Максин протянула Софии руку:
– Во Флоренции мне нужно будет у кого-нибудь остановиться. Вот если бы ты поехала со мной, это стало бы для меня прекрасным прикрытием. Появился бы повод приехать туда в качестве твоей подруги.
– И еще, графиня, – добавил Марко, – у вас, должно быть, есть там какие-то связи?
– Да. Я знакома с германским консулом, Герхардом Вольфом. И еще с одним постоянно живущим там немцем, очень благожелательно расположенным к нам, если, конечно, он до сих пор не уехал. Совсем молодой человек, его фамилия Рейнхард. До войны он работал адвокатом и мог быть очень полезен.
Максин так и просияла:
– А у нас есть человек, который работает клерком в приемной германского консула. Отлично. Ты попробуешь встретиться с Вольфом, а я приеду во Флоренцию, как только смогу.
– Замечательно. Я покажу тебе палаццо, хотя не жди слишком многого.
Марко смотрел на Софию с энтузиазмом.
– Не забывайте, сопротивление растет. Вынужденное использование наших людей как рабской силы обернулось против самих немцев. Теперь они начнут делать ошибки.
На следующее утро София проснулась в объятиях Лоренцо, от которого очень уютно пахло сандаловым мылом, и радость реальной близости этого человека перевесила затаившуюся глубоко в душе тревогу. Они всегда с ним так спали: он лежал у нее за спиной, всем телом прижавшись к ней, а иногда бывало и наоборот. София очень соскучилась по его теплу и теперь чувствовала себя в гораздо большей безопасности, хотя ей показалось, что он чем-то встревожен. Накануне вечером она задавала ему вопрос об этом, но он просто покачал головой и сказал, что работать ему становится все труднее; он не мог избавиться от чувства, что находится под наблюдением.
Софию это, конечно, встревожило.
Ей вспомнилось время, когда Лоренцо в первый раз обратил в ее сторону ласковый взгляд серых глаз; она вспомнила, что ей подумалось: этот человек способен заглянуть в самые глубины ее души. Это чувство так изумило Софию, захватило ее врасплох, что она на какое-то время лишилась дара речи. Когда мужчина впервые в твоей жизни не обращает внимания на все твои защитные приемчики и ухищрения – это чувство ужасно волнует, как и все новое, конечно, а еще оно оставляет тебя совсем беззащитной. Но уязвимостью супруги Лоренцо ни разу не воспользовался в своих интересах. А вот теперь, казалось, он сам возводит вокруг себя защитные стены, как будто он тоже стал уязвимым человеком.
Ночью еще навалило снегу, и когда они встали, то обнаружили, что полностью отрезаны от внешнего мира. Телефон не работал, электричество отключилось, и, соответственно, радио тоже молчало. Пока не расчистят снег, не будет и почты, и София была очень рада тому, что Лоренцо дома. После завтрака, несмотря на пронизывающий холод, они закутались в шерстяные пальто, намотали теплые шарфы, надели шапки и перчатки, свистнули своих собачек и отправились погулять.
На улице казалось, что весь мир погрузился в глубокое молчание, и, несмотря на холод, везде царила удивительная красота. Тяжелое белое небо опустилось так низко, что казалось, протяни руку – и достанешь. В теплых сапогах из овчины они зашагали по одной из дорожек, ведущих к шоссе на Сан-Джованни-д’Ассо. София с наслаждением вдыхала свежий холодный воздух и смотрела, как густым облаком пара он выходит изо рта и смешивается с таким же облаком Лоренцо.
– А почему ты хочешь именно сюда? – спросила она, когда он взял ее руку.
– На дороге безопаснее.
– От бомбежки?
– От сугробов, глупенькая.
Оба рассмеялись, и на душе у нее стало немного легче.
– Я хотел рассказать тебе о Риме, – сказал Лоренцо, меняя тему. – Я еще никогда не видел ничего подобного. В страхе за собственную жизнь люди прячутся где только могут. Постоянно слышна пулеметная и автоматная стрельба, день и ночь не стихают взрывы ручных гранат. И все это в такую холодную зиму.
Сердце Софии тревожно сжалось – она подумала о родителях.
– Правда. Это самая холодная зима в моей жизни.
– Тем не менее сопротивление нарастает, немцев, как и наших фашистов, то и дело отстреливают. Партизанских отрядов много, но, к сожалению, слишком много противоборствующих, и они далеко не всегда объединяют усилия.
– А как там мои родители? – набравшись смелости, шепотом спросила она.
– Пока они в безопасности, более или менее. Но после каждого взрыва гранаты по целому району идут повальные аресты. А хуже всего то, что ослабевает вера в антифашистский альянс и еды становится все меньше.
– А что не так с антифашистским альянсом?
– Британская армия практически бездействует. Ходят слухи, что за два месяца они продвинулись всего на двадцать миль.
– Я и представить себе не могла, что все так плохо.
– Ситуация на фронте просто ужасная. Мокро, холодно, слякоть. Они дюйм за дюймом продвигаются вперед через голые горы, а немцы постоянно обстреливают их сверху. Из минометов, гранатометов, пулеметов и прочего оружия. Им нужно взять Рим, но бог знает, как долго понадобится штурмовать неприступные горы.
