Кино
Они собрались вшестером в ее гостиной: ребята, Катя и она, Леся.
– Что сначала? Рассказывать или показывать? – предложил на выбор Василий.
– Давай по порядку, – попросила Екатерина. – С того момента, на котором остановились.
– Тогда смотрим кинокартину. Называется «Ночи Лесиндии». Слова и музыка народные. Сценарий и режиссура – совместные.
Смонтировано нами в нечеловеческих условиях.
Фильм захватывал с первой секунды. С того момента, как Саша и Юля оказались в прихожей. Изображение получилось нечеткое: света явно не хватало: тускло светила маленькая настенная лампочка у зеркала. Зато хорошо слышен был каждый шорох, даже довольно слабые звуки свадебного гуляния и вздохи морского прибоя с Лесиных колыбельных дисков.
– Вот оно, – раздался Сашин шепот.
Это он кольцо увидел на столике.
Зашуршал там чем-то: явно убирал расписку депутата. Потом потянулся к полке, где дожидался его верный портфель-«дипломат». Юля стояла тихо. Готовилась, видно.
Выдержанная женщина. Достойно себя ведет, не суетится. Настоящая боевая подруга.
– Что это там шебуршится? – только и спросила.
– А это она себе звуки моря всегда врубает, чтоб лучше спать.
Юля ничего не ответила. Приняла к сведению.
Они покопошились над «дипломатом». Раздались щелчки: оружие подготовили к бою.
Пошли. Четко так, отработанно. Видно, не раз заходила в Лесину квартиру Юля: хорошо знакома была с местностью. Репетировали, скорее всего, не раз, чтоб без сучка, без задоринки вышло.
– Ёп-тыть!!!
Это Саша о чемодан ударился. Бедненький. Она же его предупреждала: не споткнись!
Волнуется, снайпер афганский. Хоть и четыре ордена Мужества за плечами.
Остановились. Переждали. Двинулись.
Юля, как и мечтала, стреляла в Лесю. Очень буднично, ничего захватывающего.
Под карканье чаек и баюканье океанского прибоя приблизилась, нацелилась и пальнула в затылок. Один раз.
Голова дернулась. Кровь брызнула, полилась. Кукла лежала неподвижно. Мертвое тело. Юля чуть постояла, не приближаясь. Просто послушала, не застонет ли жертва. Два слабых хлопка послышались со стороны детской. Один за другим. Юля направилась туда.
– Готовы! – в полный голос, не таясь, сообщил Саша.
– Уходим, – приказала Юля.
– Чемоданы взять хочешь? – уточнил Саша.
– Мне ее барахло не нужно, – отрывисто отказалась меткая стреляльщица.
– А хотела, – упрекнул подругу орденоносец-парашютист.
– Идем, – велела Юля. – Пистолеты убрал?
– Ну! – отозвался Саша.
– Глянь, там нет никого на площадке?
– Вроде нет.
– Все, выходим, пока гости выпивать не набежали!
– Вот тебе и кино! Короткометражное.
– Там есть еще кадры, как он в детей стреляет, – подсказал Филя, – можно показать. Хотите?
– Нет, – в один голос отозвались Леся и Катя.
В хронологическом порядке
– Тогда докладываем дальше в хронологическом порядке, – начал Василий. – Мы больше всего боялись, что они трупы расчленять захотят. Пилить, рубить, кромсать, в морозилку засовывать.
Убийцы сплошь и рядом так делают. Может, кстати, они это поначалу и предполагали, кто их знает. Но уж больно устали. Летели почти четыре часа, волнение опять же. Тут свадьба соседская до самой квартиры расползлась. Решили, наверное, оставить все как есть и просто сделать ноги побыстрее. Тем более что утром предстоял еще перелет, а до него деньги надо было в аэропорту заполучить.
Короче, тут нам повезло. Мы сидим в машине, смотрим: они вышли из подъезда, как белые люди. Вальяжные такие, спокойные. Без багажа. У нее сумка через плечо, у него – «дипломат» в руке. Прошли через двор.
Он «дипломат» – раз – и в мусорку. И скрылись в ночной мгле. Мы подъезжаем к помойке, забираем портфельчик, открываем: там орудия производства. Тут мы застремались.
Че делать? Закрыть и снова на помойку шваркнуть не позволяет гражданская совесть: кто-то после нас подберет и в ход пустит.
Ехать с «дипломатом» в машине может оказаться себе дороже: ночью знаешь как останавливают и шмонают! И неважно им, известные мы, популярные. Только еще хуже будет.
Пресса шум поднимет.
Потом окажется, что у этих пистолетиков такое темное прошлое, что мама не горюй. А мы к нему, стало быть, будем причастны.
В общем, мы обобзделись, но решили ехать. Едем и дрожим. Эти спокойные выходили, заметь. Троих, типа, замочили и идут – гуляют.
А мы, на страже твоего покоя, гоним и стремаемся, как зайцы.
Короче, домчались до моста, останавливаемся на аварийке, вываливаем в воду железо, «дипломат» пустой просто так кидаем на тротуар, подкатываем к Кутузовскому: патруль! Мы сидим в шоке. Они нас обстоятельно обыскивают. Поздно! Им бы минуты две назад с нами повстречаться. Было бы, о чем говорить. Отпускают несолоно хлебавши.
