?
– Прошлой ночью. Он также хочет, чтобы вы активизировали наблюдение за вражескими передвижениями.
– Постараемся… диверсии, думаю, участим, хотя мои люди и так работают на пределе. Чем дальше, тем становится тяжелее, и физически, и морально.
– Выбора у нас нет. Надо усиливать давление, чаще нападать на немцев, где только можно.
– А еще выявлять предателей… есть такие: днем они партизаны, а ночью бегут обо всем докладывать немцам.
– Я в тебя верю.
За разговорами незаметно добрались до некогда прекрасного, но теперь заброшенного старого фермерского дома. Видно было, что здесь царит полное запустение.
– Кто здесь живет сейчас? – спросила Максин.
– Да кто только не живет, и стар и млад.
Он постучал в дверь.