Пишу тебе, сын мой Врацек, второе письмо о том семейном деле, которое бросает тень на весь наш род. Пишу, чтобы ты знал, как следует поступить. Умоляю тебя Христом Богом, сын мой, не показывай никому этих писем. Пусть тайна останется в нашем роду.
Мы породили это зло, и нам нести за это ответ.
Я рассказал тебе о мальчике Василе, которого родила первая моя жена, Дануся. О том, как отдал я его своим пастухам, и он рос в семье Вивчаров. Рядом с ним рос и его молочный брат, родной сын Вивчаров, мальчик по имени Лесь. Это был единственный родной сын пастуха, после него жена родила ему еще трех дочерей.
Я присматривал за Василем. Меня волновала судьба этого хлопца, ведь он был сыном моей Дануси. Он рос высоким и сильным и очень походил на своего отца. Такие же плечи, походка. Но глаза у него были материнские, и я, встречая его, чувствовал, будто моя милая Дануся смотрит с небес и все видит, потому и не мог оставить ее сына без помощи.
Приносил одежду, еду в семью Вивчара.
Не хотел, чтобы мальчик нуждался или голодал. Рос он шустрым и бойким. Я знал, что пастух часто порет его хворостиной за проделки, но не вмешивался. Отец должен учить своего сына, даже если это и не родной сын.
А вскоре по городку пошли слухи о том, что мальчишка у пастухов задирист и зол. Драки случались постоянно, и каждый раз Василь колотил своих друзей. Было ему около девяти лет, когда случилась беда. Пошел он со своим названым братом Лесем к реке рыбу удить. Потом рассказывали, что привязались к ним мальчишки, стали дразниться, обзывали Василя неродным сыном. Мол, принесла его черная корова в проклятый год, потому он так непохож на своего отца. Василь и правда был черноволосым, смуглым, высоким. Лишь глаза – голубые и ясные, как небо в солнечный день. Глаза моей Дануси. А в семье пастуха все были рыжими, и Василь сильно от них отличался. Сразу виден был кукушонок, закинутый в гнездо обычного воробья.
Василь подрался со своими обидчиками, те толкнули его, и он упал в реку. А потом столкнули и Леся. Было это по весне, когда снега только сошли с полей, и вода в реке оказалась холодной и бурной. Василь выплыл, а Лесь утонул. Отец Леся, пастух Вивчар, обвинил во всем приемного сына. Отвел его к святому отцу в новую церковь Всех Святых и оставил там.
– Проклятый ребенок, – сказал он. – Только зло приносит в дом. Из-за него погиб мой единственный сын. Пусть живет себе с Богом, как хочет. А если что, явится его отец и заберет. Только отец его – дьявол. От дьявола зачала Данута и потому умерла.
О том, что Василь – сын дьявола, стали говорить не только в городке, но и в селах, что лежали рядом. Люди стали чураться хлопца, обходить стороной и плевать при встрече. Все в городе считали Василя порченым. Детям запрещали играть с ним, и Василь с утра до ночи должен был работать в огороде при церкви, полоть, поливать. Он пас гусей на холмах около леса, и я не осмеливался приближаться к нему, но, зная, где он обычно бывает со своими гусями, всегда оставлял для него хлеб и сало.
В это время я и еще трое моих товарищей получили от отца Теодора серебряные крестики, способные сдержать нечистую силу. Отец Теодор долго молился над этими крестиками. Я попросил у него еще один крестик. Сказал, что надо сдержать злую силу, рвущуюся наружу. И тогда отец Теодор дал мне второй крестик.
Один мой крестик был с прозрачным камнем, алмазом. Второй – с рубином. Вот так в нашей семье оказалось два серебряных крестика.
Я надеялся, что крестик отца Теодора удержит Василя Вивчара от греха.
Но вышло иначе, сын мой. Ничто не смогло сдержать того проклятия, которое пришло в мир с рождением Василя, сына Юрека Луши.
Мирослава стояла и смотрела вслед уходящему Марьяну. Глаза влажные, волосы мокрые, одежда выпачкана в саже. Тоненькая фигурка в сером предрассветном сумраке, живая и невредимая. Им ведь обоим удалось выбраться из засады, устроенной Даниилом Совинским.
Опасность была совсем близко, и смерть чуть не схватила их обоих и не утянула в свой подземный мрак. Матвей помнил глаза Того, кто выполняет желания, полные нечеловеческой ненависти. Когда Мирослава кинулась к нему, он чуть не умер от ужаса, понимая, что Марьян пронзит девушку мечом, как соломенное чучело. Что бы он стал делать, если бы Мирослава погибла?
Как бы он жил без нее?
Ночь оказалась полна потерь и поражений. Михайло Кобзарь погиб. Его сыновья серьезно ранены. В лесу, у могил братьев Луш, образовалась выжженная брешь, и после всех усилий ничего на самом деле не изменилось. Тот, кто выполняет желания, убил намеченных жертв – братья Андрей и Назар мертвы.
Матвей практически не знал их. Они всегда были в кланах, чья-то дальняя родня, незаметные слуги, выполняющие черную работу. Что-то вроде чистильщиков, которыми когда-то были Марьян и Михаил. Андрей и Назар провинились перед Совинским, и тот решил их убрать. Принести в жертву Желанной. А если их записала Дарина Рыбалко, то, вполне возможно, кто-то из парней был отцом незапланированного ребенка. Ведь Дарина была беременна.