Аристарх наш, звукорежиссер, в это время заявляется в твою квартиру снимать «показания счетчика», то есть видеозаписи смотреть, как что получилось. Ну, что получилось, вы видели. Везет весь материал к Филе на хату. Мы уже, кстати, рубимся. А нам, заметь, лететь еще! Цени!
Мы скидываем фильму на диск, кое-как спим пару часов, одеваемся в спецодежду и валим в Шереметьево. Проходим все контроли. Видим твоего издалека: заметно психует. Тут Аристарх ему звонит со своего мобильного.
У него номер засекречен. Зачем – непонятно. Мы, как видим надпись, что номер засекречен, сразу знаем: он. Но тут солидно должно было выглядеть. В общем, Аристарх делает металлический голос и заявляет:
– Звоню от депутата такого-то. Он в салоне VIP. Поручил мне передать вам кое-что. Поднимите-ка левую руку вверх, покажите мизинец. Не вижу, не вижу. Так, лучше, хорошо, порядок. Пройдите к мужскому туалету, в первой кабинке справа, на унитазе найдете сумку. Взяв сумку, на ее место положите расписку депутата. Вы никого не увидите, но про расписку не забудьте во избежание недоразумений.
«Ага, ага». – Убивец твой заторопился, прям полетел в сортир, будто подперло у него.
Боялся, наверное, что там сумка одна без него заплачет-заскучает.
Ты б еще видела, как он руку тянул! Как отличник с первой парты. Кольцо на мизинчике и так и сяк показывал.
Вбегает. Мы там стоим, типа, по делам: кто руки моет, кто, сами понимаете… Он, что твоя птица-тройка, врывается в кабинку и первым делом спускает воду. Приучила ты его, Леська, для успокоения нервов шум воды слушать! Потом затих там. Деньги, видно, смотрел. Мы не то чтоб волнуемся, но нервы слегка щекочет: вдруг заметит вместо президентов наши ясные лица? А он, скорее всего, только пачки пересчитывал второпях. Там все чин чинарем: в каждой пачке по десять тысяч зеленых. Мы упаковали восемьдесят пачек. Таких новеньких, хрустящих, душистых! Ну, он там посчитал, понюхал, похрустел. Вылез из кабинки, как из сауны, распаренный. Но видно, что полегчало. Отпустило. Идет себе степенно. Расписку, кстати, оставил, не забыл. Все по-честному.
– Ой, что там с ними стало, когда они все эти «деньги» разглядели! – возрадовалась Катерина. – Ой, умираю, но не сдаюсь!
Все, предусмотренное их сценарием, воплотилось в реальность, все прошло как по маслу. Можно было расслабиться, еще слегка посмаковать детали про поднятую руку с кольцом, воду спущенную и все такое прочее. Но Ренат остановил народное ликование:
– Подождите, вы чего! Это еще не все! Вы до конца дослушайте.
– А разве не конец? – подивилась Катя.
– А разве кто-то произнес: «The End»? – удивленно поинтересовался Ренат.
– Нет, – завороженно отказались подруги.
– Тогда слушайте дальше, что вам Василий скажет.
Василий продолжил:
– Заходим в самолет. Мы, учтите, строго-официально выглядим: в темно-серых костюмах, волосы в порядке, как по уставу полагается. Смотрим, парочка сидит себе на своих местах, расслабляются.
Взлетели.
Как только разрешили отстегнуть ремни, мы с Ренатиком двинулись к ним.
Ренат показывает ксиву, удостоверение красненькое:
– Прыгун Александр Игоревич? Прошу проследовать на указанное место.
Он в документ вгляделся, бледный стал до синевы. Думал, скорее всего, куда ему бежать. А куда убежишь? Летим все же. В окошко не прыгнешь.
– Мы хотим вам кое-что предъявить, – объявляет Ренат.
Он идет с нами. При Юле остается Аристарх. Усаживается на Сашино место и высится себе молча. Другого от него не требуется. Мы тем временем сажаем Сашу промеж себя и демонстрируем ему по лэп-топу известный вам фильм о ночных снайперах.
Он, кажется, обосрался. Реально, кроме шуток. В самом прямом смысле. Несмотря на ордена и боевой опыт с девятилетнего возраста.
– Что делать будем, Александр Игоревич? – спрашиваю его горько, но с сочувствием.
– Я арестован? – лепечет герой.
– А как вы сами думаете? – подсказываю я.
Он повесил голову.
– Тройное убийство, заранее спланированное, с отягчающими обстоятельствами. Пожизненное вам обеспечено. А если туркам отдадим (они предупреждены), то – смертная казнь. У них там есть такая статья. Им чужих преступников не надо, своих хватает, – я ему толкую.
– Вы за нами следили? – спрашивает заплетающимся языком.
– Следили, да вот не уследили, – отвечаю сурово.
– А может, мы как-нибудь договоримся? Чтобы вы нас назад отправили? К туркам не отдавали? – предлагает нам спецназовец.
– Пишите чистосердечное признание. И на диктофон наговаривайте. И торговаться с нами не стоит!
Все написал! И она, кстати, тоже! И в устном виде изложили.
Мы сидим суровые, задумчивые.
– А если… если… если… у нас с собой деньги… Может быть, вы их себе, а нас отпустите?
Видишь, молодец какой! Явно у него в ментуре свои люди есть! Он так привычно предложил, по-свойски.
– Ты видел, из каких мы органов? – спрашиваю. – Мы не мусора, ты же особо опасный, международный бандит, сечешь? Мы – неподкупные, не как эти твои кореша-оборотни.
Он сник, а потом опять: