— Пойдёмте. Нужно обсудить условия вашей работы и проверить, что вы знаете и умеете.
Кабинет оказался просторным, но строгим. Большой дубовый стол, заваленный документами, старинный шкаф с тяжёлыми медицинскими томами, по стенам аккуратно развешены анатомические таблицы. В углу стоял металлический тазик с кипящей водой — в нём стерилизовались инструменты. Запах йода и спирта слегка щипал нос.
Главврач сел за стол и жестом предложил Мирославу занять стул напротив.
— Я врач Ефим Степанович Громов. Главный врач этой клиники. — Он перелистнул несколько страниц в своём журнале и посмотрел на Мирослава поверх очков. — Ваш диплом — это, конечно, хорошо. Но здесь мало просто числиться врачом. Здесь нужно работать. Ваш опыт?
Мирослав чуть поёрзал на стуле, пытаясь не показать неуверенность.
— Честно говоря, я только окончил обучение…
Брови Громова приподнялись.
— То есть опыта у вас нет?
— Я обучался по современным методикам. В нашем времени стоматология шагнула далеко вперёд…
— В вашем времени? — Громов смотрел на него пристально.
Мирослав осёкся, понимая, что только что чуть не сказал лишнего.
— Я имею в виду, что… в разных местах обучают по-разному.
Главврач смотрел на него долго, слишком долго, отчего у Мирослава по спине пробежали мурашки. Потом Громов усмехнулся — сухо, без тени улыбки.
— Проверим. Сейчас идём в хирургический кабинет. Посмотрим, как вы справитесь с настоящей работой.
Он встал и направился к двери, а Мирослав почувствовал, как внутри всё похолодело. Теперь он должен был доказать, что действительно достоин быть здесь.
Кабинет был освещён тусклым светом настольной лампы, создавая резкие тени на стенах. Старые кожаные кресла скрипнули, когда Мирослав сел напротив главного врача. На дубовом столе, помимо стопок пожелтевших картотечных карточек, лежала открытая медицинская книга, рядом аккуратно сложены несколько металлических инструментов — зеркальце, пинцет, зонд. Запах антисептика смешивался с лёгким ароматом бумаги и чернил.
Ефим Степанович Громов, заведующий клиникой, поправил очки, внимательно осматривая молодого омегу. Его взгляд был тяжёлым, цепким — таким, каким встречают тех, кто должен доказать свою ценность. Он неспешно перелистнул страницы своей книги, затем поднял голову.
— Что вы можете сказать о лечении пульпита? — голос главврача был спокойным, но холодным, без намёка на сочувствие.
Мирослав почувствовал, как его сердце пропустило удар. Вопрос простой, но именно простота и была опасна. Он осознавал: малейшая ошибка — и его сочтут дилетантом. Он сглотнул и начал говорить ровным, но уверенным голосом:
— При лечении пульпита важна точная диагностика. Первое — дифференциация обратимого и необратимого воспаления пульпы. Если процесс ещё можно повернуть вспять, используется биологический метод лечения, при котором применяются лечебные прокладки на основе гидроксида кальция. Но если пульпа необратимо повреждена, необходимо эндодонтическое вмешательство, то есть полное удаление некротизированных тканей с последующим пломбированием каналов.
Он говорил уверенно, вспоминая университетские лекции и практику. Громов продолжал смотреть на него, не перебивая, но в глубине его глаз появилось что-то похожее на лёгкое удивление. Он наклонился вперёд, сцепив пальцы в замок.
— Анестезия? — коротко спросил он.
— Современный подход включает в себя инфильтрационную и проводниковую анестезию. В особых случаях, при сложном строении каналов, можно использовать метод депульпирования с предварительным применением девитализирующей пасты, но это крайняя мера. В идеале удаление нерва должно быть безболезненным, а значит — эффективное обезболивание обязательно.
Главврач кивнул, затем по привычке поднял руку и медленно провёл по подбородку. Его лицо оставалось непроницаемым, но Мирослав уловил, как слегка изменилось выражение его глаз.
— Вы уверенно говорите. Но где вы обучались таким методикам? — в голосе звучало то ли сомнение, то ли любопытство.
— Я учился… — Мирослав замялся, подбирая слова, — у лучших специалистов, изучал новейшие подходы. Хочу поделиться этими знаниями здесь.
Громов пристально смотрел на него. Затем вдруг медленно снял очки, положил их на стол и сложил руки перед собой.
— Вы оперируете терминами, которые я встречал в зарубежных публикациях. Советская стоматология пока не использует столь глубокий эндодонтический подход. Откуда вы всё это знаете?
Мирослав напрягся. Он не мог сказать правду — не мог объяснить, что попал сюда из другого времени, где стоматология шагнула на десятилетия вперёд. Он чувствовал, как воздух в кабинете стал тяжёлым, а взгляд главного врача сверлил его насквозь.
— Я… много читал. — Он попытался говорить спокойно. — Изучал разные источники, включая зарубежные работы.
Громов прищурился, но, кажется, принял этот ответ.
