Мирослав мягко отодвинул зеркало, и, взяв в руки инструмент для осмотра, посмотрел на пациента.
— У вас глубокий пульпит, — сказал он спокойно, стараясь не выдать своего волнения. — Нужно срочно удалить нерв, иначе будет хуже. Я постараюсь вам помочь, но, увы, анестетики здесь недостаточно сильные, и вам придётся немного потерпеть.
Пациент посмотрел на него с испугом, его глаза немного расширились, но он кивнул, стиснув зубы.
— Делайте что нужно, доктор, только помогите… — его голос дрожал от страха, но в нем было также отчаянное желание избавиться от боли.
Мирослав почувствовал, как его сердце сжалось от сочувствия. Этот человек доверился ему, и он не имел права подвезти. Он был врачом, и его задача — сделать всё возможное, чтобы помочь пациенту.
— Всё будет хорошо, — сказал Мирослав, пытаясь улыбнуться, хотя и сам был взволнован. — Я сделаю всё, чтобы облегчить боль. Вы просто постарайтесь расслабиться.
Он сделал паузу, тщательно подготавливая инструменты, стараясь не показать нервозности. Состояние пациента требовало бы анестезии и подходов, которых здесь в полной мере не было. Но Мирослав знал, что ему предстоит сделать невозможное. Он сам должен был адаптироваться под новые условия, найти способ облегчить боль и помочь человеку.
В глазах пациента ещё мелькали признаки страха, но он держался. Видно было, что боль и страдание сильнее страха перед неизвестностью, которая ждала его в кресле.
Мирослав подошел к шкафу с инструментами, его взгляд упал на старые, изношенные предметы, которые с трудом можно было назвать современными. В этом помещении было темно и тесно, лишь тусклый свет, пробивающийся через маленькое окно, едва освещал кабинеты, оставляя все в полумраке. Стены были покрыты слоем пыли, и в воздухе стоял запах старинного дерева и немного прогорклого металла.
Мирослав открыл дверцу шкафа и обнаружил, что в его распоряжении всего несколько базовых инструментов — острые скальпели, старомодные зеркала и щипцы, которые в его родном времени уже давно были заменены современными, более точными устройствами. Он ощутил, как внутри него холодеет от беспокойства. Эти инструменты казались абсолютно неподходящими для таких сложных процедур, как пульпит, а тем более для удаления нерва в зубе.
Он вздохнул, почувствовав, как его сердце ускоряется. С каждым моментом становилось ясно, что ему предстоит работать на грани возможного, использовать импровизированные методы, рискуя не только результатом, но и репутацией. С каждой секундой понимание того, что он здесь — не по своей воле, а чтобы доказать свою состоятельность, становилось всё яснее. Его будущее здесь зависело от каждого его шага.
«Я должен быть осторожным, — думал он, протягивая руку к скальпелю. — Ошибка может навредить не только пациенту, но и мне. Но если я справлюсь, это убедит всех в моей компетентности».
Его рука дрогнула, когда он взял скальпель, старый и слегка изогнутый. Он прокачал воздух в лёгких, глотая слюну, чувствуя, как у него во рту пересыхает. Он заметил, как тени, отбрасываемые инструментами, скользят по столу, создавая странные формы. Мирослав поставил инструмент обратно, а затем принялся осматривать другие, такие же устаревшие и неэффективные.
Понимая, что тут нельзя полагаться на привычную точность и современные технологии, он принял решение действовать творчески. Все его знания, все теории и методы, которые он изучал в своём времени, теперь пришлось подгонять под совершенно другую реальность, не в лучшую сторону.
Он закрыл шкаф, снова подойдя к пациенту. Его сердце билось сильно, но он знал: выбора нет. Он должен действовать, не показывая своей нервозности. Все глаза были теперь на нём, и любой его неверный шаг мог стать фатальным. Все, что ему оставалось — это сделать так, как научили его когда-то, используя каждый доступный инструмент, каждую каплю знаний.
«Нужно действовать быстро, — размышлял он, собирая волю в кулак. — Медлить нельзя, иначе последствия будут непоправимы».
Мирослав взял в руки старый скальпель, ощущая, как его ладонь немного потеет, несмотря на усиливающийся холод в комнате. Взгляд его был сосредоточен, руки — уверены, хотя в груди бурлило беспокойство. Задача была непростой, но выбора у него не было. Он не мог позволить себе ошибиться, ведь от этого зависела не только его профессиональная репутация, но и жизнь пациента, доверившегося ему. Внутри кабинета царила почти мёртвая тишина, нарушаемая лишь лёгким скрипом старых инструментов и приглушёнными стонами пациента, который, судя по его виду, ощущал сильную боль.
— Потерпите немного, сейчас станет легче… — тихо, но уверенно произнёс Мирослав, стараясь как можно больше успокоить пациента и себя.
