Я пришел в Самонивцы поздно вечером, когда скотину загнали домой и улицы опустели. В селе, казалось, не было ни души. Я не слышал скрипа колодезных цепей, мычания коров и блеяния коз. Две погибшие девочки были дочерями председателя колхоза, и я направился к его хате. Она находилась недалеко от пруда, и я сразу заметил у самой воды череп козла, надетый на длинную палку. На голове у козла лежал венок, а на землю перед ним была брошена охапка слегка увядших цветов – знак, который иногда использовали в кланах Варты, чтобы показать, что кто-то умер от черной магии.
Дверь в хату мне открыла жена председателя. Уставилась на меня и спросила, что нужно. Я не сразу заговорил, рассматривая ее осунувшееся, побелевшее лицо и опухшие от слез глаза. А потом просто сказал, что я Ведьмак из Вартовых.
Женщина молча распахнула передо мной дверь. Председателя колхоза звали Павло Шибанюк.
– Не верю я в Ведьмаков и кланы Варты, – сказал он, ставя передо мной чарку с горилкой. – Не верю, но эти твари должны заплатить за то, что сделали. И потому пойду и застрелю их. Прямо сегодня.
– Ты не знаешь, кто это сделал, – возразила ему жена.
– А кто еще? Кто еще? Эти две твари забрали себе всю власть в колхозе, что хотят, то и делают. И никто им не указ! На такое никто, кроме них, не способен!
– Тем более, Павло. Они и тебя со свету сживут, ничего ты им не сделаешь. Никто нынче не ходит в лес ни за грибами, ни за ягодами. Нынче все сидят дома за закрытыми дверями.
– Мне теперь терять нечего. Выпьем, Ведьмак, и я пойду и пристрелю этих двух. За что они убили моих девочек?
При этих словах жена его села на лавку, закрыла лицо руками и зарыдала. Таких горьких слез я не видел даже во время войны.
– У меня есть… – всхлипывала она. – У меня есть… Не знаю, как они догадались. Но не могла я им это отдать, не могла…
– Что у тебя есть, глупая баба? – буркнул председатель и опрокинул в себя еще одну чарку.
Я не притрагивался к выпивке. Сидел и слушал.
– У меня есть то, что им надо. Им нужны старые письма, которые оставила мне прабабка. Они просили у меня… – еле выговорила женщина. – Но не могу я им это отдать. Не могу, и все!
– Мало им всего, мало! Хотят еще чего-то… Этому их научила старая Надия Совинская, чтобы ей сдохнуть, ведьме. От одной ведьмы вышло еще две ведьмы…
– Что за письма? – спросил я жену председателя.
– Тебе тоже не дам, – ответила она мне. – Ты тут чужой. Тебе нет доверия. Ты молод и хорош собой, но у тебя никого нет, ни жены, ни детей. Тебе нечего терять. Иди и убей этих ведьм, если ты действительно Ведьмак.
– Что ты там мелешь, дура? – пробурчал пьяный Павло и уронил голову на руки.
Я накинул медвежий плащ и вышел в ночь.
Когда я вернулся на следующее утро, обе сестры – Заболоцкие Ульяна и Орыся – были мертвы. Их дом сгорел, а их тела я спрятал в соломе, в телеге председателя.
Петухи в это утро не кричали, и белый туман стелился над селом.
– Я отомстил за ваших девочек, – сказал я председателю. – Мне нужна лошадь. Я похороню ведьм в своем лесу и прослежу, чтобы они никогда не поднялись из могил.
– Как ты их убил? – все спрашивал меня Павло, но я отмалчивался.
Мне не нужны были ни деньги, которые он предлагал, ни продукты. Мне нужна была только лошадь.
– Тогда я вот что тебе скажу, – обратилась ко мне жена председателя. – Если ты вдруг захочешь еще написать что-либо в Желанной, она убьет тебя. Последнее желание тебя убьет. Так написано на роду у всех Ведьмаков. Но ты можешь пожелать, чтобы Тот, кто выполняет желания, каждый вечер ставил свечку в церкви. Только не в церкви Всех Святых. Пусть идет в собор Покрова или Петра и Павла и каждый вечер ставит там свечу. Тогда желания, записанные в Желанной, не будут исполняться.
Так она мне сказала, эта женщина, и больше ничего не добавила. Их дочерей, убитых ведьмами, я вернуть к жизни не мог.
То, что написал прадед в своей тетради, читалось с трудом. Буквы казались корявыми и едва поддавались пониманию. Лишь в десять утра Матвей закончил разбирать часть истории об Орысе и Ульяне. Старый Стефан не пояснял, откуда жена председателя знала про Желанную. Возможно, речь об этом пойдет где-то дальше. Но стало вдруг понятно, что следует делать Марьяну, чтобы не убивать.
И Матвей рванулся к телефону. Набрал номер Вивчара, замер, прислушиваясь к гудкам. Марьян взял трубку только с четвертого раза.
– Что ты хочешь? – рявкнул он.
– Ты можешь не убивать! – заорал Матвей. – Есть способ! Я вычитал в тетради прадеда! Попробуй. Тебе надо каждый день ставить свечу в церкви Петра и Павла! Это та, что недалеко от автостанции в Старом городе.
– А если не сработает?
– Ты уже убил тех двоих?
– Уверен, что совет со свечами сработает?
– Почти на все сто! Попробуй!
– Тогда я сейчас отправлюсь в церковь, а потом заеду к тебе.
