Теперь они знали, что, едва последние немецкие солдаты покинули Флоренцию, по опустевшим улицам этого города первыми прошли партизаны, а за ними всего горстка солдат союзных войск. Они мельком могли видеть, что в щели закрытых ставнями окон за ними молча наблюдают сотни глаз, но потом послышались поначалу робкие, а затем усилившиеся аплодисменты, которые перешли в настоящий гром рукоплесканий. От такой встречи у партизан слезы наворачивались на глаза, а иные просто плакали, не скрываясь, да и солдаты тоже. София нисколько не сомневалась, что и большинство жителей города тоже плакали от радости.
Стоял прекрасный солнечный сентябрьский день; София сидела в саду, в тени гранатового дерева, размышляя обо всех произошедших событиях, и благодарила Бога за то, что все испытания наконец позади. Услышав скрип открывающейся двери, она оглянулась.
– Максин! – воскликнула она, встала и, широко улыбаясь, побежала навстречу подруге. – Господи, как я рада снова тебя видеть!
Они обнялись и долго стояли, прижавшись друг к другу.
София отстранилась первой, взяла Максин за руки и всмотрелась ей в лицо.
– Как долго тебя у нас не было. Больше года, – сказала она.
– Да, я знаю. Надо было слетать домой. Британцы такие молодцы, устроили перелет туда и обратно, да и все остальное.
– У тебя прическа другая, тебе идут короткие волосы, – сказала София протягивая руку.
Максин улыбнулась, покрутила головой, и подстриженные волосы качнулись из стороны в сторону.
– Нравится? – спросила она.
– Очень эффектно.
– Спасибо. – Максин замолчала на мгновение. – София, а ты хорошо выглядишь.
– Карла старалась, откармливала. А теперь расскажи о себе.
– Ну, если в двух словах… приехала в Италию совсем недавно, разыскивала родственников и знакомых родителей из Санта-Чечилии.
– Ты говорила с родителями о Маттео?
– Да, немного. Признаюсь, это было довольно непросто. А прежде чем прибыть сюда, я съездила в гости к сестре Марко.
– Ну и как она? Как его племянник?
– Прекрасно… Но ты-то как поживаешь, София?
– У нас все хорошо. Честное слово. Давай присядем.
Выдвигая стулья, она вдруг посмотрела на подругу каким-то серьезным взглядом.
– Что такое? – спросила, усаживаясь, Максин.
– Мы так и не успели тогда поговорить. Ты так быстро уехала… когда вернулся Лоренцо.
– Ну да, понимаю. Мне показалось, так будет лучше. Вам с Лоренцо надо было побыть вдвоем, чтобы никто не мешал.
София нахмурила брови и опустила голову, прежде чем снова взглянуть на Максин.
– Мне ужасно неловко говорить об этом, но я, знаешь ли, собиралась сделать… это.
– Да, – кивнула Максин. – Мне кажется, понимаю.
– Я не могла смириться с тем, что после всего, через что мы прошли, мне предстоит всю оставшуюся жизнь прожить без Лоренцо. Думаю, я слегка помешалась после того, как убила Кауфмана.
Максин протянула ей руку. София пожала ее.
– Я тогда чертовски испугалась, – сказала Максин. – Никогда в жизни так не бегала, боялась, что сердце разорвется. И вдруг что я вижу: ты совершенно спокойно спускаешься по ступенькам.
– А ты на всей скорости врезаешься прямо в меня и сбиваешь с ног.
Обе дружно рассмеялись.
– Ты бы видела свое лицо! Красное, как помидор, – надо же, так бегать вверх по лестнице!
Максин покачала головой:
– Да вы же, сударыня, на всю жизнь меня перепугали. Смотрите! – Она коснулась своей прически. – Я вся седая!
София внимательно осмотрела ее волосы.
– Ни одной седой волосинки! – со смехом воскликнула она.
– Не поверишь, как я рада, что ты одумалась, – заметила Максин и опустила голову, а затем искоса взглянула на Софию. – Правда, мне так и не представилось случая спросить почему. Когда мы вернулись в дом, ты была бледная как мертвец и такая же холодная, мне было просто неловко приставать с вопросами. Надеюсь, ты не против, если я спрошу сейчас?
– Нет, конечно, – сказала София и глубоко вздохнула.
Да, вспоминать этот самый страшный день в своей жизни было очень болезненно; она остро чувствовала стыд за то, что чуть не совершила. Но София понимала, что кто-кто, а Максин заслуживает ответа.
– Причин было сразу несколько, – пояснила она. – Мне не хотелось больше жить, и это чистая правда, но я подумала о матери, и эта мысль заставила меня отойти от края. Я живо представила, каково будет ей, особенно после того, как она потеряла мужа, моего отца. Про тебя подумала тоже. Нельзя было подводить тебя, а также Карлу и Анну, да и остальных жителей. А разве можно было подвести погибших, которые так сильно хотели жить!
Глаза Максин наполнились слезами.
– Марко, – прошептала она.
– Да, и Марко. Разве можно было такое сотворить над собой, помня о нем? Или об Альдо, о других, которые так храбро воевали с врагом. Нет, конечно, мы должны чтить память тех, кто погиб ради того, чтобы мы жили… чтобы я продолжала жить, а не уходила из жизни.
– Может быть, ты и ради себя тоже и своей жизни решила не делать этого?
