Максин двинулась через руины, вошла в открытую дверь, обнаружила шестую квартиру и постучала. Ее встретили звуки жаркого спора: она слышала пронзительный женский голос, на который ей отвечал сиплый голос крайне раздраженного мужчины. Она продолжала ждать. Наконец дверь распахнулась, и Максин увидела перед собой краснолицую женщину, на голове которой была не прическа, а воронье гнездо.
– Что? – буркнула она, сделала шаг назад и снова проорала что-то находящемуся внутри мужчине.
Максин оцепенела от разочарования.
– Эльза и Роберто здесь живут? – спросила она.
– Впервые о них слышу.
– Немолодые мужчина и женщина. Раньше жили на Виа дель Бишоне.
– Ах вот оно что, – сказала краснолицая женщина и помолчала. – Но с какой стати я стану вам говорить? Кто вы такая?
– Я должна сказать: «У меня есть новости о Габриэлле».
Женщина сощурила глаза, словно раздумывая.
– Ну хорошо, – сказала она. – Они переехали в южную часть города, в Трастевере.
– У вас есть их адрес?
Женщина пожала плечами:
– Откуда? Впрочем, спросите в базилике де Санта-Чечилия.
Максин поблагодарила и двинулась обратно тем же путем, потом направилась в сторону Тибра. Через мост Гарибальди перешла на другую сторону, но еще на мосту обернулась, чтобы поглядеть на синагогу. Случившееся в еврейском гетто снова ужаснуло ее. Это было в октябре, на следующий день после ее приезда. Широко раскрытыми от ужаса глазами она смотрела, как из лабиринта улочек перенаселенного еврейского гетто немцы гнали толпы мужчин, женщин и детей и как скот заталкивали в ждущие грузовики. Нацисты называли их паразитами. Слухов ходило много, но один Бог знает, куда их всех увезли. Теперь эти дома с замурованными окнами казались еще более страшными, чем прежде. Здесь временно расположились жуткие застенки гестапо, где души человеческие страдают и гибнут прежде, чем будет убито тело.
Максин довольно скоро нашла дорогу в район Трастевере, населенный в основном рабочим классом, и зашагала по узеньким улочкам с булыжными мостовыми, удивленно разглядывая все еще не утратившие колоритность дома, по стенам которых, несмотря на войну, карабкался плющ, а на балконах виднелась рано расцветшая каскадная герань. Пару раз спросив у прохожих, правильно ли она идет, Максин без особого труда нашла Пьяцца Санта-Чечилия и католический храм, о котором давеча говорила женщина. Сразу за входной дверью она увидела сидящего престарелого священника; он о чем-то беседовал с бедно одетой и явно голодной юной девушкой. Как только священник достал ломоть хлеба и отдал девчушке, та немедленно сунула его в рот и убежала. Максин подошла к нему и произнесла слова, которые, как обещала ей Эльза, должны были сработать:
– У меня есть новости о Габриэлле.
Он медленно поднялся на ноги:
– И кого же вы ищете?
– Немолодую пару, Эльзу и Роберто.
– Возможно, я знаю, о ком вы говорите. Идите по Виа Джулио Чезаре Сантини. Это совсем рядом. Сверните налево и снова налево. Постучите в дом на углу с Виа Дзанаццо Джиджи, – просто объяснил он ей маршрут.
Максин так и сделала и всего через несколько минут нашла нужный дом. Когда-то он был выкрашен в терракотовый цвет, но теперь краска облупилась, дверь пересохла, покоробилась и выцвела, и дом выглядел не лучшим образом. Девушка постучала и стала ждать. Через несколько секунд дверь буквально на щелку приоткрыл сгорбленный старик и уставился на нее с тревожным выражением на лице.
– Да? – произнес он.
– Меня послал сюда священник.
– А вы кто?
– Меня зовут Массима. Я разыскиваю Эльзу и Роберто.
Он помотал головой.
– У меня есть новости о Габриэлле.
Он открыл дверь пошире:
– Вы одна?
– Конечно.
Он смерил ее взглядом сверху вниз.
– Вы, случайно, не врач? – осведомился он скорее с надеждой, нежели с уверенностью в голосе.
Она отрицательно покачала головой.
Он вскинул брови и надул щеки, а затем жестом приказал следовать за ним. Они прошли дом, пересекли дворик с крольчатником и подошли к задней двери еще одного дома, которую он открыл, пропуская девушку вперед.
– Вторая дверь направо, – сказал старик, повернулся и был таков.
Она подошла к грязноватой двери и тихо постучала.
Дверь открыла женщина.
– Да? – сказала она настороженно.
– У меня есть новости о Габриэлле, – прошептала Максин.
– Ни слова больше. Входите.
Шторы в комнате были задернуты, все помещение казалось мрачным, а воздух затхлым. Сначала Максин не разглядела Роберто, лежащего под тонким одеялом на кровати в углу, но когда увидела, удивленно шагнула назад.
– О, прошу прощения. Я не знала.
Он молчал, только время от времени кашлял.
– У него какая-то грудная инфекция, вот и все, – пояснила Эльза, глядя на пораженную Максин.
Но Максин видела, что такой частый сухой кашель вкупе с ужасной бледностью говорит о болезни куда более серьезной.
– Он страшно исхудал. И очень бледен.
