но. Скажу по секрету, будем праздновать нашу победу. Правда, без лишнего шума. В общем, не то чтобы праздновать… так, соберемся, посидим, отметим. Но мне бы хотелось одеться получше.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. А вдруг фашисты снова вышлют карательный отряд?
Максин подмигнула.
– Об этом не беспокойся, – сказала она.
София не смогла сдержать улыбки, видя подругу такой жизнерадостной и полной сил.
– Если хочешь, надень что-нибудь из моего гардероба.
– Спасибо. А еще пришлись бы кстати какие-нибудь сережки и платочек.
Они отправились наверх и несколько минут разглядывали содержимое шкафа, а потом Максин принялась доставать изящные шелковые кофточки, нетерпеливо вертела их так и сяк, но, увы, они все оказались малы. Скоро по всей кровати валялись цветастые блузки, платья и тому подобное, но ничего Максин не подошло. Тогда София открыла комод, где у нее лежали платки.
– Ну-ка примерь вот это. – Она протянула ей яркий темно-красный шелковый платок, окаймленный золотистой бахромой.
– О! – Максин накинула его на плечи, проверяя, к лицу ли ей. – Какой мягкий! Можно я его возьму?
– Только постарайся принести обратно.
Максин все восхищалась, а София припомнила день, когда они с Лоренцо случайно увидели этот платок в магазинчике на Монмартре, в самом конце мощенной булыжником улицы. Она просто влюбилась в этот район, в его деревенскую атмосферу и, если такое можно представить, еще больше влюбилась в самого Лоренцо.
Она улыбнулась.
– Но если случайно его потеряешь, мы просто съездим в Париж и купим еще один такой же, – сказала она.
– Ты покупала его вместе с Лоренцо?
– Да.
– А это ничего, если я его надену?
София обняла ее и почувствовала, как бьется сердце Максин. Эта девушка была так добра к ее матери и теперь так много значила для них обеих.
– Носи в свое удовольствие. Все мы заслуживаем хоть иногда немного радости, правда? И я считаю, если кто и заслужил, так это ты. Ну вот, а теперь давай поищем для тебя сережки.
Они нашли прекрасные золотые серьги кольцами, Максин примерила их, надела черное платье, которое некогда принадлежало погибшей сестре Лоренцо, распустила вьющиеся каштановые волосы и накинула на плечи красный платок.
– Ты у нас прямо настоящая цыганская красавица, осталось только пуститься в пляс, – прокомментировала София.
– Не слишком вызывающе?
– Да разве на тебе может хоть что-нибудь смотреться вызывающе?
Максин расхохоталась, а вместе с ней и София.
– А можно еще накрасить губы твоей красной помадой?
– Конечно.
– Спасибо, – поблагодарила Максин и поцеловала Софию в щеку. – Ты настоящий друг. Я скоро вернусь.
Глава 53
Праздник решили устроить на самой большой площади города, куда явились все горожане. Из-за авианалетов огней не зажигали, и ночь выдалась безлунной, зато было местное вино, и кто-то негромко пиликал на скрипке. Прошло совсем немного времени, и молодые люди не усидели и пустились в пляс. Странные это были танцы: в темноте пары сталкивались друг с другом, стараясь при этом не производить много шума, и это придавало происходящему неповторимый характер. Вряд ли кто-нибудь забудет эту ночь, когда, казалось, сами призраки вышли поплясать и повеселиться. Потому что в известном смысле даже при свете дня все они походили на призраков, превратившись в тени тех людей, какими были прежде.
С самого начала Максин познакомилась с одной местной женщиной по имени Адриана, которая рано потеряла на войне мужа, воевавшего на стороне немцев.
– Тяжко было, – призналась она в перерыве между танцами, когда они сели рядышком немного передохнуть. – Я имею в виду, когда мы переметнулись на другую сторону. Это ведь союзнички убили моего Джанни, и я ненавидела их за это. Я не хотела, чтобы они одержали верх, но потом, когда увидела, что творят с нами немцы, сразу поняла: другого пути нет.
Да, она права, думала Максин, слушая меланхолическую мелодию, которую наигрывал скрипач. Мелодия была столь печальна, что у нее сразу изменилось настроение, и она представила себе, что все собравшиеся сейчас думают о людях, которых потеряли или боятся потерять.
– Я видела, как во время боя ты заряжала кому-то винтовку, – сказала Максин.
– Здорово, правда? – Глаза Адрианы загорелись огнем.
Некоторое время обе молчали.
– Ты тоже кого-то потеряла? – спросила Адриана. – Наверно, поэтому ты с нами, да?
Максин опустила голову.
– Вижу, потеряла. Не говори, если не хочешь.
– Да нет, ничего, все в порядке…
Максин помолчала немного, потом продолжила:
– Он был партизан. Погиб после того, как взорвалась бомба.
– А как его звали?
– Марко. Марко Валлоне.
Ее собеседница округлила глаза.
– Правда? У меня девичья фамилия Валлоне, но брата зовут Лучано.
