Глядя на страницы, покрытые английскими словами, медицинскими и химическими терминами, я невольно зауважала Марьяна. Он все это разобрал, перевел и записал в тетрадь. Перевод у меня был, оставалось только самой разобраться в теме, перефразировать и создать собственную работу.
Это был шанс сдать наконец несчастный реферат, и я взялась за дело. Легла после трех ночи, а в семь уже была на ногах. Еще немного, и я закончу работу.
Частично я переписывала с тетрадей Марьяна, частично работала сама, испытывая невероятную гордость, что справилась с такой сложной информацией.
Бабушка сказала, что ее водитель отвезет меня в университет, и велела непременно хорошо позавтракать. Сырники с домашним вареньем очень вкусны, сказала она.
Слопав пару сырников и запив их кофе, я торопливо зашнуровала ботинки, накинула на плечи светло-бежевое пальто – новый подарок бабушки – и вышла на улицу. Поежилась, удивляясь тому, как быстро наступает зима, и забралась в бабушкину «Ауди». Сегодня в моем расписании не было химии, и это невероятно радовало.
В перерыве, сидя в кафешке, я написала Марьяну в «Вайбер» и едва не свалилась со стула от счастья, когда тут же получила ответ. «Все хорошо», – писал Марьян. Еще он сообщил, что в четверг будет совет кланов и мы все должны там быть.
«Значит, будем», – ответила я ему.
Ничего странного в этот день не случилось, и даже Соломия лишь молча косо глянула на меня, когда встретила в коридоре университета. Никаких замечаний о том, какая я никчемная и бестолковая. Вечер я провела дома, у бабушки, разбирая химические термины на английском, и легла спать поздно, как всегда.
Я настолько погрузилась в работу над рефератом, что у меня слегка отлегло от сердца. Реальная обыденная жизнь на какое-то время заслонила весь тот сверхъестественный ужас, который творился в последнее время. Марьян писал мне в «Вайбер» и заверял, что все хорошо и он меня любит. Снежанка подробно и бестолково обсуждала своих учителей и одноклассников. Бабушка по вечерам показывала старые фотографии моего отца и кормила невероятно вкусным горьким и совершенно черным шоколадом, какого мне еще не доводилось пробовать. И казалось, что все спокойно, тихо и даже предсказуемо.
Поэтому, когда вечером в четверг на пороге бабушкиного дома появился Матвей, я слегка удивилась и даже испугалась, увидев его глаза, густо подведенные черным. В таком макияже он выходил только на бой или на опасное дело.
– Что случилось? – спросила я, быстро обняв Матвея.
– Совет. – Мой друг был краток.
– Блин, точно! А я забыла!
– Собирайся. И не забудь свой милый черный макияж.
– Некогда. Если займусь макияжем, то проторчу у зеркала не меньше часа. Просто сейчас натяну джинсы, свитер и поедем.
Матвей сверкнул разными глазами и покачал головой.
– Вот что любовь делает с людьми, – с улыбкой заметил он.
На это отвечать не стоило. Мигом собравшись, я выскочила на улицу, и мы поехали.
На самом деле вовсе не совет кланов привлекал меня. Там будет Марьян, и я смогу увидеть своего парня. А может, потом мы все вместе закатимся к Матвею, и моя сестра соорудит какой-нибудь интересный ужин. Реферат по химии был наконец закончен и лежал на столе в моей комнате, такой славный, умный и серьезный, что гордость буквально распирала меня, как воздух распирает воздушный шар. Пусть теперь Каролина Григорьевна хоть раз заикнется о том, что «некоторым не стоит даже соваться в медицину»! Пусть хоть словечко скажет!
Мы неслись на белом «Джуке» Матвея, и я, глядя в окно, улыбалась своим мыслям. Матвей молчал, серьезный и мрачный, как самый настоящий Ведьмак.
Остановились на соседней улице рядом с церковью Всех Святых, прошли мимо статуи сурового Климента и спустились вниз, в подвалы. На этот раз кланы решили собраться в просторном зале, где под самым потолком находились полукруглые окна, а стены были закрыты деревянными панелями.
Вдоль стен и около большого дубового стола располагались скамейки с изогнутыми металлическими ножками, за столом сидел все тот же неизменный добродушный Михайло Кобзарь со своим термосом и большой миской с печеньем.
– Угощайтесь, ребята. Сегодня, судя по всему, дело будет серьезное, – пробасил он, улыбаясь в усы.
А дело действительно обещало быть серьезным, поэтому у дальней стены я увидела отца Соломии Совинской. Он выглядел настолько представительно, что можно было подумать, будто это президент, не меньше. Строгий дорогой пиджак, синяя рубашка, чисто выбритое лицо. Голубые выразительные глаза – точь-в-точь как у Соломии! – и черные, коротко подстриженные волосы.
Отец Соломии был красив, высок и невероятно суров.
Скамьи, конечно, были ниже его достоинства, поэтому он раскинулся в кресле, скрестив ноги, и глядел в свой телефон. Рядом с ним расположились еще какие-то мужчины, которых я никогда не видела, такие же важные и представительные.
– Прямо мафиози, – прошептала я Матвею.