– Я им очень сочувствую, – сказала она и взяла Лоренцо за руку. – Как думаешь, что нужно предпринять в отношении родителей?
– Вот вернусь в Рим и постараюсь уговорить их приехать сюда, но и ты тоже напиши матери. Сделаю все, что смогу, чтобы доставить письмо.
– Может, мне стоит приехать к ним? Ты знаешь их новый адрес? Мне кажется, последнее письмо до мамы не дошло.
– Знаю. Они сейчас постоянно переезжают с места на место.
– О Лоренцо… – сказала она, подавляя рыдание.
Жгучие слезы покатились по ее замерзшим щекам, как только София представила, что ее родители на старости лет вынуждены вести обездоленную жизнь скитальцев.
Он обнял ее, и несколько минут они простояли, такие же неподвижные и тихие, как безмолвные поля вокруг. Каждый из них погрузился в свои мысли.
Потом он отстранился и вытер ей слезы:
– Пойдем, любимая. Еще погуляем, а остаток дня проведем у камина. Если Джулия его не разожгла, я сделаю это сам. Как тебе такая идея?
– Идея чудесная, но, боюсь, Джулия уехала в Пизу к больной бабушке. Помнишь, она какое-то время жила там, прежде чем вернулась сюда.
– А когда она уехала?
– Вчера. На нее и так нельзя было положиться, а потом она взяла да уехала, только Карле записку оставила.
– Вот оно что. И как, справляешься без нее?
– Разумеется.
– Будешь по ней скучать?
– Она недолго жила с нами, поэтому вряд ли.
– Мы всегда больше всего скучаем по мелочам, – сказал он. – Ты согласна?
София кивнула, припомнив столь знакомые ритуалы, связывающие их вместе, формирующие фундамент их существования; мелочи, которых не замечаешь, пока они рядом. Она тосковала по обыденной жизни, по давно установившемуся, привычному порядку, когда день мирно следует за днем и ты вполне уверен в том, что ожидается завтра.
– О чем ты думаешь? – спросил он. – Тебя что-то беспокоит?
Она поняла, что пора поговорить о Флоренции.
– Да вот думала провести несколько дней во Флоренции. Если ты не против, конечно.
– Правда? Что ж, это надо обсудить. Во Флоренции сейчас небезопасно. Да и палаццо твой пострадал. Что скажешь?
– Не очень-то сильно. Уже привели в порядок, – сказала она, стараясь не замечать его неодобрительного взгляда. – Я могу взять с собой Анну, а кроме того, у нас там так много друзей.
Лоренцо склонил голову набок и посмотрел на нее; его глаза полнились любовью и заботой.
– Я бы не очень хотел, чтобы ты ехала. Причем так неожиданно… Зачем?
– О… Я и сама не знаю…
Голос ее дрогнул, она вздохнула, стараясь привести в порядок свои чувства, а потом рассказала ему все. И о письме матери, и о Джеймсе, и о рации, и о своей связи с партизанами, и о задании Максин обнаружить, где во Флоренции нацисты собираются хранить оружие.
Он стоял неподвижно, уставившись в землю. А когда наконец поднял голову и протянул к ней руку, глаза его потемнели от тревоги.
– О боже, София. К черту все это! Опасно, ужасно опасно. На этом этапе войны даже одно знакомство с Максин может подвергнуть тебя страшному риску. Ведь что угодно может случиться. Держись от этого подальше. Ты просто должна держаться от этого как можно дальше.
София покачала головой.
– Это невозможно, – сказала она. – Гибель Альдо перевернула всю мою жизнь.
Лоренцо с такой тревогой смотрел на нее, что она чуть не передумала. Чуть, но не совсем.
– Я тебя очень хорошо понимаю, – сказал он. – И все-таки не могу тебя отпустить.
– А я не могу стоять в стороне и ничего не делать. Да мне и делать-то много не придется. Честное слово. Там со мной будет Максин, и Анна тоже. Всю основную работу сделают они. Но со мной у них появится благовидный предлог жить в нашем палаццо… а еще я хочу встретиться с Герхардом Вольфом.
– Боже милостивый. Ведь это безумие! Это обязательно? Ведь Вольф появился в нашем доме задолго до перемирия. Вспомни, в то время мы были на стороне Германии.
– Он может кое-что знать.
Лоренцо вздохнул:
– Если даже и так, он тебе ничего не скажет.
– Может быть, – сказала она. – Послушай, Лоренцо, я все равно поеду. Но я предпочла бы ехать с твоим благословением, а не без него.
Жилка на его виске билась отчаянно, и София прекрасно видела, что он страшно расстроен.
– Если с тобой что-нибудь случится…
– Ничего не случится, – перебила она. – Обещаю.
Он сделал долгий, медленный вдох и кивнул.
– Ты, случайно, не знаешь, Рейнхард еще во Флоренции? – спросила она. – Адвокат. Помнишь его? До войны он казался мне довольно приятным человеком.
– Его арестовали.
– Ты уверен?
– За шпионаж в пользу антифашистской коалиции.
– А ты? Разве ты не тем же самым занимаешься?
– Я делаю все, что в пределах моих возможностей, и ты это прекрасно знаешь. Когда есть возможность, я посылаю коалиции подробную информацию.
– Про возможное местонахождение продовольственных складов?