– Я узнала его фамилию довольно поздно, уже незадолго перед тем, как он… – Максин сглотнула подкативший к горлу комок, вспомнив, как это было. – Вообще-то, о своей семье он никогда мне не рассказывал, говорил, что не хочет подвергать их опасности. Не говорил даже, откуда он родом.
– А ты сама откуда родом? Говор у тебя не местный.
– Родилась в Нью-Йорке, но родители из Тосканы.
– А как он выглядел, твой Марко? Красивый был?
Максин улыбнулась, вспомнив его прекрасные глаза.
– Очень, – сказала она. – И крутой тоже.
– Наш Лучано тоже красивый, – сказала Адриана. – Пошли, покажу тебе фотографию.
Они направились к ее маленькому деревенскому домику. Как только Максин увидела фотографию в рамке на серванте Адрианы, у нее даже голова закружилась. Она взяла фотографию и смотрела на нее не отрываясь, и глаза ее наполнились слезами. Как же теперь она скажет Адриане правду, что он погиб? Тыльной стороной руки она вытерла слезы.
– Это что, твой Марко? – прошептала Адриана, и лицо ее посерело: она обо всем догадалась. – Это же наш Лучано…
Максин молча смотрела на молодую женщину, переживая, что, сама того не желая, сообщила ей столь страшную весть.
– Прости меня, – сказала она.
Адриана быстро заморгала, взяла у нее фотографию и принялась часто-часто ее целовать, лицо ее было мокро от слез.
– Бедный мой, бедный мой братик, – твердила она не переставая, а потом подняла глаза на Максин. – Расскажешь мне, как это произошло? Все до мельчайших подробностей.
После того как Максин отвела душу и выговорилась, рассказывая о том, о чем раньше говорить не хотела, потому что не могла найти правильных слов, обе женщины обнялись и заплакали в голос.
– Он был единственным мужчиной, которого я любила, – сказала Максин, когда наконец у нее иссякли слезы.
Адриана кивнула:
– То же самое и у меня с Джанни… Это ужасно больно, особенно вначале… но правду люди говорят, что время лечит и боль притупляется, становится немного легче.
– Правда? – Максин смотрела на нее во все глаза.
– Точнее сказать, мы к этому, наверно, привыкаем. Брат у меня был такой хороший! Я очень рада, что у него была ты, что ты любила его до того, как он умер. Я очень скучала по нему, но мне кажется, я чувствовала, что он больше не вернется. Всегда ждала, когда мне об этом кто-нибудь скажет. Видно, так у него на роду написано.
Максин не стала говорить, что не верит в судьбу.
– А родители ваши живы? – спросила она.
– Нет, остались только я и мой сынишка, Эмилио. Старший брат тоже погиб, его взяли фашисты еще до войны. Я была еще совсем маленькая.
Максин вспомнила, как Марко рассказывал ей о своем брате.
– Мне так жаль. Должно быть, это было ужасно. Ты потеряла так много близких.
– Зато у меня есть сын. – Лицо Адрианы осветилось, когда она заговорила о сыне. – Вылитый Лучано.
– А где сейчас твой мальчуган?
– У подруги в Монтепульчано. Я знала, что после того, как наши местные партизаны захватили грузовик с зерном и привезли его сюда, у нас будут неприятности. Пришлют карателей. Вот и отправила его подальше.
– Как думаешь, они снова направят сюда кого-нибудь?
– Я тебе вот что скажу. Нынче ночью я бы не хотела спать крепко.
Глядя на Адриану, Максин восхищалась стойкостью и мужеством, которые увидела в ее взгляде.
– Я постелю тебе здесь, на диване, и дам тебе кое-что из моей одежды. Ты же не захочешь, чтобы фашисты видели тебя в таком наряде. Это для них как соль на раны.
Рано утром Максин проснулась от оглушительных ударов в дверь Адрианы, выскочила из постели и спрятала волосы под платок, завязав его узлом на шее. Адриана ринулась вниз по лестнице, и обе слушали, как в другие двери дальше по улице так же тарабанят.
Адриана сделала глубокий вдох.
– Готова? – спросила она.
Максин ответила утвердительно, и Адриана открыла дверь. В дом ворвались двое безжалостных немецких солдат в стальных касках и перевернули все вверх дном, превратив дом в полный хаос, но ничего не обнаружили. Обошлось без рукоприкладства, но недвусмысленные угрозы физической расправы в случае неповиновения прозвучали. То же самое повторялось в каждом доме этого городка.
– Так ты знала, что они ничего не найдут, – сказала впечатленная Максин.
Адриана кивнула.
– Чтобы нам не досталось от этих гадов, – пояснила она, – партизаны забрали все в лес и спрятали.
После этого в городе стало тихо, а потом пришли вести о том, что целый грузовик фашистов попытался выкурить партизан из леса, но потерпел полное фиаско и все закончилось тем, что фашисты чуть сами себя не перестреляли. Что же касается партизан и их оружия – все это растворилось в лесах, будто ничего и не было. Словом, и эта карательная мера закончилась полным провалом; правда, в городок с обыском заявились немцы, но это все, что они могли сделать. В сложившейся на фронте ситуации они бросили все силы на то, чтобы дать отпор наступающим войскам союзников, и дальше поддерживать итальянских фашистов у них не было возможностей.