– Да. – София медленно кивнула. – И ради себя тоже, но это уже потом, в конце. Словом, я выбрала жизнь. Но что тут говорить… я действительно чувствовала почти непреодолимое желание прыгнуть вниз, уйти в небытие, оставить этот мир навсегда.
Последовало долгое молчание. Максин сидела и вытирала слезы.
– Спасибо тебе, София, за… за то, что рассказала мне все, – наконец проговорила она и поднялась на ноги. – А теперь, может, прогуляемся немного?
Они побродили по деревне, а потом постояли, любуясь видом на Валь-д’Орча в сиянии солнечных лучей после дождя. С деревьев капало, листья сверкали тысячами бриллиантов. Лето подходило к концу, солнце пекло уже не так сильно. Виноградники ломились от благоухающих виноградных кистей. И обе подруги понимали, что в некотором смысле это завершение определенного периода жизни.
– Одно я знаю совершенно точно, – сказала Максин, глядя на далекие мерцающие холмы. – Я ни за что не прощу этому Кауфману то, что он так подло тебя обманул. Каких только ужасов мы с тобой не повидали, но этот его поступок по жестокости не имеет равных. Слава богу, у тебя было время все это обдумать.
– Да, я не перестаю благодарить Бога за это. Но ты же понимаешь, я убила человека, и за это надо платить.
– В каком смысле?
– Сама еще не знаю. В душе это чувствую, но словами сказать пока не могу.
– А Лоренцо что об этом думает?
– Я ему еще не сказала. Пока не могу решиться. Может, чуть позже… А пока, я думаю, нам обоим хочется поскорее все забыть. Он про свой арест и тюрьму тоже молчит, но на теле есть отметины, которых раньше у него не было.
– О-о, София…
София слегка покачала головой:
– Понимаешь, мне кажется, не нужно было убивать Кауфмана. Я могла бы просто отдать ему картину, и все.
– Но он тогда мог застрелить тебя.
– Да что теперь говорить. Что сделано, то сделано. Я и подумать не могла, что на такое способна.
Несколько секунд длилось молчание, потом София снова заговорила:
– А ты, Максин, что можешь сказать о себе?
– В каком смысле?
– Ты ведь тоже изменилась, разве нет? Гляжу на тебя и думаю… ты стала вроде как помягче немного?
Максин улыбнулась:
– Я и сама не знаю, честное слово… но мне все-таки кажется, что самооценка у меня стала теперь более четкая. Глупо звучит, да?
– Да что ты, конечно нет.
– Оказавшись здесь, я еще не вполне понимала, что я такое. А сейчас вот, думаю, хотя бы на полпути нахожусь к тому, чтобы это понять.
София улыбнулась:
– А вот я, как мне кажется, всегда понимала, что ты такое, даже если ты сама этого не понимала. Ты самая смелая, самая энергичная и жизнерадостная девушка из всех, кого я встречала в жизни, и мне будет очень тебя не хватать, я не могу даже выразить насколько. Но ты должна знать, что двери нашего дома в Кастелло всегда открыты для тебя.
– Спасибо.
– А когда ты будешь от нас далеко, я буду часто думать о тебе и каждый день за тебя молиться.
– Ты стала молиться Богу?
– Лучше поздно, чем никогда, – рассмеялась София.
– Я тоже стану по тебе скучать. – Максин шмыгнула носом и сморгнула слезу.
София взяла ее за руку:
– Слава богу, дела теперь у нас наладились. Моя мать, похоже, потихоньку возвращается к жизни, начинает забывать мрачные времена.
– А как Габриэлла, уже родила? – спросила Максин.
– Да, да! Мальчика. Карла с Марией теперь соревнуются, кто из них лучшая бабушка – или прабабушка в случае Марии, – и даже ссорятся порой, споря, чья очередь присматривать за маленьким Альдо.
София вспомнила тот день, когда они узнали, что Мария, оказывается, никому не рассказала о том, что поведала ей Габриэлла; словно гора с плеч свалилась, когда им стали известно, что их девочка ни в чем не виновата. Но вот предателя так и не нашли. Поговаривали насчет Джулии, служанки, которая так неожиданно от них ушла, но прямых доказательств не обнаружилось, хотя подозрения были серьезные. Пропавший мальчишка нашелся, к счастью, ничего страшного с ним не случилось, хотя ему пришлось поголодать. Он все это время прятался в дупле дерева.
– А портрет Альдо, ты его закончила?
– Конечно. Карла повесила его себе в спальню.
– Наверное, смотрит на него и утешается.
– Надеюсь, – вздохнула София. – А ты когда обратно в Америку?
– Через недельку отплываю. Прости за такой короткий визит, но бедные мои родители совсем уже по мне исстрадались. Мы действительно говорили с ними о Маттео, как я уже сказала тебе, но нам еще о многом нужно побеседовать. А сюда я еще приеду – может быть, даже в следующем году или через год. Обещаю. Но сначала надо заработать немного денег.
– Опять журналистикой?
– Да, – кивнула Максин. – Я уже получила несколько предложений и даже успела написать несколько статей, когда в первый раз была дома.
– Очень рада за тебя. Приезжай в любое время, наши двери всегда открыты для тебя. Душа твоя находится здесь, по крайней мере частичка ее всегда останется в этом месте.