— Допустим. Но читать и лечить — не одно и то же. Сейчас мы это проверим. — Он встал, жестом указывая Мирославу следовать за ним. — Пойдёмте в операционную. Посмотрим, как ваши знания работают на практике.
Мирослав почувствовал, как его сердце снова пропустило удар. Теперь он действительно должен был доказать, что его знания — это не просто слова.
Мирослав почувствовал, как его ладони вспотели. Волнение нарастало с каждым шагом, пока он следовал за главврачом по длинному коридору. Высокие потолки, ровные ряды дверей с табличками, скромная мебель — всё дышало строгостью, дисциплиной и той самой профессиональной сдержанностью, которая отличала советскую медицину. За окнами уже вовсю кипела жизнь — улицы Москвы наполнялись звуками трамваев, голосами рабочих, спешащих на заводы и фабрики. В воздухе витал запах утренней свежести, смешанный с гарью угля и влажным деревом — следствие недавнего дождя.
— В операционной сейчас пациент с запущенным пульпитом, — пояснил Громов, шагая уверенно, будто каждый угол этого здания был частью его самого. — Профессор Тихонов будет проводить экстракцию. Вы поможете. Покажете, как работают ваши знания.
«Экстракция» — удаление. Простая процедура, но в условиях тридцатых годов Мирослав понимал, что не всё будет так просто. Современные обезболивающие ещё не вошли в широкий обиход, антисептика развита не так, как в его времени. Он сглотнул. Отступать было некуда.
Дверь в операционную открылась, и Мирослав сразу ощутил резкий запах карболовой кислоты, которой пахли халаты, инструменты, воздух. Больничный свет ударил в глаза, заставляя их немного прищуриться. В центре комнаты стояло кресло, в котором сидел пациент — мужчина, альфа, лет сорока, с заострёнными чертами лица, перекошенного от боли. Его скулы судорожно напрягались, а пальцы вцепились в подлокотники кресла.
— Каков у нас случай? — ровным тоном спросил Громов, обращаясь к хирургу, высокому пожилому мужчине в белоснежном халате.
— Верхний шестой, — ответил тот, даже не глядя на вошедших, внимательно изучая пациента. — Коронка разрушена, гнойный процесс. Надо удалять.
— Молодой специалист Миргородский поможет вам, — сказал Громов, переводя взгляд на Мирослава. — Посмотрим, как он справится.
Профессор Тихонов, наконец, поднял глаза, внимательно изучая Мирослава с прищуром человека, повидавшего многое. В этом взгляде не было ни доверия, ни предвзятости — лишь профессиональный интерес.
— Вы работали с такими случаями? — спросил он.
— Да, — кивнул Мирослав. — Но у нас применяются другие методы. Современные.
— Современные? — переспросил Тихонов, слегка хмыкнув. — Ну что ж, посмотрим.
Пациент слегка задвигался в кресле, взгляд его метался между врачами с заметной тревогой.
— Только побыстрее, товарищи… сил больше нет терпеть.
Мирослав на секунду прикрыл глаза, мысленно прокручивая алгоритм. Всё, что он знал, всё, что читал и практиковал в своей эпохе, теперь предстояло адаптировать к этим условиям. Он не мог позволить себе ошибиться.
Сделав глубокий вдох, он шагнул к столу с инструментами. Тихонов передал ему пинцет и шприц с новокаином.
— Анестезия, — сказал он. — Вводите.
Мирослав ощутил дрожь в пальцах, но усилием воли заставил себя быть уверенным. Аккуратно взяв шприц, он определил нужную точку — проекция верхнего шестого моляра, затем осторожно ввёл иглу. Пациент вздрогнул, сжал зубы, но не закричал.
— Теперь ждём, — сказал Мирослав, кладя шприц на лоток. — Несколько минут, чтобы анестезия подействовала.
Тихонов скрестил руки на груди.
— Видел я врачей, которые даже иглу держат неправильно, — задумчиво произнёс он. — Вы не из их числа.
Мирослав выдохнул, позволив себе лёгкую усмешку.
— Рад это слышать.
Пока они ждали, Тихонов продолжал внимательно наблюдать за ним.
— Вы сказали, что у вас применяются другие методы. Что бы вы сделали в этом случае?
Мирослав на секунду задумался. Говорить, что в его мире такую ситуацию удалось бы спасти без удаления зуба — было бы слишком.
— Во-первых, лучшее обезболивание, — сказал он. — Более сильные анестетики, более точечный подход. Во-вторых, лучшая диагностика. Мы можем увидеть корни зуба на рентгене и точно знать, какие участки поражены.
Тихонов кивнул.
— А если без этих ваших… рентгенов?
— Тогда я бы попробовал спасать зуб через лечение корневых каналов, — ответил Мирослав. — Если, конечно, не поздно.
Тихонов задумчиво посмотрел на пациента, затем снова на Мирослава.
— Поздно, — тихо сказал он. — Но ваш подход правильный.
Прошло ещё несколько минут. Пациент начал чувствовать онемение, его дыхание стало ровнее.
— Теперь можно, — сказал Тихонов. — Покажите нам, как работают ва