– Таня, у нас тут кое-что случилось, – вслух проговорила она в пустой кухне. – Не беспокойся, пожалуйста, ничего страшного. С домом все в порядке.
Она еще пару раз отрепетировала вслух, добиваясь точной дозы беззаботности и деловитости в голосе.
Но все это оказалось напрасно. «Абонент временно недоступен», – ответил в трубке пустой женский голос.
– Что за ерунда!
Маша проверила папку с сообщениями и обнаружила, что ее письмо, отправленное накануне, вернулось с пометкой «не может быть доставлено».
На протяжении следующего часа она пыталась дозвониться трижды – и трижды слышала механическую женщину. «Абонент временно недоступен». Выходит, Татьяна минимум двое суток не выходит на связь.
– А когда мы с ней разговаривали? – спросила Маша у фарфоровой девочки с коромыслом.
Она проверила даты звонков. Получалось, что их последняя беседа состоялась на следующий день после отъезда Муравьевой. Дальше – тишина.
– Ерунда какая-то, – в сердцах сказала Маша.
Она не может уехать, не предупредив подругу. Если подумать, удивительно, что за все это время Татьяна ни разу не позвонила сама… А Маша была так поглощена своей новой ролью, что не заметила этой странности.
«Из близких у Татьяны есть дочь и бывший муж… Но муж давно не живет в России, вряд ли он в курсе ее дел».
«Ирина Муравьева». Маша ткнула на имя в телефонных контактах, надеясь, что номер не изменился.
Недовольный девичий голос ответил почти сразу:
– Алё!
– Ира, здравствуй! Это Маша, подруга твоей мамы. Я сейчас присматриваю за ее домом в Таволге. Она, наверное, рассказывала тебе.
– Ну ясно, – без энтузиазма отозвалась дочь. – Слушайте, я вообще-то на лекциях…
Маша скрипнула зубами, но сдержалась.
– Я не могу дозвониться до твоей мамы, а она мне нужна. У тебя есть телефон ее тети?
– Какой тети? – раздраженно спросили в трубке.
– К которой она поехала, чтобы ей помочь. В Томск.
Молчание. Маша заподозрила, что девица понятия не имеет, чем занята в эти дни ее мать.
– Ты, может быть, не знаешь, – мягко начала она, – но Зинаида Львовна сейчас в больнице. Поэтому мама и уехала. А мне нужно с ней связаться для решения одного вопроса. Телефон у нее не отвечает, поэтому я хочу подать ей весточку через Зинаиду Львовну. У тебя наверняка где-то записан ее телефон. Скинь мне его, пожалуйста, на этот номер. Это может быть важно для твоей мамы.
Господи, если эта сонная корова, любительница пончиков, и сейчас не разберется…
– Нет у мамы никакой тети в Томске, – сказала девушка.
– Что, прости?
– Какая, нафиг, Зинаида Львовна? Кто это вообще? У мамы одна-единственная родственница есть! В смысле, была!
В трубке зашикали, и девушка стала говорить приглушеннее.
– Не знаю, кто вам что наболтал, но в Томске у нас никого нет. И нигде нет. Вы чего-то напутали!
– Ты не знаешь Зинаиду Львовну? – медленно переспросила Маша.
– Блин! Ну как вам еще объяснить-то! Я не то чтобы не знаю. Просто ее реально нету. Не существует, понимаете? Реально, это чушь какая-то, я без понятия, откуда вы это все взяли. Все, мне сейчас препод навтыкает…
Бип-бип-бип-бип-бип-бип-бип-бип.
Маша осторожно положила телефон на стол.
Никакой тети в Томске нет.
Но где, в таком случае, Татьяна?
И почему у нее такое чувство, будто она две недели бегала с отрубленной головой?
6
Маша знала за собой особенность: попав в непонятную или неприятную ситуацию, она стремилась как можно быстрее принять решение. Почти всегда оно оказывалось ошибочным.
«Мне не нужно ничего решать прямо сейчас, – твердо сказала она себе. – Для начала постараюсь просто все обмозговать».
Она взяла тряпку для пыли: под уборку ей легче думалось. Но что-то ещё не давало собраться с мыслями, и, прислушавшись к себе, Маша поняла, кто тому виной. Курица, лежавшая в холодильнике. Ее разинутый клюв безмолвно взывал к временной опекунше. Жертва топора требовала не отмщения, но какого-то решения, определения своей дальнейшей судьбы.
«В самом деле, не оставлять же ее до возвращения Татьяны. Да и как улика она вряд ли годится».
Маша сказала себе, что вершиной жизненного пути любой курицы является бульон. Именно его и стоило сварить из убиенной птицы. Открыв компьютер, Маша провела больше часа, изучая ролики на ютубе, где подробно объяснялось, как ощипывать и потрошить кур. Как это часто бывает, придя с простым и понятным запросом, некоторое время спустя Маша обнаружила себя читающей о специфике лечения ушной чесотки у кроликов. Затем ее засосал форум владельцев куриц, где только пух и перья летели в схватках на тему, какая порода больше подходит для выращивания в России. С трудом выбравшись оттуда, Маша решила, что сама разберется с ощипыванием.
Стрелки часов показывали уже четыре. Открыв холодильник и дотронувшись до пакета, Маша отняла руку и некоторое время стояла в задумчивости.
