т холодный пот. Дрожащие руки упирались в пол, колени утратили силу, и еле удалось подняться и умыться.
Из зеркала на Матвея взирало бледное лицо с покрасневшими глазами и побелевшими губами. Он закрыл глаза и тут же увидел кровь. Это казалось даже не видением, а четкой картинкой, такой ясной, что можно было рассмотреть черные швы между желто-коричневой плиткой на полу какого-то помещения. Темная кровь – огромная лужа крови – поблескивала, влажная и солоноватая.
Матвей знал, какова эта кровь на вкус. И едва он подумал об этом, как во рту четко ощутил солоноватый железный привкус и снова метнулся к унитазу. На какое-то время он отключился прямо на полу в ванной. Пришел в себя от головной боли. В висках ломило, и не было никаких сил разлепить веки. Свет резал глаза и бил по мозгам, словно адский лазерный нож. Матвей лежал на полу, щурился и думал о желто-коричневой плитке какого-то странного подвала, на которой растекались огромные лужи крови.
Это была не его кровь. Вернее, не только его кровь.
И вдруг Матвей вспомнил. Так легко и так элементарно вспомнил все случившееся, словно в голове сложился пазл. Через боль, раскалывающую мозги на кусочки, через тошноту, скручивающую желудок регулярными спазмами, Матвей вдруг увидел, как его поймали около собственного дома. Двое парней – те самые Назар и Андрей, убитые Марьяном этой ночью в лесу, – напали, ударили по голове и затащили в черный джип. Сунули в багажник – рот заклеен скотчем, руки связаны за спиной. Везли долго, через ухабы и непонятные ямы, а когда вытащили, то перед глазами предстала добротная большая усадьба.
Встретил их Даниил Совинский. Матвей словно наяву видел его довольную ухмылку, прищуренные глаза и скрещенные на груди руки.
– Вот кто теперь у нас Ведьмак в кланах, – сказал он, с презрением разглядывая Матвея, словно тот был мелким тараканом, пойманным на кухне.
Совинскому нужна была Желанная, и он сразу перешел к делу. Назар и Андрей приволокли упирающегося Матвея в подвал – на полу желто-коричневая плитка – и стали избивать. Совинский стоял рядом, курил «айкос» и изредка комментировал процесс.
– Скажешь, где Желанная и кто за ней стоит, мы тебя перестанем бить, мальчик, – говорил он. – Просто скажи нам, и вопрос будет решен.
Матвей отлично понимал, что ничего говорить нельзя. Терпел побои и отчаянно жалел, что не сжег проклятую книгу. Нельзя было рассказывать Совинскому, где хранится Желанная. Ни в коем случае нельзя.
– Просто скажи нам слово, которым заговаривал твой прадед свою мастерскую, – неторопливо продолжал пан Совинский. – Мы сами найдем. Она ведь у тебя там, в подвале? Мы не можем проникнуть, что-то мешает, отталкивает нас. Ну-ка, расскажи, парень, и мы оставим тебя в покое.
Матвей молчал, даже когда резали ноги и прижигали руки. Андрей нагревал на огне – специально принес для этого металлическую треногу – круглые старинные монеты и прикладывал к запястьям. Смотрел при этом в глаза и наслаждался болью, которую причинял.
Назар и Андрей оказались теми еще садюгами. Они успокоились, лишь увидев, что Матвей потерял сознание от боли. И уже на грани реальности и мрака, чувствуя, как горит кожа от ожогов и раскалывается голова от ударов, Матвей прошептал слово-пропуск. Прошептал, потому что страстно хотел, чтобы этот ужас прекратился. Он больше не мог. Его силы закончились.
Потому он проговорил старое слово, которому научил его прадед. Пробормотал разбитыми губами, выдавая семейный пароль, открывающий доступ в родовое гнездо Левандовских.
Скарбник.
И на второй вопрос, который задал наклонившийся над ним Совинский, Матвей тоже прошептал ответ.
Марьян Вивчар.
– Вот и все, парень. Прикончите его, ребята, – велел Совинский и вышел.
– Снова вся грязная работа нам. Прикончить и после прибрать. Как обычно, – буркнул Назар, пиная Матвея.
– Не ворчи. Совинский хорошо платит, – ответил ему брат. – Пошли, выпьем немного, а после закончим работу. Парень никуда от нас не денется.
Матвей словно смотрел боевик. Если бы не тошнота и головная боль, это было бы даже интересно. В дверь ванной постучалась Снежана и вошла – он ведь не закрыл.
– Ты ужасно выглядишь, – проговорила она, кидаясь к Матвею. – Ты белый, как снеговик. И весь мокрый…
– Хочу принять душ, – еле шевеля языком, пробормотал Матвей. – Я просто приму душ, и все.
– Ты валишься с ног! Ты заболел? Что это? Грипп?
– Со мной все в порядке. Со мной сейчас все будет в порядке. Понимаешь? Выходи, я залезу в душ.
– Ты болен, Матвей!
– Выходи! Со мной все в порядке!
Он вытолкал Снежанку, закрыл дверь, стянул с себя одежду и встал под воду. Под теплыми струями стало немного легче.
Теперь он знал, что случилось дальше. Вспомнил подвал и кровь на полу. И даже понимал, что это не только его кровь. Он лежал на полу, полумертвый, избитый и израненный, но едва сознание восстановилось, как его затопила злость. Невиданная злость и ярость, затмившая разум.
Почему он позволил себя избить? Почему позволил себе предать? Почему сказал слово – доступ в родной дом и назвал имя Марьяна?
Совинский что-то задумал. У него есть план, который он теперь воплощает в жизнь. А Матвей валяется на полу в подвале и ждет. Чего он ждет? Когда придут братья Назар и Андрей и перережут ему горло? Неужели он позволит вот так просто оборвать свою жизнь?
Как жаль, что у него нет прадедовского плаща! Что нельзя накинуть на голову капюшон и превратиться в медведя! В жуткого Чугайстера, разрывающего свою жертву на кусочки…
Или можно превратиться? Он человек или все-таки медведь?
Он ведь уже становился животным, знает, как это происходит. У него лишь один шанс выжить – обернуться зверем. Он не может больше оставаться человеком, этим жалким, избитым парнем с опухшими губами и порезанными ногами. Матвей может быть совершенно другим.
Матвей и есть совершенно другой. Он – Чугайстер.
Остается только позволить медвежьей сущности взять верх над человеческой. Выплеснуть ярость и злость, отомстить обидчикам. Часть звериной натуры, которая всегда пряталась где-то внутри, скрывалась под слоем человеческого сознания и воспитания, неожиданно высвободилась. Ее ничто не сдерживало. Матвей больше не хотел быть человеком. Теперь он хотел быть медведем.
И когда дверь подвала открылась и внутрь зашли два мужика – это были помощники братьев, Матвея в подвале не оказалось. Их встретил огромный медведь и разорвал обоих в мгновение ока. Темная кровь пролилась на желто-коричневую плитку, и лапы огромного чудовища прошлись по ней, оставляя четкие следы. Зверь протиснулся через узкую дверь, выбрался в просторный холл дома и оттуда вышел на улицу.
Братья прятались где-то в доме и не попались разъяренному Чугайстеру. Оказавшись на свободе, медведь ушел в лес, оставив за спиной усадьбу и тех, кто там находился. Вот и все.
Потом он бродил в лесу в облике медведя, и никто его не опаивал зельем забвения, не лишал памяти. Просто Матвей расщепил свою внутреннюю сущность, раздвоил сознание. Наверное, это называется именно так. Все воспоминания остались в сознании медведя, а человек Матвей благополучно забыл все, что происходило. Забыл, чтобы не мучить себя чувством вины и ощущением ужаса от слишком близкой смерти.
Подвал, собственные раны и собственное бессилие. Страстное желание, чтобы перестали избивать, готовые сорваться с языка мольбы о пощаде – такое не хочется помнить. Вот Матвей и забыл. Оставил эти воспоминания медведю, который неделями бродил по лесу, пожирал животных, грабил близлежащие фермы и, если бы не мавка Руська, бродил бы диким зверем до сих пор.
А книга? Желанная? Где она?
Она в той самой усадьбе. Совинский не станет держать такую вещь в доме, Матвей теперь это понимал. Как понимал и свои сны. Ведь во сне он всегда искал усадьбу Совинского. Брел туда, полный ярости и желания мстить, потому что книга там и он обязан ее забрать.
Матвей выключил воду, замотался по пояс полотенцем и вышел из ванной. Поднялся в свою комнату, быстро натянул чистую футболку, черную толстовку и черные джинсы. Тщательно подвел глаза черным, взлохматил волосы и взял прадедов меч.
Теперь оставалось только одно – добыть Желанную.
Глава десятая. Матвей
Книга до сих пор хранилась у Совинского, в этом Матвей не сомневался.
Пока подводил черным глаза и проверял меч – клинок призывно поблескивал, ожидая битвы, – в душе все больше крепла уверенность. Желанная словно проснулась и обрела голос, и теперь Матвей угадывал почти звериным чутьем, что она все еще в той усадьбе на краю леса, там, где его так сильно и страшно пытали.
Матвей застегивал пояс и думал о пожелтевших страницах, о коричневой обложке, скрывающей под собой истории целых поколений Варты, и почти ощущал старый запах тления и смерти, исходивший от книги. Теперь Желанная звала Ведьмака, и ее надтреснутый, хриплый голос звучал все сильнее и сильнее.
В путь! Немедленно в путь!
Он пойдет один. Мирослава занята Марьяном, а Марьян опасен. Он проклят, и нет никакой уверенности в том, что, едва книга окажется рядом, он не сойдет с ума окончательно. Желанная владеет им, и с каждым днем ее власть становится сильнее.
Потому Матвей отключил телефон и оставил его на столе. Никакой связи с друзьями.
Он пойдет один и сделает свое проклятое дело. Ведь это он виноват в том, что Желанная проснулась.
– Ты куда? – удивилась Снежана, увидев его в коридоре. – Ты же заболел! Тебе нельзя выходить!
Матвей поднял глаза, взглянул на сестренку Мирославы, и та охнула, отшатнулась.
– Что ты… – пробормотала она и замолчала.
Что-то остановило ее в облике Матвея, и она беспомощно сжала пальцы, наблюдая, как он шнурует кроссовки.
– Я приду позже, – сказал ей Матвей и закрыл за собой дверь.
Его еще качало от слабости, но медлить он не мог. И едва сделал несколько шагов по гладкой брусчатке двора, как почувствовал привычную готовность к далекой ходьбе. Свежий воздух выдувал из легких кровавые запахи, холод приводил в чувство, и, ступив на дорогу, Матвей понял, что ему становится лучше. К нему возвращались прежние качества Ведьмака. И теперь не только тонкий нюх помогал ему ориентироваться, но и звериная интуиция, а также медвежья сила, которая вдруг наполнила мышцы и заставила жаждать боя.