– Я вижу, ты кое-что сумел понять, мальчик, – прозвучал прямо из-под стола мягкий, мурлыкающий голос.
Матвей мог бы поклясться, что, когда он зашел на кухню, под столом никого не было. Он наклонился, и желтые глаза Скарбника сверкнули нахальными и слегка насмешливыми огоньками.
– Что ты про это знаешь? – спросил он котяру.
– Я ничего не знаю. Мне не доводилось читать тетрадь твоего прадеда, мальчик. Но ты наконец понял, что Стефан не оставил тебя без науки. Он просто нанес эту науку буквами на бумагу. Подумал о тебе, мальчик, еще когда тебя не было ни в каких планах.
– Ты видел, как он писал? – догадался Матвей.
– Я много чего видел. И как он убивал тех двух ведьм, тоже видел.
– Ты был в селе Самонивцы? – не понял Матвей.
– Я обязан быть около своего хозяина. Даже если хозяин меня не видит, это не значит, что меня нет, – мурлыкнул кот.
Матвей вдруг вспомнил слова мавки Руськи о том, что к ней приходило чудовище, и отпрянул от стола, старясь не смотреть в горящие желтые глаза.
– Потому что ты дух? – тихо спросил он.
– Ты умный мальчик. Читай тетрадь своего прадеда и набирайся ума, – прозвучало из-под стола, и наступила тишина.
А когда Матвей еще раз заглянул вниз, то никого не увидел.
Глава пятая. Матвей
Марьян не пришел и не перезвонил. Его телефон неожиданно замолчал, и оставалось только догадываться, что случилось с Жнецом. А время неумолимо бежало вперед, и Матвей понял, что придется отправляться к старейшей жительнице их городка одному.
Адрес Марьян успел скинуть в «Вайбер», это было недалеко. Можно добраться пешком, не дожидаясь маршрутки и не заводя собственный автомобиль. Матвей решил так и сделать. Он взял с собой прадедов меч, хотя слабо представлял, как с ним обращаться, надел браслет-оберег, чтобы не привлекать внимания, и отправился в дорогу.
Конечно, не факт, что сработало то, что написал прадед у себя в тетради. И не факт, что Марьян успел поставить свечу. Гадкие, тревожные предчувствия теснились в груди, и настроение становилось все мрачнее и мрачнее.
А в небе клубились тучи, и моросил мелкий, еле заметный дождик. Мряка – так называется по-украински такая погода. Действительно мряка, непроглядная, неприятная и холодная. Городок тонул в этой мряке, дома прятались в мороси и туманной дымке, и лишь завитки дыма из труб напоминали о том, что здесь живут люди. Никому не хотелось лишний раз выбираться из дома в такую погоду, поэтому даже около банка не толпились, как обычно, люди. И на почте тоже было пусто. Матвей миновал банк, почту, супермаркет «Рукавичка» и по длинному шоссе зашагал вперед и вперед, уверенный, что сделает все так, как надо.
Домик старой Марыси Данилевской находился в самом конце маленькой улочки. Он прятался под высоченными деревьями, и лишь кирпичная труба торчала среди ветвей, как указательный палец, уставленный в небо. На воротах сидел петух – самый настоящий петух с красным гребешком и глупыми глазами. При виде Матвея он захлопал крыльями и выдал хриплое и мутное «ку-ка-ре-ку», скорее напоминающее карканье ворона, чем крик петуха.
Послышался скрип двери, шаркающие шаги во дворе за высоким глухим забором. Матвей приблизился к калитке и хотел постучать, но петух вдруг бросился на него с высоты, забил крыльями и едва не клюнул в лицо. Матвей вовремя отвернулся и еле успел схватить птицу за крыло, чтобы хоть как-то остановить неожиданное нападение.
Петуха это вконец разъярило, и он выдал возмущенное кудахтанье, хрипение, а потом совсем сорвался на поросячьи вопли. Калитка тут же отворилась, и Матвей оказался лицом к лицу с той самой старой пани, которую уже два раза встречал на своем пути. В этот раз голова ее была покрыта цветастым платком, поверх длинной юбки пестрел фартук, а глаза сверкали молодо и весело.
– Чего это ты моего петуха треплешь? – сказала старуха. – А ну, пусти моего хлопца, он сторожит хату, чужому не даст пройти. Пусти, кому говорю.
Матвей выпустил птицу, та тут же подлетела к юбке своей хозяйки и возмущенно закудахтала, словно заводная игрушка.
– Пришел наконец. Явился, правнучек Стефана. Хоть посмотрю на тебя. Хотя что смотреть? Все вы на одно лицо, Ведьмаки. Заходи. Знаю, зачем пришел. Давно было пора. Давно было пора…
Старуха шуганула петуха, и тот убрался в глубину двора, ступая деловито и важно. А бабка распахнула калитку.
– Петух у меня глупый, но чужих не пустит. Злой как собака, вот и держу его. Опять же, старый, на суп уже не годится. Я такое жесткое мясо есть не буду, а других животных не держу. Только курочки мои и петух. И еще кот мышей в сарае ловит. Так что заходи, не бойся. Я должна была дождаться тебя. Такая у меня последняя задача – дождаться тебя и помочь. А после уже можно отправляться в Царство Небесное, как и положено всем людям.
Бабка говорила без умолку. Иногда несла абсолютную чепуху, рассуждая о том, почему плохо стали нестись ее курочки, а иногда вдруг замечала, что устала ждать Матвея и что он мог бы прийти к ней пораньше.