– О чем думаешь? – спросила Мирослава, поворачиваясь.
– Ни о чем. Пустота какая-то в голове, – проговорил Матвей.
– Тогда пошли домой.
– Что будешь делать?
– В душ, потом в аптеку и к Марьяну.
– Зачем? – дернулся Матвей. – Он опасен.
– Ему нужна помощь. Сам он свои обожженные ладони не обработает.
– Обратится к отцу. У него отец – врач, не забывай.
Мирослава сжала губы и с решительным видом взялась вызывать такси. Значит, сделает по-своему. Надо бы проконтролировать, убедиться, что с ней все в порядке.
Снежана ждала его на кухне. Сидела за столом – волосы распущенные, глаза измученные, руки крепко сцеплены. Напряженная, как натянутая струна.
– Все хорошо? – сразу же спросил Матвей, едва переступил порог кухни.
– А у тебя? Ты в крови. Ты ранен?
– Ерунда. Это не моя кровь. Думаю, что не моя. Просто хочу помыться… – проговорил Матвей, останавливаясь посреди кухни и чувствуя, как пустота внутри разрастается до размеров огромной ямы.
Снежана вдруг встала и молча обняла его. Руки девчонки обвились вокруг шеи, пушистые волосы коснулись щеки, и девчоночий голос зашептал горячо и быстро:
– Теперь ты дома, и все уже позади. Хочешь, я сварю тебе кофе, как ты любишь?
– Хочу… – пробормотал Матвей, обнимая Снежану. – Хочу, чтобы ты сварила кофе.
Она была очень близкой ему, эта невысокая девчонка с длинными волосами. Ее губы шептали почти у самого уха, и рядом с ней Матвей вдруг понял, что он очень сильный и высокий. Он может обнимать и защищать Снежанку, и она всегда будет рядом просто потому, что любит его.
И Матвей заглянул в медово-чайные глаза Снежаны и поцеловал ее. Он и сам не мог понять, зачем это сделал. Но близость человека, которому он небезразличен, который ждал его и переживал, вдруг легла бальзамом на душу, стала огромным щитом, закрывающим пустоту внутри.
Снежана засмущалась, но ответила на поцелуй, и ее мягкие, нежные губы были слаще, чем шоколад.
Матвей долго стоял в душе, потом – перед зеркалом, разглядывая царапины на скуле и шее, и когда наконец спустился вниз, на кухню, в окна уже заглядывало солнце. Дождь прекратился, и облака внезапно куда-то делись. На кухне пахло кофе и свежими булочками. Матвей понял, что невероятно голоден. Сунулся к чайнику, и тут Снежана заговорила:
– На меня напали сегодня. Прямо в твоем доме. Марьяна, твоя соседка, сказала, что это колдовство.
Матвей резко обернулся и уставился на Снежанку.
– Кто напал? – не понял он.
– Что-то сверхъестественное. Вещи стали нападать сами по себе, сначала веник, потом палка. И никакого человека я при этом не видела, – стала объяснять Снежана, показывая покрытые синяками руки. – Если бы не Марьяна, меня бы убило, наверное.
И тогда Матвей почувствовал злость. Невероятную злость на Соломию и ее мерзкого отца, которые никак не могут успокоиться. Зачем мстить еще и Снежане? Она здесь при чем?
И как это Нечто, управляющее вениками и палками, смогло проникнуть в его дом?
– Скарбник! – закричал Матвей, оглядываясь. – Иди сюда, кот!
Скарбник возник сразу, как будто ждал, когда позовут.
– Кто сюда проник? – спросил его Матвей, не сдерживая ярости.
– А что вы занесли в дом? Ну-ка, подумай, правнук Ведьмака! Что вы занесли в дом такого, что когда-то принадлежало врагу? Ты ведь знаешь, кто ваш враг! Теперь знаешь!
– Ничего. Ничего такого.
– Ты не думаешь. Ты говоришь и совершенно не думаешь, – промурлыкал кот, и его желтые глаза-монеты предупреждающе сверкнули. – В доме была заколдованная вещь, которая и открыла дверь духам.
Матвей кинулся в коридор, огляделся, и взгляд его наткнулся на реферат Мирославы, на главной странице которого красовалась широкая и разлапистая подпись Каролины Григорьевны.
– Молодец, – промурлыкал за спиной кот. – Сообразил. Всегда знай, кто твой враг, и не вноси в дом ничего от врага.
Матвей схватил реферат, кинулся вниз, в дедову мастерскую, и бросил бумаги в печь. Чиркнул спичкой, и листы занялись, вспыхнули зеленым вонючим пламенем. Впрочем, сгорело это колдовство быстро.
Матвей замер у догорающего пепла в устье печи, и взгляд его упал на маленькую прозрачную бутылочку, которую сам он поставил сюда еще прошлым утром. Ту самую бутылочку, что доставил петух Марыси Данилевской. Деревянная пробка легко выскочила из горлышка. На вкус жидкость оказалось горькой и неприятной, чувствовался спирт в составе. Матвей выпил до дна.
Теперь оставалось только надеяться, что он найдет Желанную.
Глава шестая. Мирослава
Ладони все еще пахли горечью пожара, и влажные салфетки никак не могли оттереть с них кровь Павла и Назара. Мне казалось, что я вытрясла все салфетки из пачки, пытаясь отчистить руки.