Мирослав не мог позволить себе замедления, его сердце билось с ускоренной частотой, но внешне он сохранял спокойствие, действуя чётко и по шагам, как его учили. Он быстро замещал устаревшие инструменты, заменяя их импровизированными методами, которые, тем не менее, отвечали его пониманию, как должно проходить лечение. Он знал, что ему нужно использовать всё, что он изучал в своей родной реальности, но также понимал, что стоит помнить и об этих старых приборах, которые словно не хотели быть частью нового мира. Всё его внимание было сосредоточено на одном — на том, чтобы не навредить, помочь и, в конце концов, доказать, что знания и умения стоят гораздо больше, чем несовершенные инструменты.
Пациент, стиснув поручни кресла, издавал тихие стоны, отчётливо ощущая каждое движение, но Мирослав был готов. Он терпеливо и методично провёл необходимую процедуру, зная, что каждое действие — это шанс для его новой жизни в этом странном и неизведанном мире. С каждым его движением боль пациента становилась всё менее заметной, а его дыхание становилось всё более ровным.
— Всё, готово. Сейчас боль стихнет, но вам нужно будет прийти ещё раз, — сказал Мирослав, снова улыбнувшись, но его улыбка была спокойной, сдержанной. Он чувствовал, что справился, что сделал всё как нужно, несмотря на те условия, которые были далеки от идеальных.
Пациент вглядывался в Мирослава, а в его взгляде читалась смесь удивления и благодарности. Он не верил своим ощущениям, не понимал, как всего несколько минут работы могли так быстро снять боль, которая мучила его несколько дней подряд.
— Я никогда не чувствовал такой лёгкости сразу после лечения… Вы волшебник, доктор! Спасибо вам огромное! — говорил он, смотря на Мирослава с искренним восхищением.
Мирослав мягко улыбнулся, но в его улыбке не было гордости или самодовольства. Он просто продолжал работать. Он был человеком своего времени, который столкнулся с новой реальностью, и его работа была не просто лечением, но и подтверждением того, что он, несмотря на всё, был готов быть полезным.
— Я просто выполнял свою работу. Очень рад, что вам стало лучше, — сказал он тихо, стараясь скрыть свою нервозность. Он знал, что ещё много предстоит доказать. Много людей, коллег, к которым он ещё не подошёл, ожидают доказательств его способностей. Но всё это было ещё впереди. В этот момент, несмотря на все волнения, он почувствовал лёгкую усталость, приятное облегчение, зная, что справился с первым, самым важным шагом.
Пациент встал с кресла и, несколько удивлённо ощутив облегчение, глубоко вздохнул. Мучившая его боль исчезла, и с каждым движением он чувствовал, как тело наполняется лёгкостью. Он подошёл к зеркалу, взглянул на себя и на мгновение задержал взгляд, словно не веря в то, что только что произошло. Он повернулся к Мирославу и с искренним восхищением произнёс:
— Спасибо вам огромное, доктор! Я никогда не думал, что это может пройти так быстро и безболезненно. Вы настоящий мастер.
Мирослав, стоя возле стола, сдержанно, но искренне улыбнулся. Его лицо не выражало ни гордости, ни самодовольства, но в этом было что-то глубоко человеческое — лёгкое удовлетворение от того, что он смог помочь.
— Пожалуйста. Это моя работа. Рад был помочь, — сказал он спокойно, стараясь скрыть всё, что происходило внутри. Он знал, что сделал только свою работу, но в этой маленькой победе ощущался особенный вкус — вкус того, что он справился с задачей в новом, незнакомом мире.
Пациент ещё раз поблагодарил его, в его голосе была нотка искренней признательности, и он, не зная, как ещё выразить свою благодарность, покачал головой в изумлении. Затем, с лёгким шагом, он вышел из кабинета, оставив Мирослава одного.
Комната погрузилась в тишину. Мирослав стоял у стола, его глаза медленно останавливались на старом оборудовании, которое пока не могло сравниться с тем, что он знал в своём времени. Он ощущал лёгкую усталость, но также и приятное облегчение — тот момент, когда осознаёшь, что ты смог справиться с чем-то важным. Он был уверен в себе, хотя и знал, что впереди будет ещё много трудных моментов. Это был только первый шаг, но он был сделан.
Вскоре его взгляд снова скользнул к окну, за которым начиналось обычное утро в Москве. Светлое небо, дымка, едва поднимавшаяся над заводами и домами, создавали атмосферу нового, но ещё не законченного мира. Мирослав почувствовал в этом какие-то схожие с собой чувства — он был частью чего-то нового, но ещё не до конца принятого, и только время могло показать, как он сумеет адаптироваться и справиться.
— Это только начало, — подумал он. — Но я могу это сделать.
Забрав медицинские инструменты, Мирослав направился к двери, не спеша. Он не знал, что будет дальше, но теперь хотя бы почувствовал, что у него есть шанс. Он мог быть полезным в этом времени, и именно это было для него самым важным. Оставив кабинет позади, он сделал шаг в коридор, готовый встретить новый день и новые вызовы с уверенностью, которая только начинала складываться.
Тихо, словно где-то вдали, раздался звонок — такой же утренний и полный надежд, как и его собственные.