До портрета дело видимо не дошло, поскольку Вангог и Зина распили совместно две бутылки портвейна и вследствие этого вступили в неуставные взаимоотношения. После чего Вангог постеснялся будить Зину. Рисовать же ее спящей «ню» не счел возможным. Как джентльмен, ушел по-английски, прихватив на память три бутылки водки из мичмановского холодильника.
Вернувшись на склад, распил одну бутылку с коллегами из стройбата, а еще две поменял у них же на три автоматных патрона. Добравшись вечером до родной Первой Площадки и не обнаружив никого в кубриках, решил всех поразить и удивить. Вскрыл оружейку, благо ключ имелся на связке дежурного, брошенной возле телефона вместе со штык-ножом. Вставил все три патрона в магазин и, зарядив автомат, подкрался к кухне.
Подслушивал под окном, пока не услыхал подходящую реплику. Как художник, то есть человек не чуждый прекрасному, вступил в игру в полном соответствии сценическому моменту.
Далее Киплинг кончился и началась Советская армия.
– Пьете-жрете, значит без меня? – горько прошептал Вангог в форточку.
Тут его голова пропала, но вместо нее появился ствол АКМ и расстроенный художник дал короткую, в три имевшихся патрона, очередь, целясь в сковороду.
Вместе с грохотом автомата погас свет. Зазвенела какая-то посуда. Я оказался под столом, не понимая, как попал туда столь быстро. Кто-то сопел на мне. Я протянул в темноте руку и нащупал валенок.
Звуки начали постепенно возвращаться. Первое, что я услышал, была общая ругань и дикий смех Вангога снаружи.
– Мужики, все целы? – спросила темнота голосом Беса.
Начали откликаться. Лежавший на мне пошевелил валенком и пробормотал:
– Какой ход! Какая мизансцена!
Это был Станиславский.
Чиркнула спичка. Сизый зажег аварийную керосиновую лампу.
Вангог снаружи хохотал и заливался шакалом. Кажется, у него началась истерика.
Бес с Чебургеном и Сизый выбежали на улицу. Через окно мы увидели, как в свете прожекторов Вангог бросил автомат и рванул в тундру.
Товарищи настигли пьяного живописца и, повалив в снег, принялись пинать валенками.
– Да, неласково здесь относятся к художникам, – заметил мне уже пришедший в себя Станиславский.
– Посмотрим еще, что делают с режиссерами, – сказал я.
Царь Додон невозмутимо сидел на лавке, ковыряя что-то на столе. Он, похоже, единственный остался на месте и не спрятался при обстреле.
Лицо его выражало безмятежный покой.
– Однако, пуля вот здесь прошла, – сказал Додон.
На столе, возле сковороды чернела свежая кривая выемка. Из-за острого угла пуля, зацепив стол, изменила траекторию и ударила в выключатель, убив электричество.
Вторая застряла-таки в столе, и мы извлекли ее ножом и пассатижами.
Третью мы так и не обнаружили, хотя все слышали три выстрела, и пришедший в себя после профилактических побоев Вангог клялся, что патрона было именно три.
– Добро пожаловать на Площадку, – сказал нам Бес. – Небольшой праздничный салют в вашу честь. Настоящая служба скоро начнется.
И она действительно началась.
…Вечером на Площадку позвонил Панфил. Он уже заступил дневальным в своей новой роте.
– У нас просто Чили, – сообщил Панфил, – мослаемся по черному. Мы с Чучундрой дневалим. Завтра после наряда заходим на боевые дежурства. Джаггер уже на смене, за него землячок Чингачгук мазу держит. Ну, нас тоже прикрывает. Короче, Бабай, жить можно. А вы с Кроликом как?
Я рассказал.
Панфил помолчал и заявил, что комментировать такое он не может, а лучше прочтет стихи.
– Валяй, – сказал я, – привет пацанам!
…Последний месяц – как с ума сошел,
По комнатам брожу я вечерами.
А все прекрасно, тихо, хорошо.
Но нет покоя, это – между нами.
Я помню зону вечной мерзлоты,
Где побывал. Ведь побывал, ей-богу,
И те места, где не был даже ты,
Опять зовут, зовут меня в дорогу.
Я вспоминаю север, где ветра,
Где белой ночью – солнце словно рана,
Где различаешь друга и врага,
Где мокнет тундра в молоке тумана.
Собраться снова? Все переменить?
Но нет – я слишком многим здесь привязан.
Куда, куда? Я начинаю пить,
Хоть раньше я с тоски не пил ни разу.
Опять, опять по комнате хожу.
Пылает мозг, а сердце бьется вяло.
Жду перемен. Не действую, а жду.
И времени осталось слишком мало.
17
…Снег оставался только в распадках. Тундра покрылась мелкими бледно-пестрыми цветами и мхом. Ночь почти сошла на нет, а день продолжал прибывать.
Сизый и Вангог дембельнулись.
Мы дежурили шесть-через-шесть. То есть шесть полных часов проводили на боевом посту, за пеленгатором, а затем шесть следующих часов отдыхали. Во время отдыха можно было спать, есть, мыться, общаться, писать письма, стирать и сушить форму. Нужно было выполнять поручения и приказы командира и присутствовать в обязательном порядке на политзанятиях.