Она вдруг поняла, что все делает не так. Как часто бывает с людьми, явственно ощутившими, что они идут неверным путем, Маша мгновенно испытала огромное облегчение. В этом состоянии облегчения она отыскала в сарае заступ, ушла за огороды и вырыла на заднем дворе в рыхлой земле яму, а затем принесла мертвую птицу и опустила в могилу. «То, что я живу в деревне, не означает, что я обязана действовать так, как здесь принято». Она забросала яму землей. Похороны курицы – это было смешно и глупо, но это было правильно.
Затем она пересадила несколько кустиков воробьиной травки, выкопанных за сараем, – не для того, чтобы украсить могилку, а чтобы не портить вид черной земляной проплешиной. Воздух сразу стал прохладным, будто температура упала на несколько градусов. Над горизонтом сгустилась синева. И пока Маша бездумно стряхивала комки земли с крохотных листиков, перед ее мысленным взором возникла утренняя сцена: она выбегает на крыльцо с телефоном и начинает ожесточенно фотографировать убитую курицу.
Как будто кто-то докричался до Маши. Она быстро поднялась, забыв отряхнуть колени. Вот что неосознанно тревожило ее с самого утра – с той минуты, как она вышла от Беломестовой!
Телефон оттягивал карман кофты. Зубами стянув перчатки, Маша присела на ступеньках бани и открыла папку с фотографиями.
Ее подозрение оказалось верным. Голова и тушка птицы были не брошены как попало, а уложены на перилах с умыслом. Сразу это не бросилось ей в глаза, однако на снимках было видно: в расположении курицы присутствовал некий расчет. Голова с разинутым клювом и затянутыми пленкой глазами была обращена к двери, а не произвольно свешивалась с шеи, как Маше показалось утром. В торчащих к небу ногах определенно читалось что-то глумливое.
«Нет, это не смахивает на выходку пьяницы».
Она получила послание.
«УБИРАЙСЯ».
Глава 7. Макар Илюшин и Сергей Бабкин
1
Бабкин возвращался к коттеджу, гадая, какие еще секреты откроет видеонаблюдение. Одна неделя принесла любовников Оксаны – целую горсть, как котят в мешке. Хороши у нас котята, их по счету ровно пять. То есть четверо. И этих-то Татарову предстоит проверять.
Другая неделя – здравствуй, горничная Артем Смирнов! Блузки с воротниками, тень длинных ресниц на нежной коже. А девкой был бы краше.
– Давай начнем смотреть в хронологическом порядке, с самой первой недели, – попросил он Илюшина. – Мне надо как-то морально подготовиться.
– Я думаю, там будут те же лица в тех же позах. – Илюшин поднялся на крыльцо, склонился с ключом над скважиной.
Однако первая неделя не принесла ничего, кроме горничных. И Оксаны, однако не в том виде, в котором они ожидали. Она прошлась по спальне, подмигнула в объектив. Красивая баба, думал Макар, глядя на нее. Ладная, крепкая, синеглазая. Шапка светлых кудрей над темными бровями вразлет. Только руки были грубоваты – руки, с которых она сняла кольца и щедро рассыпала по столу и комоду.
– Ага, вот с чего все началось, – буркнул Бабкин.
– Не одобряешь таких проверок?
Сергей мрачно зыркнул на него.
– Не одобряю – слабо сказано. Провокаторша фигова!
Камера включалась, когда срабатывал датчик движения. Перед ними пронеслась очень короткая неделя. Дважды приходили горничные. Один раз бесстрастный глазок камеры зафиксировал прыгнувшую на подоконник снаружи бродячую кошку, но больше по ночам никто не приближался к коттеджу.
– Половину просмотрели, – с облегчением выдохнул Бабкин два часа спустя. – Открывай последнюю папку. Может, там тоже тишина?
Макар посмеялся над прозвучавшей в его голосе надеждой. И, как выяснилось, посмеялся не зря.
В понедельник в коттедж пришли.
– Это еще кто? – страдальчески спросил Сергей, глядя на высокую темноволосую девушку, перед которой Юрий Баренцев распахнул дверь.
– Впервые ее вижу…
Они слушали, о чем говорят эти двое, и Бабкин мучился чувством неловкости. Почему, когда немолодой мужчина ухаживает за девушкой, он выглядит полным идиотом? И ведь умный человек! А несет какую-то ужасную чепуху, и даже не сказать, что несет от стеснения…
Пара тем временем опустошила бутылку белого вина и перебралась в постель. Илюшин нажал на перемотку.
– Если и в этой папке за неделю будет четыре девки, я не вынесу, – мрачно сказал Бабкин. – Это какой-то… Тинто Брасс!
– Скорее всего, мы убедимся, что темперамент у Баренцева скромнее, чем у его супруги.
Бабкин гыгыкнул.
– Ты чего? – удивился Макар.
– Представил, как эту фразу говорит Николай Дроздов. Ладно, поехали дальше.
В отличие от Оксаны, выпроваживавшей всех своих любовников без лишних слов после того, как их обязанность была исполнена, Юрий вел себя иначе. Он принес девушке кофе. Сделал ей массаж. Обращались они друг к другу на вы, и Бабкин записал в блокнот: Екатерина Дмитриевна. После массажа Юрий ушел в душ, девушка присоединилась к нему, и оттуда еще полчаса доносились хихиканье и плеск.