– Без вас не пойду.
Через несколько секунд снизу донесся какой-то шум, потом они услышали голос Карлы; она с кем-то спорила на площади, прямо под башней, стараясь кричать как можно громче. София уже хотела взять рацию и сама тащить ее вниз, но тут Джеймс уронил штепсель.
– Черт! – вполголоса выругался он и, встав на четвереньки, принялся шарить вокруг стола и под ним.
– Наверно, куда-то закатился. Бросьте его.
– Нельзя. Если там немцы, они сразу его найдут и все поймут. И тогда вас арестуют.
– Уже темно. Не найдут, ничего не видно.
– У них есть фонарики.
– А может, это беглецы? – предположила она. – Беглые британские военнопленные или итальянские солдаты?
– Которые ухитрились захватить автомобиль?
Он продолжал искать, и она поняла, что у них не осталось ни единого шанса успеть перенести все вниз, даже если проклятый штепсель сейчас найдется. Охваченная мучительной тревогой, она ждала, а секунды летели со страшной скоростью.
– Per Dio[30], – прошептала она, когда Джеймс наконец нашарил штепсель. – Быстро! Вверх, на крышу!
Этот древний лестничный пролет, неровный и невероятно узкий, не переделывали со времени постройки башни. Джеймс нес футляр потяжелее, София взяла другой; они кое-как протиснулись в отверстие и, не осмеливаясь громко дышать, полезли туда, где лестница делала изгиб, поворачивая в сторону крыши. Дверь наверху была заперта на ключ, поэтому им ничего не оставалось, как прижаться друг к другу на самых верхних ступеньках.
На самом деле присутствия в башне Софии не требовалось, Джеймсу нужна была только Максин, но ей очень захотелось снова с ним повидаться. София объяснила это себе так: все потому, что Лоренцо с января не было дома и она ощущала такое одиночество, что не находила себе места.
До них донеслись звуки отпираемой двери и громкий голос Карлы, поднимающейся по ступенькам и наконец достигшей теперь уже пустой комнаты.
– Вот, пожалуйста, – услышали они ее голос. – Я же говорила, что ее здесь нет. Наверно, это я забыла погасить свет, когда убиралась.
От страха, что их сейчас обнаружат, Джеймс и София еще крепче прижались друг к другу, поддерживая спинами два футляра, стоящие на последних ступеньках лестницы. Неужели где-то съехала маскировочная ткань? Неужели ее не закрепили как следует? Поэтому немцы заметили свет? Сердце Джеймса билось с такой же бешеной скоростью, как и у Софии, и она это чувствовала. Одной рукой он обнял ее, и она прильнула к нему еще крепче.
Они услышали чье-то бормотание, а потом и отчетливые слова:
– А куда ведет эта дыра?
Кауфман! Сердце Софии болезненно сжалось, она пришла в ужас при мысли, что тот решится подняться вслед за ними. В голове, как молния, сверкнула мысль, что у нее не хватит выдержки и все растущий страх вырвется наружу хотя бы стоном. Она крепко сжала губы. Джеймс крепко прижимал ее к себе, чтобы она даже не пошевелилась, а рот зажал ей ладонью.
– На крышу, – услышали они ответ Карлы. – Но дверь наверху всегда закрыта на замок, а ключа у меня нет. Туда никто не ходит, бомбежки боятся.
– Тем не менее давайте закончим здесь, а там я тоже все проверю, – сказал Кауфман.
На какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая только шаркающими звуками рыскающего по комнате немца. София до крови прикусила щеку изнутри и старалась больше ни о чем не думать.
– Подолгу она тут сидит? – прозвучал голос Кауфмана. – Мне кажется, холодновато для занятий живописью.
– Моя дочь связала ей теплые варежки.
Софии казалось, что еще немного, и душа покинет ее. Не с этого ли начинается сердечный приступ? Потеря контроля над собой та же самая. То же чувство беспомощности, как у выброшенной на берег рыбы, пульс бешеный, и неумолимо приближается смерть. Они обречены. Да, это конец. И Джеймс, наверно, тоже это понимает. Однако, несмотря на жуткий страх, София не могла не заметить, как в душе поднимается пока только тлеющая, но уже трепещущая ярость.
– На этой лестнице, ведущей на крышу, есть свет? – спросил Кауфман.
Она затаила дыхание и принялась в уме считать: один, два, три, четыре, пять. Вот и все, это конец.
– Нет, – ответила Карла.
Мгновение спустя они услышали звук подъезжающего мотоцикла, за которым последовали многократные автомобильные гудки. Только не Максин, взмолилась София, только бы не ее мотоцикл, только бы девушка исполнила свой план не возвращаться до утра.
– Verdammt noch mal![31] – выругался Кауфман. – Спускайтесь первой. Не хватало, чтобы я свернул в темноте себе шею.
– Я бы хотела, чтобы ты свернул себе шею, – неслышно пробормотала София и снова затаила дыхание.
Через несколько минут снизу послышались звуки запираемого замка, и тут у нее страшно закружилась голова, как у преступника, которому отсрочили исполнение смертного приговора, – такого с ней еще никогда не происходило. София наконец вздохнула полной грудью, напряжение спало, и по всему телу словно прошла мощная волна прилива: она свободна.
– Уф! – выдохнул Джеймс. – Тесновато, с удобством никак не устроиться.
Но она даже ответить ему не смогла, пришлось несколько раз сглотнуть.
Они еще долго сидели обнявшись, пока сердцебиение постепенно не успокоилось. Их охватило чувство ликования – от какой же страшной опасности они избавились! София почувствовала на своем лице его теплое дыхание, губы его коснулись ее лба в нежном поцелуе. После небольшой паузы он наклонился, как будто намереваясь поцеловать ее в губы. Но она, сама того не желая, отвернулась, хотя томление, испытывать которое ей не следовало, уже охватило все ее существо.
Глава 44
Через неделю София была очень удивлена неожиданным визитом Шмидта, которого Анна провела в главную гостиную.
– Графиня… София, – сказал он, – простите, но я очень надеюсь, что вы не против, если я без церемоний буду называть вас просто по имени.
Он прошел вперед, протягивая ей руку.
София пожала его пальцы.
– Разумеется, нет, – сказала она. – Чем я могу быть вам полезна?
Он подошел к окну, постоял, глядя на улицу, и только потом повернулся к ней, глядя на нее с таким потерянным видом, что это застало ее врасплох. Он выглядел совершенно уничтоженным, она даже растерялась.
– Собственно говоря, на этот раз речь идет скорее о том, чем я могу быть для вас полезен.
– Что вы говорите? – промолвила она, не скрывая своего искреннего удивления.
– Дело чрезвычайно деликатное.
– Правда?
Он принялся ходить кругами по комнате, не говоря ни слова, и от нее не укрылось, что он невероятно напряжен. Об этом говорили и его руки, и плечи, и весьма озабоченная поза.
– Господин комендант, что-то случилось?
Какое-то время он смотрел на носки своей обуви.
– Прошу вас… Клаус. Меня зовут Клаус. А мою жену – Хильда.
София наклонила голову.
– Да-да, понимаю, – сказала она.
На самом деле, конечно, она пока ничего не понимала. Зачем он явился и что вообще происходит?
– Какой прекрасный у вас отсюда вид, – сказал он, а затем уставился на нее таким напряженным взглядом, что она пришла в замешательство. – Я очень сожалею о том, что наше присутствие здесь доставило вам столько неприятностей.
Теперь настала ее очередь замолчать.
– Но я знаю, на что они способны, – продолжил Шмидт. – Вы меня понимаете?
Казалось, он балансирует на грани, поэтому она постаралась скрыть свое недоумение:
– Кто это «они»?
Он слегка тряхнул головой, словно в раздумье:
– Мы… это мы.
Очень странно, подумала она. Сейчас он казался одиноким и слабым. Таким неуверенным в себе она еще ни разу его не видела.
– Послушайте, – проговорил он, – я еще ничего не знаю наверняка, мне не известны никакие подробности. Я просто пришел сказать вам, что, очень возможно, вы окажетесь, так сказать, в числе «лиц, вызывающих интерес у следствия», то есть подозреваемых. И за вами будет установлено наблюдение.
София сделала шаг назад, в груди прошла жаркая волна страха, и она сразу подумала о Флоренции.
– За мной? Но почему?
– Нет-нет, – быстро сказал он. – Позвольте мне уточнить. Это касается не столько лично вас, сколько ваших близких. Возможно.
Ладонь ее непроизвольно порхнула к сердцу.
– Не понимаю. Что вы хотите этим сказать? Что-то случилось с Лоренцо? С моими отцом и матерью?
– Поверьте, я очень сожалею, что ничего не могу сказать конкретно. Еще ничего не известно наверняка, и я не говорю, что именно вы находитесь в опасности. Но конечно, не исключена ситуация, что они могут…
Снова это словечко «они». Не пытается ли он таким образом дистанцироваться от нацистов?
– Я хотел вас предостеречь и сказать…
– Что? Что вы хотели сказать? – перебила она.
– Если что-то такое, мало ли что… ах, я даже не знаю, как это сформулировать… Если что-то такое в Кастелло, так сказать, происходит… Вы понимаете? Что-нибудь несуразное… да, именно так. Вы должны быть осторожны.
Голова у Софии шла кругом.
– Да-да, конечно, – только и смогла она сказать.
– А теперь я должен откланяться. Я возвращаюсь в Берлин, так что позвольте попрощаться.
– О да, я понимаю. Когда уезжаете?
– Завтра. Сначала мне хотелось переговорить с вами, но теперь я должен идти.
Она перевела дух и сумела восстановить самообладание, насколько это было в ее силах, хотя сердце в груди все еще гулко бухало.
– Что ж, благодарю вас, господин комендант.
– Клаус.
Она кивнула.
– Но в сущности, здесь у нас все тихо, беспокоиться не о чем.
Их взгляды встретились.
– Я очень рад это слышать. Надеюсь, мы еще увидимся с вами и графом в лучшие времена.
Шмидт щелкнул каблуками и направился к двери, но вдруг резко развернулся к ней:
– Видите ли, мы с женой – единая семья. Пусть маленькая, но семья. Как и вы с вашим мужем.