Она замолчала, кажется, пожалев о том, что начала говорить.
– Не пойму чего? – спросила Маша, со спокойным интересом глядя на нее. – Может быть, вы скажете, а я постараюсь понять?
Беломестова усмехнулась, словно говоря: постараться-то ты, может, и постараешься, да что толку.
– Ксения – это часть Таволги, – медленно, неохотно сказала она. – Да что там: она уже и есть Таволга. Вот так получилось. Не местным это сложно объяснить. Да и зачем?.. В чужих объяснениях никакого толку нет. Польза бывает только от тех мыслей, до которых сам додумался. – Она легонько постучала указательным пальцем по виску. – У нас тут, если со стороны поглядеть, жизнь не очень веселая и интересная. Скудная. Тяжелая. Не совсем нормальная. Но для девочки – самая подходящая. Ты думаешь, у Тамары странностей мало?
Маша так вовсе не думала. Она считала, что Тамара – одна большая странность, и передать ей девочку, точно надоевшую собачонку, могла только бессовестная и совершенно равнодушная к ребенку мать. Но Полина Ильинична не обратила на ее протестующий жест внимания.
– Что в малом, что в большом, у нее все по-своему, – продолжала она. – Еду в пластиковую миску не положи – только в стекло. Пустой чайник с плиты не сними: сначала долей туда хоть немного воды. Дверь левой рукой не закрой. К колодцу без нужного слова не подойди. – Она понемногу распалялась. Голос ее повысился. Маша поняла, что при желании Беломестова может говорить оглушительно громко. – К соседям без подношения не зайди. Лук без поцелуев над грядкой не сажай!
– Каких поцелуев? – не удержалась Маша.
Беломестова раздраженно отмахнулась.
– Если хочешь, чтобы лук хорошо рос, две бабы должны поцеловаться с разных сторон над грядкой. Мало ли глупостей! И всем им Тома следует, как праведник – Библии. Женщина она упорная, даже, я бы сказала, упертая. Ее не сдвинуть. Если что-то задумала, обязательно выполнит.
Она заметила, что Маша изменилась в лице, и спохватилась:
– Что-то я тебе наговорила ерунды. Ты не подумай, к тебе это не относится. Я не о том хотела… А о чем? – Она поднесла ладонь ко лбу, прикрыла глаза. – Ах да! Про Ксюшу. Кстати, Ксюшей ее тоже нельзя называть, с именем у Томы свои заморочки… Ну, не важно. У нас здесь все по-своему, – как-то скомканно завершила она. – Для нас то, как мы живем, – это самое правильное.
– Это если бы у вас был выбор, – тихо возразила Маша. Не стоило этого делать, не стоило вообще ввязываться в этот разговор, но в последних словах Беломестовой прозвучало что-то вроде вызова, и она его приняла. – Ваш таволжанский патриотизм – это, по-моему, форма смирения.
Полина Ильинична усмехнулась.
– Хочешь сказать, сбежать отсюда мы не можем и, чтоб не повеситься с тоски, придумали, что нас все устраивает?
– Не так прямолинейно.
– Ошибаешься.
– Может, и ошибаюсь, – покладисто согласилась Маша. – Вы правы, я ведь и в самом деле о вас ничего не знаю. Я только не понимаю: вы, с одной стороны, переживаете за вашу Таволгу. С другой стороны, никого не подпускаете близко. Дачников, например.
– Дачники у нас не приживаются.
– А как же Татьяна?
– Это другое, – отрезала Беломестова. – Земля и дом к ней перешли по наследству. И тихая она, своя.
– А дачники что же – чужие? – спросила Маша, ловя себя на том, что начинает раздражаться. Любой разговор со старостой рано или поздно соскакивал на одну и ту же тему чужеродности. Как будто, стоя на тонущем плоту, Беломестова придирчиво рассматривала протянутые к ней руки помощи и отвергала одну за другой, не переставая произносить речей о том, как крепки и хороши бревна, из которых сколочен плот.
– Дачники – чужие, – спокойно подтвердила Полина Ильинична.
– С дачниками здесь будет лучше, – упрямо сказала Маша.
– Нам не надо как лучше. Нам надо как всегда.
Маша замолчала, вглядываясь в невозмутимое моложавое лицо.
«Нам не надо лучше. Нам надо как всегда».
– Вы поэтому не хотите восстанавливать церковь? – догадалась она.
Беломестова страдальчески поморщилась.
– Церковь… Да не нужна она здесь. Отец Симеон это от большой гордыни затеял, а Аметистов – от жадности. Им ни до нас дела нет, ни до Бога. Ты посмотри вокруг – кто в ней будет молиться? Две бабки да три калеки?
Она отодвинула чашку и замолчала. Маша, чуткая к изменениям настроения собеседника, поняла, что аудиенция закончена, и поднялась.
– Спасибо, что поговорили со мной, Полина Ильинична.
– Что ты! Заходи по любой нужде.
Маша хотела спросить о цветущей герани в доме покойницы, но в последнюю секунду что-то заставило ее удержаться. Макар Илюшин часто повторял, что любая информация имеет ценность, и делиться ею необдуманно – поступок как минимум опрометчивый. Маша отлично понимала, что «опрометчивость» в данном случае не что иное, как эвфемизм глупости. Она вспомнила Макара – и промолчала, хотя в глубине души тихий голос шепнул, что она совершает ошибку.