Занятия и политинформацию проводил дважды в неделю Дядя Ваня, приезжавший из части на дежурном уазике.
Вообще можно было делать почти все, что угодно, но ровно через шесть часов мы были обязаны оказаться в кресле пеленгаторного поста с наушниками на бедовых головушках.
Мне выпали смены с четырнадцати до двадцати часов пополудни, и с двух ночи до восьми утра. Время в таком режиме летело пулей-дурой.
…То, что казалось раньше странным и таинственным, постепенно обросло смыслом и содержанием, как скелет мышцами. Становилась понятна логика нашей работы.
В военных фильмах всем наверняка приходилось видеть, как черные машины гестапо наматывают круги по ночному городу, пытаясь засечь русских радистов. На крыше каждой такой машины непрерывно вращалась антенна, ловившая радиосигнал.
Наши антенны огромны, и крутить их затруднительно. Поэтому они стоят себе, застыв вечным хороводом вокруг Техздания, а вращается специальный ротор, этакая большая магнитная катушка, подвешенная на стальной штанге в подвале.
Ротор, разумеется, вращается не сам по себе, его крутит Воин Арктики, несущий боевое дежурство или просто БД.
Штурвал для кручения ротора находится под столом. Он тяжел и прохладен на ощупь. На столе расположен приемник-пеленгатор «Терек». Он оснащен кнопками грубой настройки и двумя верньерами для настройки точной и исключительно тонкой. В передней панели светится приятной зеленью круглый экран осциллографа. Это, так сказать, графическое отображение мощности и направления сигнала. Справа от приемника ГГСка, или устройство Громко Говорящей Связи. Рядом с креслом пеленгаторщика большой двухдорожечный магнитофон в неубиваемом стальном корпусе. Сломать его невозможно. Возле стола высокая, почти в рост человека электронная стойка, железная узкая тумба, набитая ламповыми мозгами приемника. Стойки шумят вентиляторами и мигают лампами сквозь прорези в корпусах.
Все эти устройства соединены между собой кабелями в стальной оплетке. К бойцу это хозяйство монтируется с помощью гарнитуры. Гарнитура – это пара Головных Телефонов (Боже упаси сказать «наушники», мы же не шпаки гражданские) и микрофон.
Когда на Второй Площадке микрофонщик слышит работающий в эфире борт, он немедленно втыкает ГГСку на Первую Площадку и выкрикивает частоту, на которой вышел на связь самолет.
Пеленгаторщик лупит «Терек», крутит настройку и, услышав передачу, вращает штурвал. Видит по сигналу осциллографа максимальную мощность и снимает показания угла отклонения с картушки. Собственно это и есть пеленг.
Можно затем подойти к огромной карте и потянуть верёвочку-бечёвку с грузиком, исходящую из места расположения нашей части. Протяните эту верёвочку в соответствии с пеленгом, и вы поймете, откуда пришел сигнал.
Военная часть наша – не единственная в Союзе. Есть еще несколько. И если они тоже перехватили и запеленговали этот борт, то получив их данные, оперативный офицер, протянет верёвочки в соответствии с их пеленгами. Бечевки, скорее всего, пересекутся и образуют треугольник. Чем треугольник меньше, тем значит точнее мы сработали. А центром сего верёвочного треугольника и будет то место, где боевой самолет сил НАТО и вышел в эфир в данный момент времени.
Делать все это нужно очень быстро, борт иногда выходит в эфир на пару секунд и замолкает до конца полета.
Поэтому микрофонщики сообщают скороговоркой: «Двенадцать двести сорок шесть работает!», а если в эфире работает кто-то на частоте самолета разведчика или на частоте «альфа», то просто кричат «Разведчик работает!» или «Разведчик ра!…».
Вторая Площадка, где служат сейчас Панфил, Джаггер и Чучундра, кроме всего прочего непрерывно ищет новые частоты. Найти новую, подтвержденную коллегами с других станций слежения, частоту – большая удача. За это полагается отпуск.
Во время БД можно курить, у каждого из нас на столе стоит пепельница обрастающая окурками «беломора» по мере продолжения дежурства. Разрешается также оставаться в кресле при вхождении любого начальства, пашись оно конем…
18
…После сдачи зачета майору Пузыреву, которым он впрочем, остался недоволен, как и всем остальным в его жизни, мы начали дежурить самостоятельно.
Очень быстро выяснилось, что «Терек» прекрасно ловит не только переговоры натовской авиации, но и музыкальные станции. Кроме того, отлично были слышны «вражеские голоса».
Дядя Ваня разъяснил нам на политинформации, насколько тлетворным и развращающим комсомольские души является влияние западной радиопропаганды. Он рассказывал об этом столь страстно и горячо, приводил такие живописные примеры, что на следующий же день мы принялись искать частоты «голосов», хотя до этого слушали только музыку, отдавая предпочтение станции «Суперрок» из Гонолулу.
Кролику нравилась станция «Свобода», а я предпочитал «Голос Америки».