Медников и Жанна одновременно посмотрели на кисти Илюшина, расслабленно лежавшие на столе. Только Юрий, забыв про свои очки, прищурился на сыщика.
– Шаг первый: вы перетаскиваете тело в багажник, – сказал Макар. – Чтобы случайные прохожие увидели обычного водителя возле машины, а не мужчину возле тела женщины. Впрочем, прохожих там не будет. Шаг второй: вы вынимаете из сумки вашей жены ее телефон. Отключаете звук – он может привлечь внимание, но не отключаете телефон полностью: вам нужно создать видимость, будто аппарат выронили случайно. Бросаете в какую-то яму и чем-то прикрываете от посторонних глаз. Всё: этот канал отслеживания ее перемещений перекрыт. Теперь всем, кто будет искать Оксану, останется ориентироваться только на камеры и показания свидетелей. И те, и другие, как мы сейчас увидим, могут заблуждаться. Шаг третий: одежда. Вернее, маскировка.
– Шкура… – вдруг сказала Жанна. В первую секунду Бабкин решил, что это оскорбление, но ее мучительно сведенные брови подсказали ему направление ее мысли. – Господи, шкура! Вот зачем…
– Камеры на шоссе не дают четкой фотографии водителей, – кивнул Макар. – Если бы не этот несчастный коврик, Юрий Алексеевич изобрел бы какой-нибудь головной убор. Но подстилка на сиденье, которую Оксана всегда возила с собой, подсказала правильный ход. Вы отрезали кусок этой шкуры ножницами и какой-то подсобной веревкой или резинкой закрепили на голове. Вблизи ваша уловка не обманула бы даже слепую кошку. Но вам и не нужно было никого обманывать вблизи; вам требовалось создать общее впечатление. Чтобы каждый, увидевший вас за рулем белой «Ауди», не усомнился, что перед ним Оксана Баренцева. Вы приматываете к голове кусок овечьей шкуры, издалека напоминающей кудряшки вашей жены. Влезаете в ее розовый жакет. Шею закрываете ее шарфом, надеваете солнцезащитные очки. Заводите машину и уезжаете с трупом жены в багажнике. Несколько дней спустя мы, идя по вашему следу, увидим на камерах Оксану Баренцеву. Вы щуплого телосложения, очертания подбородков у вас похожи. Этого окажется достаточно, чтобы обмануть всех нас.
Медников повернулся к Баренцеву.
– Юрик, так я видел тебя? – с безмерным удивлением протянул он. – Это ты выезжал, да?
Вместо хранящего молчание Баренцева вновь ответил Илюшин.
– Юрий вернулся сюда. В гараже вытащил тело жены и спрятал; скорее всего, перетащил в свою машину. Покидал в чемодан первые попавшиеся вещи Оксаны – вот почему такой странный набор, от купальника до теплого костюма. Снова сел в ее машину, выехал, помахал брату, засветился на камерах перед «Родниками»… И дальше спокойно доехал до Алабушева, где камер практически нет. Ваша семья живет здесь давно, все окрестные поселки Юрию известны. Известны же, Юрий Алексеевич?
От прямого обращения Баренцев вздрогнул, как от удара. Губы его дрогнули, но он сдержался.
– Вы стащили с себя одежду жены, переложили все в заранее приготовленный рюкзак, – сказал Макар. – Туда же отправились парик, ножницы и икеевский коврик. Коврик – обязательно! Кто-нибудь мог догадаться, зачем из него вырезан кусок. В Алабушево въехала блондинка на «Ауди», а выехал из него мужчина на автобусе. Не удивительно, что вас не вспомнили водители! Вы дошли с рюкзаком до остановки, сели на маршрутку, а вышли – здесь, в километре от собственного дома. Неброский вид: джинсы, рубаха, рюкзак. Темные очки. У вас был верный расчет: те, кто найдут машину, решат, что Оксана собиралась воспользоваться железной дорогой. Но здесь вы допустили ошибку номер один. Пока еще не критичную. Однако если бы я вытащил из Жанны Ивановны, что именно кажется ей неправильным в машине ее сестры, мы приблизились бы к разгадке на несколько дней раньше.
– Что? – Жанна с напряженным лицом подалась к нему. – Что это было, скажите, что? Я измучилась вся, не могла припомнить…
– Положение водительского кресла, – ответил Макар. – Юрий отрегулировал его под себя, когда выезжал с промзоны, и не вернул в прежнее положение. Вы очень наблюдательны, Жанна Ивановна. Вы запомнили и одежду, и вещи в машине сестры… Но если человек растерян и испуган, трудно сообразить, что кресло стоит не так, как всегда. Вы ведь с сестрой похожего телосложения, одного роста… Надо отдать вам должное, Юрий Алексеевич: вы догадались, какую ошибку допустили. И попытались исправить ее сразу же. Для этого вам нужно было только открыть дверцу «Ауди» и нажать на кнопку регулировки сиденья. Вы захватили запасные ключи, да? Но тут вернулся я и все вам испортил.
У Жанны стало отрешенное лицо: она вспоминала, как сидела в машине сестры. Внутри жарко, душно: салон прогрелся на солнце. Нет ножниц, нет подстилки на водительском сиденье… А в зеркале заднего вида не отражается дорога.
Она беззвучно пошевелила губами.
– Юрий вышел из маршрутки, пересек поле и перелесок, открыл калитку и вернулся домой. Этим путем никто не пользуется. Свидетелей не было, камер тоже. Оставалось только избавиться от тела.
Жанна издала какой-то звук, похожий на птичий клекот.
