— А вы, господин Дюбуа, бомбежек не боитесь?
— Ну, знаете, если каждый раз, как загудят сирены, ночью впотьмах бежать в убежище, это уже не жизнь, — ответил отец.
— Да и куда идти? — спросила мать. — Подвал у нас без сводов, что в нем, что в доме — все равно.
— Вот-вот, об этом мы и толкуем, — заметил один из соседей.
Но больше он ничего не прибавил, и остальные только поглядели на него. Наконец, отец изрек:
— Если уж подыхать, так лучше в своей постели.
— Но вы не один, — заметил Дюреле.
— А еще лучше вовсе не подыхать, — вставил другой сосед.
— А вот я, — сказала мать, — если будет бомбежка, сделаю так, как меня учил господин Пиола: лягу ничком прямо в саду.
Все взглянули на Пиола, который смущенно развел руками и пробормотал:
— Конечно… словом, если нет убежища… при условии, что вблизи нет домов…
— Вы говорите, если нет убежища, — прервал его Дюреле. — Только, мне думается, правы те, кто говорит, что хорошая щель…
Остальные поддержали его.
— Щель, вблизи которой нет ничего, что могло бы ее завалить… и бомба щели не снесет.
Говоря так, Дюреле смотрел на отца, а потом переводил взгляд на середину сада. Мать наблюдала за мужем. Она поняла, куда клонят соседи, и забеспокоилась. Отец молчал, но выражение его лица делалось все более замкнутым, взгляд — все суровее.
Среди соседей был невысокий блондин лет тридцати, по фамилии Робен, последним поселившийся в том же доме. Он служил бухгалтером. Отец его недолюбливал, хоть и не знал как следует. Несколько раз он говорил матери: «Этот, наверное, окопался. Он призывного возраста». Но жена Робена была хорошей покупательницей, от нее мать слышала, что муж ее признан негодным к военной службе. Мать знала, что отец, несмотря на это, продолжает питать неприязнь к Робену, чрезвычайно вежливому тщедушному человеку с холеными и очень бледными руками. Когда она увидела, что Робен собирается говорить, она испугалась.
— Не стоит терять два часа на всякие церемонии, — сказал Робен. — Вы, господин Дюбуа, отлично знаете, что мы обязаны подумать о своих женах и детях. Вы же сами понимаете, что нельзя вырыть щель посреди Школьной улицы.
Мужчины засмеялись, все, кроме отца, который еще помрачнел. Когда смех прекратился, Робен указал на середину сада и очень спокойно закончил:
— Щель надо вырыть вон там, посреди сада.
Последовало краткое молчание, мать тщетно искала, что бы сказать, но отец уже крикнул.
— Как? Щель там, где я на той неделе посеял сладкий горошек? Да вы что, смеетесь надо мной?!
Мать попробовала вмешаться, но отец разозлился не на шутку.
— Если вы за этим пришли, можете поворачивать обратно! — крикнул он.
Робен, все такой же спокойный, отошел на шаг и, слегка улыбаясь, посмотрел на отца.
— Не надо сердиться, господин Дюбуа, — сказал Дюреле, — перед тем как прийти, мы все обдумали, но другого выхода мы не видим.
— Что вы мне сказки рассказываете, — возмутился отец, — огороды не у меня одного.
Говоря так, он имел в виду Пиола. Тот мотнул головой в сторону своего сада.
— Я ничего не имею против, пусть роют щель у меня, но только вблизи есть дома и вдоль всего участка каменная ограда, — сказал он.
— Мы выроем щель, и вы тоже сможете туда прятаться, — прибавил Дюреле. — Это… это ведь для общей пользы.
— Для общей пользы, для общей пользы! — крикнул отец. — Полно вздор нести, мы меня просто смешите. Перекопать мой сад ради какой-то ерунды, когда я даже не провел воды из-за того, что канализация мне все вверх дном поставила бы!
— Но щель будет всего в несколько метров.
— Сказал нет, значит нет! — отрезал отец.
Мать чувствовала, как пот струится у нее по спине. Она попыталась вмешаться.
— В конце концов, Гастон, может быть… следовало бы… — дрожащим голосом пролепетала она.
Но отец и слушать не стал. Крепко сжав ручку заступа, он крикнул, обращаясь к соседям:
— Вы пришли всем скопом, может, думаете меня запугать, но пока я еще хозяин у себя в доме, так и знайте!
Мужчины переглянулись, и Дюреле решил вмешаться.
— Но, господин Дюбуа, вы не так истолковали наш приход, — сказал он. — Мы просим вас об одолжении и отлично знаем, что вы можете нам отказать. Это ваше неотъемлемое право.
Отец, который только что выпрямился, опять наклонился и оперся на ручку заступа.
— Понимаете, если бы дело касалось только нас, — снова начал Дюреле, — мы бы рассуждали точь-в-точь, как вы. Но ведь у нас в доме живут женщины и дети. И если случится беда, не хочется чувствовать себя виноватыми.
— Беда… Какая там беда, — проворчал отец. — Не могут же боши бомбить наш город…
Мать вздохнула с облегчением: лицо мужа уже немного разгладилось.
— Надо понять… — опять начал Дюреле.
— Я понимаю, — сказал отец. — Я отлично понимаю, что вы перероете мне весь сад.
— Не преувеличивай, Гастон, — сказала мать. — Всего несколько метров.