Возможно, отец Соломии услышал мой шепот или просто заметил, что вошел кто-то новенький, потому что поднял голову, глянул на нас – на меня так вообще уставился, словно строгий учитель, – и усталым, но звучным голосом спросил, почему на клановом совете присутствуют дети.
– Это помощники Жнеца, – проговорил Андрей, родственник Луш, который тут же оказался рядом.
– Кто их назначил? – не понял Совинский.
– Жнец и назначил.
Ответа не последовало. Совинский снова уткнулся в телефон, а мы с Матвеем пристроились на скамейке недалеко от Михайлы Кобзаря.
Народ все прибывал и прибывал. Людей набралось столько, что просторный зал показался маленьким и тесным. И я почти никого из них не знала. Большая часть были в строгих пиджаках и дорогих рубашках, от них пахло французским одеколоном и вообще какой-то иной, непонятной жизнью, с которой мне сталкиваться не приходилось.
Все приходившие здоровались с Совинским. Некоторым он отвечал и даже жал руку, а на некоторых вовсе не смотрел, словно они были продавцами сигарет из киоска, с которыми даже здороваться зазорно. Мы с Матвеем молча наблюдали за всем этим.
Наконец, когда все устроились, появился Жнец. Марьян, как и в прошлый раз, извинился за опоздание и сел за круглый дубовый стол.
– Начнем, значит, – зычно проговорил Совинский и поднялся. – По традиции, совет Варты начинают люди, которым святое провидение доверило эту задачу. Наследники посвященных, те, кого оберегает святой крест отца Теодора. Есть тут у нас в зале обладатели святого креста? Пусть подходят к столу и начинают совет.
Сказав это, Совинский двинулся вперед. Правой рукой он что-то достал из кармана пиджака и, остановившись у темной, поблескивающей лаком столешницы, положил на нее старинный серебряный крест, точно такой, какой был у меня.
Камешек на стыке перекладин сверкнул голубой искрой, и я почему-то зажмурилась. Остальные молчали, и в зале воцарилась полная тишина.
– Тогда я и начинаю совет, – твердо произнес Совинский.
– Тогда уж, по традиции, пан Совинский, – раздался скрипучий старческий голос, и на середину выступила старая-престарая женщина в длинной юбке и цветастом платке, повязанном на голове, словно тюрбан. – Владеющий крестом отца Теодора произносит слова посвященного. Так положено. И не ты один владелец старой реликвии. Мирослава Новицкая, у тебя тоже на шее висит святой крест. Иди сюда, покажи всем свои права.
Я вздрогнула и невольно прикрыла ладошкой крестик.
– Что происходит? – возмутился Марьян. – Что это вы затеяли?
– Пан Совинский решил продемонстрировать нам свою власть, – продолжала скрипеть старушка.
– Откуда ты взялась, старая? – проговорил Совинский.
– Обращайся ко мне вежливо, Даниил Совинский, иначе мигом напомню тебе твое место. У меня тоже кое-что есть, и я тоже имею право начать совет.
Старушка вдруг сделала еле заметное движение рукой, и в ее пальцах засверкал еще один серебряный крестик. Только камешек на нем был густо-красный. По залу пролетел шепот, Михаил перестал пить кофе, Марьян поднялся и поинтересовался у старой бабки, кто она такая.
– Марыся Данилевская, Хранительница истории Вартовых. Третий клан, – проговорила женщина, и голос ее внезапно помолодел.
– Зачем ты пришла на совет, пани Данилевская? Мы думали, ты уже в могиле и черви давно обглодали твои старые кости, – грубо сказал пан Совинский и недобро усмехнулся.
– Пришла перед смертью отдать свою реликвию тому, кто будет честно служить Варте. Есть у вас такие? Что скажете, Вартовые? – Старуха оглядела по очереди всех, и никто ей не ответил.
Слишком страшным и сморщенным было ее лицо, слишком бешено сверкали маленькие глазки, слишком ярким казался платок на голове.
– Если реликвия стала для тебя чересчур тяжелой, отдай крестик нам, и мы найдем человека, который сможет его носить, – решительно заявил пан Совинский и протянул руку, но коснуться реликвии не успел.
Старая Данилевская хлопнула его по ладони крючковатой палкой, на которую опиралась, пан Совинский охнул и помрачнел. Матвей усмехнулся и толкнул меня.
– Выходи. У тебя тоже есть такой крестик.
– Меня не звали, – прошептала я в ответ.
– Еще как звали, Мирослава Новицкая! Выходи, и начнем совет по старой традиции Вартовых. А то слишком много молодых народилось в клане, и никто из них не знает, как надо поступать! – неожиданно громко сказала старуха, и голос ее показался мне молодым и звонким.
На меня уставилось множество глаз, но я видела лишь хмурое лицо Марьяна.
– Кто она такая? – прорычал пан Совинский.
– Она та, кого я выбрал помощницей, – ответил Марьян, глядя ему прямо в глаза.
– Да ты сам кто такой? – не унимался Совинский.
– Жнец, – коротко ответил Марьян.
Пан Совинский недобро усмехнулся, но ничего не ответил. Эта его усмешка выглядела как издевательство. Мол, какой из тебя Жнец, мальчик?
– Иди сюда, Мирослава, – сказал мне Марьян, и только после этого я поднялась со своего места.