Глава 5. Макар Илюшин и Сергей Бабкин
1
Жанна оцепенело застыла, не отрывая взгляда от браслета. Юрий непонимающе мигал; вид у него был совершенно ошарашенный. Он выглядел как человек, только что получивший удар и не успевший даже осознать, что ему больно. Медников среагировал первым.
– Похититель! – безмерно удивленным тоном проговорил он. – Оксанка наша… Как же так! Она же умница! Как он сумел-то?..
Илюшин рассматривал письмо. Бабкин кончиком карандаша осторожно приподнял браслет.
– Он был на руке у Оксаны в субботу?
Жанна не помнила. Юрий покачал головой – не знаю, не обратил внимания.
– Я не понимаю, что мы с вами обсуждаем! – горячо заговорил Медников. – Деньги, деньги нужно собирать, скорее… Или нет, зачем собирать? В сейфе есть! Правда, Жанна? Может, есть и больше!
Он с силой вцепился в волосы, дернул вверх, словно хотел вытянуть себя из болота.
– Надеюсь, он не причинит ей вреда! Жанна, пойдем скорее, нужно ведь еще сумку найти, большие деньги, в первую попавшуюся авоську не уберутся…
– Так, – негромко сказал Илюшин, и Медников замолчал. – Я бы настойчиво рекомендовал, Жанна Ивановна, передать письмо в полицию. Делом занимается очень толковый человек. Нет никаких фактов, подтверждающих, что ваша сестра действительно у того, кто отправил письмо. Написать и отправить его мог любой, знающий, что она исчезла.
– Что вы лезете, что вы лезете! – визгливо закричал Медников. – Это дело частного порядка! Жанна, послушай, нельзя впутывать сюда полицию! Они нам не помогут! Это кучка беспомощных, никчемных людишек! Ты хочешь поставить жизнь Оксаны в зависимость от их непрофессионализма? Юрик, ну скажи ты ей! Что такое три миллиона! Мы можем достать их прямо сейчас, они тут, в двух шагах, только руку протяни! За ними даже в банк не нужно идти! О чем тут думать! Жанна, если бы тебя похитили, Оксана выложила бы деньги сразу, не раздумывая! Что ты можешь взвешивать в такую секунду?
Его высокий плачущий голос наполнял комнату.
– Я ничего… я не взвешиваю… – пробормотала Жанна, беспомощно переводя взгляд с Медникова на Макара.
– Что такое «Мирель»? – спросил Сергей.
Ответил ему Юрий:
– Магазин за поселком, на перекрестке. Полгода назад он закрылся. Здание осталось, ждет новых арендаторов.
– А шлагбаум?
– На заднем дворе. Поселковые часто парковались там и перекрывали подъезд грузовикам. Он сейчас, кажется, не работает.
– Покажите мне на карте, – попросил Сергей, доставая телефон.
Да, шантажист выбрал удачное место. С одной стороны, тихая дорога без камер. С другой, можно подъехать откуда угодно и исчезнуть в любом направлении.
Бабкин коротко глянул на Медникова. Этот представительный, важный, красивый человек в первой же ситуации, которая вышла из-под контроля, потерял лицо. Растерянными и ничего не понимающими выглядят и Жанна, и Юрий, но только Лев Леонидович скачет в своих дивных горчичных туфлях, точно теннисист, отбивающий невидимые подачи, паникует, визжит, не замолкая ни на секунду, – по правде говоря, за каких-то несколько минут Бабкин от него изрядно устал. Однако в чем-то он прав. Это действительно дело семьи.
– Юрик, что ты думаешь? – испуганно спросила Жанна.
Юрий покачал головой.
– Я не знаю, что думать. И не знаю, что делать. Макар Андреевич, вы советуете отдать письмо в полицию, верно? А вы, Сергей?
Бабкин коротко сказал, что полностью разделяет мнение напарника.
– Еще бы вы не разделяли! – выкрикнул Медников со слезой в голосе. – Это ведь не ваша сестра! Если бы это была ваша родственница, я готов поклясться, вы бы уже собирали деньги, а мысль о полиции вам даже в голову не пришла бы!
Сергей заметил, что если бы это была его родственница, он поступил бы точно так же.
– Слова, слова! – зло отмахнулся Медников. – Пустая болтовня! Жанка, не слушай их, умоляю! Думай только об Оксане! Ох, я не могу вообразить… что он с ней делал? Если он решит отомстить ей за то, что мы не отдали эти несчастные три миллиона? Изобьет! Отрежет руку! И в следующий раз потребует больше! Разве вам этого мало?! – Он схватил браслет прежде, чем Бабкин успел его остановить, и потряс им. Теперь он походил на шамана, камлающего своим темным богам.
Лев Леонидович размахивал браслетом над головой, золотые искры разлетались по комнате, Жанна щурилась сквозь слезы, Юрий притулился на краешке кресла, глядя перед собой и, кажется, не замечая беснующегося Медникова. Илюшин незаметно выскользнул из комнаты. Бабкин догадался, что он решил отыскать Ингу, узнать побольше о том, кто передал письмо. Большого смысла это не имело: первый попавшийся мальчишка, которому сунули пятьсот рублей. Но если девушка встречала его в поселке раньше, пацаненок может стать ниточкой к вымогателю.
Или не стать. Увещевания Медникова достигли цели. Жанна неуверенно посмотрела на Бабкина и кивнула.
– Мы… мы отдадим деньги. Лучше перестраховаться, правда же? Только, Левушка, я ведь не знаю код от сейфа…