— Знаете, если случится бомбежка, сад еще и не так изуродуют, — заметил Робен.
Голос отца снова стал резким.
— Пока что бомбежка нам не угрожает. А потом, я не люблю, когда ко мне приходят с требованиями…
— Но мы ничего не требуем… — попытался оправдаться Дюреле.
— Нет, требуете, а я этого не люблю…
Дюреле беспомощно развел руками.
— В конце концов, если вы не хотите, что ж делать… — пробормотал он. — Надеюсь, вы хоть не сердитесь?
Отец минутку колебался, затем махнул рукой, словно говоря, что ему на все наплевать, повернулся и пошел прочь, буркнув:
— Э, да в конце концов делайте, что хотите. По моим силам мне хватит работы и на той земле, что останется!
Все смотрели, как он быстро зашагал к сараю и скрылся за ним. Тогда мать обратилась к соседям.
— Когда вы думаете начать? — спросила она.
— Мы хотели приняться за работу завтра, — сказал Дюреле.
— Можно и на такой манер отпраздновать троицын день, — заметил Робен.
— Да, правда, завтра троицын день, — вздохнула мать. — Боже мой, что за жизнь пошла!
— Надо еще раздобыть, чем работать, — сказал один из мужчин, — у меня в сарае только одна лопата.
— И у меня тоже, — сказал Робен.
— С тем, что у нас есть, хватит, — заметила мать. — Пусть это вас не смущает.
Они поблагодарили и снова сказали, что щель нужна не только для тех, кто ее выроет, но и для семьи Дюбуа.
— Да и сын вам поможет, — обещала мать.
Жюльен кивнул головой, впрочем, не очень уверенно.
Робен заказал матери цветы к завтрашнему дню и кролика к четвергу. Затем все пятеро соседей ушли.
Как только они захлопнули калитку, отец снова взял заступ. Мать подождала, чтобы он немного поработал.
— Ничего не поделаешь, нельзя было отказать, — сказала она чуть погодя.
Отец молчал.
— Сам знаю, — проворчал он потом. — Только теперь ты уже не хозяин в собственном доме. А потом эта пигалица, как его там, господин Ролен или Робен, раздражает меня. Так бы и закатил ему пощечину.
Мать вздохнула и пробормотала:
— Эх, Гастон, Гастон, это в твои-то годы.
— Что в мои годы?
Подошел Жюльен.
— Знаешь, папа, — сказал он, — была минута, когда мне казалось, что ты их вздуешь. По-моему, вдвоем мы бы легко с ними справились.
Мать обернулась и наблюдала за ними. Отец, стоявший напротив Жюльена, выпрямился. Лицо у него все еще было замкнутое, но матери показалось, будто она заметила намек на улыбку. Во взгляде отца и во взгляде сына было что-то поразительно схожее. Что-то неуловимое, чего она раньше никогда не замечала в глазах мужа, в этом она была уверена.
— Я думаю… — сказал отец, — я думаю, их легко можно было вытолкать в шею.
— Не знаю, может, ты и забыл, — сказал Жюльен, — но как-то лет шесть или семь тому назад ты застукал человека, который хотел увести инструменты из сарая.
— Как же, помню.
— Так вот, я отлично помню, что ты задал ему взбучку. А ведь он был гораздо выше тебя и раза в два здоровее. Меня это поразило. Я, как сейчас, все вижу.
Жюльен с отцом смеялись. Мать тоже помнила то утро, дюжего, здорового, как бык, малого лет тридцати, которого рассвирепевший отец чуть не до полусмерти избил голыми руками, а потом передал его жандармам…
— Что ты хочешь, — сказал отец, — раз ты двадцать лет занимался французским боксом и борьбой. Это не забывается.
Мать постояла с ними еще некоторое время, потом, услышав, что отец начал вспоминать Жуанвиль, ушла, сказав только:
— Пойду приготовлю поесть…
Через несколько шагов, воспользовавшись минуткой, когда отец замолчал, чтобы перевести дыхание, она прибавила:
— Конечно, ты мог бы выгнать их вон. Но из-за детей и женщин не мог. Война, ничего не поделаешь. Война…
22
В воскресенье утром мать встала чуть свет, чтобы быть готовой к приходу соседей. Вскоре и отец с Жюльеном сошли вниз.
— Это чиновники, они не привыкли вставать спозаранку, — заметил отец.
— Их дело, чего тебе беспокоиться.
— Я и не беспокоюсь, но если день будет хоть сколько-нибудь жаркий, они к двенадцати часам язык высунут.
Ему хотелось поворчать, но мать чувствовала, что настроение у него неплохое. Он даже помог Жюльену достать и принести к месту работы нужные инструменты.
— А что, если мне начать без них? — спросил Жюльен.
— Нет, чего зря стараться, не надо, — возразил отец.
Впрочем, соседи вскоре пришли. Их было всего четверо, и Дюрале объяснил:
— Господин Робен придет только через час. По состоянию здоровья он не может вставать так рано. А потом ему все равно нельзя работать ни лопатой, ни киркой.
— Если я вас хорошо понял, он придет, чтобы поплевать вам на руки, — съязвил отец.
Мужчины рассмеялись.
— Не совсем так, — возразил Дюреле. — Он не может работать и потому позаботится о закуске и выпивке. Ничего не поделаешь, война, надо помогать кто чем может. А кроме того, он будет слушать радио и сообщать нам новости.