Луна здесь светила так ярко, что вокруг было светло, как днем, и не требовались никакие ракеты. Где-то возле стены шуршали мыши, а за амбаром возились какие-то крупные животные, возможно дикие кабаны, в поисках съедобных кореньев. Незадолго до рассвета где-то неподалеку в подлеске раздались крики солдат, залаяли собаки. Потом опять наступила тишина, и Максин попыталась выбросить из головы все свои тревоги. Но тишина казалась зловещей, гнетущей, и она неуверенно протянула руку, ища руки лежащего рядом Марко. Ее снова охватила горечь утраты, и слезы застлали глаза. Марко больше нет рядом. И уже никогда его не будет рядом с ней.
Через некоторое время, когда уже забрезжил рассвет, она различила в утренних сумерках Эльзу, которая, свернувшись калачиком, прижалась к Роберто, словно защищая его от опасности собственным телом. Максин вдруг похолодела от мысли: тут что-то не так. Вот уже несколько часов Роберто совсем не кашляет.
Почти совсем рассвело, и она увидела, как Эльза села, потом встала на колени рядом с Роберто. Женщина притронулась к его лицу и склонилась к нему на секунду, затем бросила быстрый взгляд на Максин, и слеза скатилась по щеке Эльзы.
– Что ж… – прошептала она. – Теперь немцы не смогут причинить ему вреда.
Она в последний раз прижала его холодную руку к губам, встала, постояла секунду – высокая, гордая женщина – и направилась прочь.
Максин двинулась было за ней, но потом поняла, что Эльзе сейчас надо побыть одной.
Совсем скоро им вдвоем придется пробираться к Кастелло, но ближайшие несколько часов Эльза и Максин укрывали тело Роберто ветками и утешали друг друга как могли. Они обе пережили страшную утрату, а таких женщин теперь очень много – скорбящих о своих братьях, мужьях, отцах, возлюбленных и, что, возможно, ужаснее всего, о своих сыновьях. Обо всех, которые покинули этот мир. Хороших и плохих, добрых и злых. Все они – жертвы этой ужасной войны. Максин не знала, хуже ей от этого или лучше – быть одной из многих в этом жутком строю скорбящих женщин.
Глава 50
Максин с вестями о Лоренцо все не возвращалась, но сидеть и киснуть без дела София не могла себе позволить. Она чувствовала, что настало время снова поговорить с Габриэллой, и позвала девушку и ее мать к себе, в свою маленькую гостиную. Сейчас они сидели напротив нее на обитом ситцем диванчике, явно нервничали и чувствовали себя не в своей тарелке. Решать проблемы в разных семьях заведено по-разному, и София была не вполне уверена, что ее вмешательство может дать благой результат, но она ведь обещала Карле помочь, если в этом появится нужда. И хотя Карла была слишком горда, чтобы задавать прямые вопросы, она намекнула, что Габриэлла не отдает себе отчета в том, что ее ожидает.
– Итак, – начала София, сочувственно, как ей казалось, глядя на девушку. – Ты знаешь, когда должен родиться твой ребенок?
– Мы думаем, где-то в конце июля, – спокойно и громко ответила за нее Карла.
– Карла, будет лучше, если девочка станет отвечать сама.
Карла послушно кивнула.
Понимая, что эта тема может быть для Габриэллы слишком деликатной, София решила говорить с ней как можно более мягким, доброжелательным тоном.
– Твоя мать правильно говорит? – спросила она.
Габриэлла пожала плечами и украдкой сердито метнула на мать возмущенный взгляд.
София разочарованно вздохнула, но все же продолжила:
– Габриэлла, ты хоть понимаешь, что мы стараемся тебе помочь?
Габриэлла опустила голову.
– Мне не нужна помощь, – пробормотала она.
– Дорогая моя, ты еще совсем молода. У тебя будет ребенок, о котором придется заботиться без мужа. А это не так-то просто. Ты это понимаешь?
Казалось, Габриэлла очень не прочь испепелить Софию взглядом, просто не осмеливается, но то, как она упрямо выставила подбородок и строптиво сощурила глаза, ясно выдавало ее мысли.
– Ты права, – сказала София в ответ на то, о чем промолчала девушка. – У меня нет своих детей, но я знаю многих женщин, у которых дети есть. Быть матерью – это тяжкий труд, возможно, самый тяжкий из всех, что можно представить.
Габриэлла подняла голову, и София увидела, что внешняя стена упрямства слегка подалась, и за ней стали проступать черты просто испуганной девочки.
– Мама поможет, – дрогнувшим голосом проговорила Габриэлла.
София покачала головой:
– У твоей матери и без того много обязанностей. Ухаживать за ребенком у нее просто не будет времени. Все это ляжет только на твои плечи. Твоей матери я прямо сказала, чтобы она в это дело не вмешивалась.
Габриэлла посмотрела на мать такими глазами, будто не могла поверить в то, что услышала.
– Но…
– Увы, – перебила София, – здесь не может быть никаких «но». Естественно, просить совета ты можешь в любое время. Мы всегда будем рядом. И всегда готовы в этом помочь.
