— Что? — спросил Мак-Леан.
— У меня всегда получается решка, — сказал Билл.
В половине двенадцатого пришли разносчики и бросили в угол непроданные газеты.
В половине первого Билл сосчитал выручку. Она составляла сто три доллара пятнадцать центов. Только-только покрыть долги.
Мак-Леан бросил окурок сигары в угол и ушел не попрощавшись.
Билл закрыл дверь редакции на ключ и направился в ближайший ночной бар. Он выбрал укромный столик, заказал виски и погрузился в раздумье.
Полчаса сидел он, глядя перед собой и не видя стакана. Потом встрепенулся, выпил и заказал еще. После третьего стакана он расхохотался:
— Слышь, Майк, а ведь я хотел стать предпринимателем.
— Меня зовут Рэгзи, — сказал официант.
— Отлично, Рэгзи, — сказал Билл. — Так слышишь, я хотел стать предпринимателем.
— Хорошее дело, сэр, — сказал официант. — Хорошее дело.
— Из меня не получилось предпринимателя, — горько сказал Билл.
— Я вам очень сочувствую, сэр, — сказал официант.
— Мне не повезло, друг, — сказал Билл. Но официант уже ушел к другим столикам.
Он долго сидел в баре, пытаясь понять, что произошло. Он остался без денег. Но не это главное.
Неужели все, что он написал, неинтересно читать? Он жил для этого. Он мучился этим. Пресслер и Вильям Буч, Атол и даже этот арифмометр Гарри Питер Роч хохотали над его скетчами. Почему же двадцать пачек «Роллинг Стоун» грудой никому не нужной бумаги лежат в углу?
— Хотел стать предпринимателем… — повторил он и пьяно засмеялся.
Но, черт подери, в чем он ошибся? Ведь он просмотрел огромное количество других газет, изучил, как они сделаны. «Катящийся камень» не хуже. Пожалуй, лучше других. «Катящийся камень» никого не затрагивал в частности. Не занимался политикой, как, например, «Трут». Не ввязывался в светские скандалы. Не занимался сплетнями, подобно «Хьюстон Пост». В «Катящемся камне» Билл просто зубоскалил над тем, что на каждом шагу встречается в жизни. Над глупостью людской. Над самодовольством, тщеславием, суеверием, слепотой, мелочностью и нахальством. Никакой критики. Только смех, адресованный всем сразу. И вот, на тебе! Газета не пошла. Неужели люди разучились смеяться? Да нет же! Смеются. Тут дело в чем-то другом.
— В чем ошибка? — спросил он пустой стакан. Стакан промолчал.
— Ты такой же осел, как и все, — пробормотал Билл и хватил стакан об пол.
Он пришел домой далеко за полночь.
Раздеваясь, спрашивал башмаки, рубашку, запонки:
— В чем я ошибся?
— Мистер Портер, — сказал на следующий день президент банка Сэмюэл Годвин. — Сегодня к вам придет некий Джон Элам Бойер. Это крупный скотовод и наш давнишний почетный клиент. Сейчас он находится в стеснительных обстоятельствах. Ему нужны деньги. Вы ему выдадите три тысячи долларов. Векселя не нужно. Он оставит вам расписку об уплате долга по первому требованию. Этого вполне достаточно. Мы очень давно ведем дела с Бойером и избегаем официальности.
— Простите, мистер Годвин, — сказал Билл. — Вы хотите сказать, что эта сумма нигде не будет проведена?
— Да, вы правильно меня поняли, — сказал президент.
— Но если нагрянет ревизия… — начал Билл.
— Это исключено, — сказал президент. — Вам не о чем беспокоиться. Всю ответственность мы берем на себя. Слово джентльмена. Кроме того, у вас в кассе будет расписка.
Что ж, в конце концов, за время работы в банке Билл не видел от президента и управляющего ничего, кроме хорошего. Они сделали его кассиром. Они давали ему трехнедельные отпуска. На рождество они приготовили ему великолепный подарок — золотые карманные часы с монограммой и, кроме того, узкий изящный конверт, в котором лежали поздравление и пятидесятидолларовая кредитка. Разве можно было не доверять таким людям?
— Хорошо, — сказал Билл. — Я выдам деньги.
После своей первой неудачи с газетой он теперь проводил вечера в читальне городской библиотеки. Снова и снова просматривал юмористические газеты и журналы, сравнивал их с «Катящимся камнем» и пытался понять свою ошибку. Он видел, что другие издания помещают материалы куда слабее тех, что он сумел выловить из гущи городской жизни. И меж тем они существовали. И не только существовали, но даже процветали. У некоторых рос тираж. Некоторые увеличивали количество полос в выпуске. В конце года все помещали специальный отрезной бланк для подписчиков. У них были подписчики!
Перелистав сотни чужих изданий, он пришел к двум выводам. Первое: что смех надо направить на вполне определенные объекты, а не резать всех сразу и без разбора. Психология смеющихся не сложна — люди не любят смеяться над самими собой, зато весьма охотно зубоскалят над ближним. Ведь обычно, делая промахи, люди злятся, но отнюдь не хохочут над своими ошибками.
И, во-вторых, если уж смеяться над кем-нибудь, то смеяться в полную силу.
Приняв эти положения за основные, он начал готовить к печати четвертый номер «Катящегося камня».
— Я поставлю «Катящийся камень» на ноги!
Он говорил это Мак-Леану, он повторял это Атол, Пресслеру, Бучу. Эти слова стали для него вечерней и утренней молитвой.
— Я сделаю «Роллинг Стоун» популярной газетой. Но для этого нужны деньги. Всего сто долларов, чтобы купить бумагу и заплатить наборщикам…
Шестьдесят долларов пожертвовал Эд Мак-Леан. Тридцать внесли Буч и Пресслер. Десять нашлось у Атол. Она припрятала их к рождеству, чтобы купить подарки мужу и Маргарэт. Она рассчитывала, что останется и на рождественскую индейку для семейного ужина. Но деньги оказались необходимы для покупки бумаги.
Атол с тоской наблюдала за мужем. Он изменился. Раньше он веселил и развлекал знакомых. Нянчился с маленькой Маргарэт. Приходил домой бодрым, радостным. Теперь все кончилось. Тщетно она дожидалась от него шуток. Он стал мрачен. Он уже не делился с ней своими планами на будущее. Щеки его втянулись. От него частенько попахивало спиртным. И все это произошло за какие-нибудь два месяца.
Но, несмотря ни на что, верила — и никто не мог убедить ее в противном — что газета пойдет, что имя Билл Портер будет не менее популярно, чем имя Марк Твен, что все утрясется, устроится.
Позже он отплатил ей, как мог, за всю теплоту и нежность. Он написал хороший и грустный рассказ «Дары волхвов», в котором называл Атол так, как любил называть — Дэл. Но Атол не довелось прочитать этот рассказ.
Четвертый номер «Катящегося камня» родился в ноябре. Это была решающая ставка. Билл предполагал: если тираж разойдется, можно бросить работу в банке и навсегда посвятить себя делу, которое больше всего ему по душе.
Если же судьба вновь повернется к нему спиной, то искать в жизни больше нечего. Значит, он не умеет писать. Значит, самое подходящее для него место — кассовая клетка, а самый лучший собеседник — равнодушная стальная коробка сейфа.
Тираж не разошелся.
Хмурые мальчишки приносили в редакцию пачки газет, сваливали их в угол и исчезали навсегда. Они даже не требовали платы за целый день беготни по улицам. Просто говорили:
— Плохо покупают. И хлопали дверью.
Эд Мак-Леан сидел за столом, далеко вытянув ноги, засунув кулаки в карманы брюк.
Билл попросил у него сигару и выкурил ее до конца. Буч и Пресслер о чем-то беседовали у окна. Билл знал, что они уже не верят в дело.
Последняя пачка «Катящегося камня» упала в угол.
— Не идет, — сказал разносчик. — Зря время потерял.
Всего пять штук и купили. Вот «Хьюстон Пост» — это другое дело.
Хлопнула дверь.
Билл подошел к столу. Жалкая кучка меди лежала перед Мак-Леаном. Четыре доллара восемьдесят центов. Билл потер ладонью лоб.
— Друзья, — сказал он. — Вот и конец. Простите, что я втянул вас в эту историю. Вы проиграли по одной ставке. Вы ставили деньги и проиграли их. Я ставил деньги и надежды. Ставки биты. Завтра я отказываюсь от аренды этой комнаты. Видимо, во мне нет того, что необходимо для бизнеса. Благодарю вас за время, которое вы мне дарили.
Буч и Пресслер пожали Биллу руку и ушли.
— А почему бы вам, Портер, в самом деле не попробовать в «Хьюстон Пост»? Вы можете писать. Я это прекрасно вижу, — сказал Мак-Леан. — Газету вы не умеете вести. Зато писать…
— Нет, Эд. Хватит фантазий. Я не умею писать как надо. Людям не нравится то, что я пишу. Значит, я не умею писать.
— Глупости! — воскликнул Мак-Леан. — Вы что же, хотите приспособить свое перо под вкусы публики? Чушь! Надо, чтобы публика приспосабливалась к вашему стилю!
— Как видите, она не сумела приспособиться, — устало произнес Билл.
— Надо писать еще, еще и еще. В конце концов, вы приучите их к своему голосу, к своим шуткам, к своей манере.
— А кто меня будет печатать?
— О черт! В Америке сто журналов и пятьсот газет. Стучитесь в любую дверь, Портер. Стучитесь, и вам откроют.
— Нет, — сказал Билл. — Хватит.
— Как знаете, — пожал плечами Мак-Леан. — Я завтра уезжаю. У меня забронировано местечко в «Хьюстон Пост». У старика Джонсона всегда найдется для меня двадцать пять долларов. И для вас бы нашлось.
— Нет, — сказал Билл. — У меня семья, Эд. Редактора из меня не получилось. Так пусть хоть получится хороший муж и хороший отец.
Итак, четыре доллара восемьдесят центов. Это был доход, который принес ему «Катящийся камень». Четыре доллара восемьдесят центов. А он мечтал о сотнях долларов, об отрезных талонах для подписчиков, о четырех полосах, о редакторском столе, заваленном оттисками гранок и письмами…
Однажды в банке появился невзрачный человек с бледным лицом, в очках с толстыми стеклами и с большим коричневым портфелем под мышкой. До открытия банка оставалось еще полчаса, но все служащие были уже на местах и готовились к началу операций. Для бледнолицего, видимо, это было привычным зрелищем. Он на мгновенье остановился у входа в операционный зал, бросил на все быстрый взгляд и прошел прямо к окошечку главного бухгалтера. Молча он положил на доску окошечка белую карточку, на которой было напечатано: «X. М. Уорнер. Ревизор Национальных банков».