– Между прочим, я тоже нахожусь здесь, – проговорил он и снова зашелся кашлем.
Эльза не обратила на его слова внимания.
– Это Максин. Ты ее помнишь?
– Конечно, – проворчал он. – Кажется, мозги у меня на месте, и глаза тоже.
– Он стал несколько раздражительным, – вскинув брови и печально улыбнувшись, сказала Эльза.
– Но почему вы здесь… в таких условиях? – спросила Максин, озираясь вокруг.
В углу виднелась облупленная раковина, половицы оставались голые, а на единственном деревянном стуле, стоящем вплотную к стене, лежала небольшая стопка потрепанного постельного белья.
– Не так плохо устроились… зато у нас есть керосиновая лампа.
Она неопределенно махнула рукой в сторону раковины, рядом с которой стояла лампа.
– Дело в том, что про Роберто пронюхали немцы. Нам неизвестно, кто его выдал, но нацисты знают, что он прятал у себя печатный станок. Они ищут его. Через каждые пару дней мы меняем квартиру.
– Как вам удается переезжать с места на место? Я слышала, что повсюду засели снайперы.
– Трудно, конечно. Фашисты, нацисты, партизаны. Мы не знаем, кто из них кто. И постоянные карательные меры немцев за все, что угодно, любой самый маленький проступок. Стреляют, как только тебя увидят.
– Боже мой, надо немедленно отправить вас подальше от Рима. У вас есть фальшивые документы?
– Священник обещал достать. Должны принести сегодня, чуть позже. Но вам нет нужды беспокоиться, с нами все хорошо. Люди нам помогают. А теперь расскажите, пожалуйста, как там София.
Максин опустила голову, потом заговорила:
– Сильно расстроилась, когда узнала, что Лоренцо пропал.
– У нас нет никаких известий о нем, но я опасаюсь худшего.
– Есть причины?
– Особых причин, конечно, нет, – покачала она головой, – но когда человек неожиданно исчезает без следа, мы всегда опасаемся худшего.
– Послушайте, я должна скоро встретиться с одним своим другом. Я очень хочу помочь вам обоим уйти в безопасное место. София не простит мне, если я брошу вас здесь. Так что сейчас я уйду, но позже вернусь, принесу еды, и, надеюсь, у нас будет план действий.
Эльза бросила на нее пронзительный взгляд:
– Вы очень добры, но в этом нет нужды… Только вот что… Прошу вас, не говорите Софии ни о том, где мы находимся, ни о болезни Роберто.
– Но она будет спрашивать.
– Если она узнает, то помчится сюда, а я этого не хочу… Пусть остается в Кастелло, там безопасно.
Максин все поняла и решила ничего не говорить им о том, чем София занималась во Флоренции. До нее начал доходить смысл поговорки: в каждой избушке свои погремушки.
Глава 47
На следующее утро перед рассветом Максин и Марко не спали, прислушиваясь к звукам рокочущих в небе моторов, которые становились все громче и громче: волна за волной над городом низко летели самолеты союзников. Пронзительный вой воздушной тревоги сменился громким свистом падающих бомб, криками и взрывами, похожими на страшные удары грома, словно сами боги вознамерились разнести вдребезги все, что ни есть, на земле под ними. Дробно застучали пулеметные очереди, снова и снова. Максин зажала уши, услышав где-то на улице истошные вопли, но они продолжали звенеть у нее в голове. Когда все закончилось, снова послышался вой сирены: отбой. Она выбралась из постели и вышла из дома; облака пыли и дыма немного рассеялись, и по улице помчались немецкие патрульные машины.
Скоро они попытаются тайно вывезти Эльзу и Роберто из города. Накануне они с Марко допоздна сидели и обсуждали свой план, продумывая его до мельчайших деталей. Они выдадут себя за одну семью, сядут на поезд и уедут как можно дальше от города на северо-восток, в холмистую сельскую местность. У Марко есть бабушка, которая все еще живет в горной деревушке к югу от Рима, и было бы лучше поехать к ней, но южные направления усиленно охраняются немцами. И как бы то ни было, с северо-востока ближе добираться до Кастелло.
Она вернулась в дом, снова залезла в постель и свернулась рядом с Марко калачиком. Он что-то пробормотал во сне и протянул к ней руку.
– Я люблю тебя, – прошептала она. – Я люблю тебя.
Она вспомнила, что говорила мать: «Если любишь кого-то, ты просто любишь, несмотря ни на что».
Он повернулся к ней и ласково убрал волосы с ее лица.
– Когда закончится война… – начала она, но он приложил палец к губам, чтобы она замолчала.
Желая непременно продолжить мысль, она начала снова:
– Когда война…
На этот раз он остановил ее, накрыв ее губы своими. Поцелуй на брошенном на пол матрасе в смрадной комнате, которую он отыскал для ночевки, был долгим и многогранным. Его смысл состоял в непроизнесенных словах, его страстность происходила от невозможности загадывать наперед. Максин хотела, чтобы он вечно пребывал в ее жизни, но вечности для них не существовало. Ее просто больше не было.
Они снова отдались друг другу; только так сейчас можно было каждому из них утешить другого. Как он обворожителен, думала она, сколько в нем страсти, мужества, силы духа… она любила в нем каждую клеточку его существа, каждое движение его тела, с каждым вздохом ее охватывало