Габриэлла замолчала, словно не в силах сразу осознать услышанное, хотя София знала, что Карла все уже ей растолковала. Возможно, из уст Софии это прозвучало более убедительно. София не хотела пугать девушку, но из того, что сказала ей Карла, она узнала: Габриэлла относится к ребенку как к будущей игрушке, кукле, с которой можно поиграть, а когда надоест, отложить в сторону. Но девушка обязательно должна была понять весь глубокий смысл того, что она сотворила. И не только потому, что она спала с членом фашистской организации, который мог представлять угрозу ее семье, а также самим Софии и Лоренцо, и не только потому, что она покроет позором свою семью, когда родит незаконного ребенка. Нет, все гораздо хуже, потому что она выдала врагу секретные сведения, что, очень вероятно, привело к гибели ее собственного брата. А еще София хотела, чтобы девушка поняла: любой поступок влечет за собой последствия.
Карла не хотела, чтобы дочь всю оставшуюся жизнь тяготилась чувством вины, и в этом была права, однако при этом девушка должна была искренне раскаяться в содеянном. Но с тех самых пор, как Габриэлла, хотя и без особого энтузиазма, порезала себе вены, никаких признаков вины в ней не замечалось. Неужели она настолько бесчувственная?
София не очень-то верила, что Габриэлла действительно хотела покончить с собой, это скорее был крик о помощи, желание раскрыть душу и рассказать им всю правду. С этого София и решила начать.
– А теперь, Габриэлла, – снова начала она, – я бы хотела поговорить с тобой о том, что ты рассказала Марии.
Уставившись в окно, девушка молчала, и в том, с каким видом она это делала, чувствовалась некоторая дерзость.
– Я говорю о планах партизан устроить диверсию на железной дороге. Ты говорила, что рассказала об этом Марии, чтобы она сообщила своему внуку Паоло.
Габриэлла бросила на нее молниеносный взгляд; София не успела поймать его, но сразу поняла, что сделала ход в правильном направлении.
– Почему же ты это сделала?
Девушка быстро заморгала и неожиданно заговорила:
– Потому что он сказал, что любит меня, а потом не пришел. Я сильно расстроилась, хотела, чтобы он снова пришел и сказал, что любит.
– Вот что, милая моя…
– Ну почему он больше не пришел? – спросила Габриэлла с такой печалью в глазах, что Софии стало жалко ее.
Вдруг, даже не постучавшись, в комнату ворвалась Анна, которая явно подслушивала за дверью, и уставилась сначала на Карлу, потом на Габриэллу. Карла с Софией застыли от неожиданности, когда Анна бросилась на Габриэллу, схватила ее за волосы и протащила почти полкомнаты.
– Ах ты стерва такая, грязная маленькая стерва! – прошипела она и отвесила Габриэлле такую пощечину, что та рухнула на пол.
Все случилось так быстро, что никто не успел вмешаться. Габриэлла на четвереньках поползла к Карле, надеясь на ее защиту, но София уже поняла, что Анна на этом не остановится. Та наклонилась, собираясь схватить сестру за руку.
София быстро поднялась на ноги.
– Анна, прекрати! – прикрикнула она. – Прекрати немедленно!
Анна отпустила Габриэллу и огляделась, и София увидела под полыхающим гневом в глазах Анны проступающее страдание.
– Не надо, Анна. Этим делу не поможешь.
Анна стояла, крепко сжав кулаки, и было видно, что они у нее очень чешутся хотя бы еще разок ударить сестру. А еще лучше – бить ее до тех пор, пока у самой Анны не стихнет в груди боль. Правда, эта боль никогда не прекратится. Такая боль остается с тобой навсегда.
Она шагнула к сестре.
– La puttana![34] – яростно, чуть ли не с пеной у рта выкрикнула она. – Нельзя, чтобы ей сошло это с рук. Я размажу ее тупую морду, чтобы она поняла, что натворила.
София оттолкнула Анну прочь и, как ни странно, не встретила с ее стороны особого сопротивления.
– Графиня… – сказала Анна, и лицо ее исказилось от душевной боли.
– Я все понимаю, но это сейчас бесполезно. И ты знаешь, что это так. Бей ты Габриэллу, не бей – Альдо уже не вернуть.
Анна глубоко вздохнула. София отпустила ее руку, и тогда та обратила свой гнев на Карлу:
– Это все ты, ты всегда ее баловала. Теперь полюбуйся, что из нее вышло.
– Я понимаю, – вступила в разговор София, – тебе нужно найти виноватого, Анна. Но при чем тут твоя мать? Чего ты от нас хочешь? Чтобы мы выдали Габриэллу партизанам?
– Почему бы и нет?
– И что, по-твоему, они с ней сделают? Побойся Бога, она же беременная.
– И поделом ей.
– Ну уж нет. Подумай о том, каково тебе самой потом будет. Она же носит под сердцем твоего маленького племянника или племянницу.
– Грязного ублюдка от чернорубашечника, – презрительно прошипела Анна. – Пусть лучше мать отправит ее к старой колдунье из Буонконвенто.
София слышала про старуху, которая снабжала женщин, попавших в пикантное положение, особыми травами. Никто и никогда не признавался, что пользовался ее услугами, но о существовании этой знахарки знали все.