– В юности вам доводилось подрабатывать на стройке, Юрий Алексеевич, – сказал Макар. – Бригада с вечера оставила под навесом цемент.
Он сделал паузу.
– Так Оксана – здесь? – шепотом спросил Медников.
И вдруг встал, подошел, обнял трясущуюся в беззвучных рыданиях Жанну, уткнувшуюся ему в плечо. Юрий смотрел в глянцевую поверхность стола, точно искал что-то в своем отражении.
– Ночью вы развели цемент и залили в яме, подготовленной строителями, тело своей жены, – ровным тоном сказал Макар. – Наутро выставили Федулова, не дав ему увидеть, что яма зацементирована. Для нас вы заранее придумали историю с домогательствами к вашей дочери – безупречную историю, потому что отмыться от такого обвинения очень трудно.
– Да и вообще словам педофила грош цена, – не выдержал Бабкин, вспомнив, как разговаривал с перепуганным прорабом. Впрочем, оно, может, и к лучшему: если бы он не надавил на Никиту, тот не вспомнил бы о цементе.
– Я уже говорил, что вы, Юрий Алексеевич, исключительно умный человек? – Макар одобрительно смотрел на Баренцева. – Вы без труда восстановили все действия жены. Догадались, что в гостевом коттедже стоит камера. Правда, Лев Леонидович со своим фортелем выбил вас из равновесия: вы-то знали, что Оксана мертва, и не могли взять в толк, откуда взялся шантажист. Ошибка номер два: вы открыли сейф и показали нам, что знаете код. Но и это могло бы остаться незамеченным, потому что в остальном вы действовали крайне предусмотрительно. Заранее придумали объяснение почти одновременному визиту на вокзал и в Андреевку – объяснение гениальное, без преувеличения! Вызывающее жалость и сочувствие к вам. Заодно аккуратно донесли до нас, что у Оксаны постоянно были любовники. Но это тоже неправда. Во все тяжкие она ударилась только в последнюю неделю, когда на волне ярости и вдохновения подняла все свои старые связи. Но вам нужно было убедить нас, что Оксана уехала с мужчиной. До поры до времени вы действовали очень осторожно. А затем совершили самую серьезную ошибку. Неисправимую.
Наступило молчание. Жанна вытерла слезы, повернула к Макару покрасневшее, распухшее лицо.
– Сообщение от Оксаны?
– Да. Это фальшивка, нарезка из ее предыдущих сообщений. Юрий купил с рук телефон – причем, думаю, заранее, догадываясь, что наступит день, когда потребуется чистый, не засвеченный номер для одного-единственного звонка. События складывались таким образом, что все, казалось, работает на его план. Приехал в Москву старый друг, который был ему обязан. Они встретились, и Юрий отдал ему сотовый с записью, собранной на домашнем компьютере из присланных Оксаной сообщений. От друга требовалось только, вернувшись домой, переслать запись на ваш номер, встав так, чтобы не попасть под камеры отеля. После этого телефон отправился на морское дно. Уверен, друг не задавал никаких вопросов. Он закрывал старый долг. Но когда к нему придет полиция и объяснит, в чем подозревают Юрия, этот человек расскажет все, как было.
– Валя Корзоян, – бесцветным голосом сказал Медников. – Всю жизнь живет на море, а плавать так и не научился. Юрик, ты меня еще за Леночкой просил присмотреть… Вы в тот вечер с Корзояном обо всем и договорились, да?
Илюшин встал, подошел к окну.
– Выдержка у вас отменная, Юрий Алексеевич, – сказал он, не оборачиваясь, сунув руки в карманы. – Вы по-прежнему все делаете правильно. Не возражаете и не опровергаете мои слова, храните молчание. Но сейчас вам придется сделать выбор.
Он вернулся и положил на столешницу визитную карточку. «Татаров Павел Игоревич», – прочитал Сергей. Теперь ему стало ясно, что задумал Илюшин и почему просил не звонить оперативнику.
– Выбор такой, – суховато сказал Макар. – Или вы молчите дальше, и тогда мой напарник звонит Татарову сам. Через час здесь будет опергруппа. Вскроют фундамент, обнаружат тело вашей жены. Прямых улик, которые привязывают вас к убийству, скорее всего, нет. Именно об этом вы думаете сейчас, Юрий Алексеевич. – Баренцев вздрогнул и посмотрел в глаза Илюшину. – Да, прямых улик нет, но есть Валентин Корзоян, который готов был помочь вам, не задавая вопросов, однако не подписывался покрывать убийцу. Для суда хватит косвенных улик. Следствие поднимет записи с камер на вокзале, установит, что вы пользовались ячейкой. Горничные вспомнят, что вынимали письма, которые показались им странными. В конце концов, дополнительная экспертиза фотографий, сделанных автоматическими камерами, подтвердит, что за рулем «Ауди» днем в субботу были вы, а не Оксана. Это все ниточки, да, Юрий Алексеевич, только ниточки. Но они сплетаются в петлю. Вы понимаете, что она затянется на вашей шее?
Баренцев не отрываясь смотрел на Макара.
– Или? – глуховато спросил он. Жанна вздрогнула.
– Или вы звоните Татарову, – сказал Илюшин, – и сознаетесь в убийстве. Я умолчу о нашей роли в расследовании. И ваши родные тоже промолчат. Это будет считаться явкой с повинной.
– Может, мы сначала родных спросим? – сердито спросил Бабкин. Его-то, разумеется, Илюшин не спросил. Не то чтобы Сергей был против, но все-таки Макар мог бы и узнать заранее его мнение. Впрочем, это же Макар. – Жанна, Лев Леонидович?