— Позвольте представиться, я Павел Андреевич Соболев, сотрудник НКВД. Моё дело — знать обо всём, что происходит вокруг товарища Сталина, особенно о таких необычных людях, как вы.
Мирослав сразу почувствовал, как с каждым словом давление растёт. Это не было просто разговором. Соболев не просто задавал вопросы — он разрабатывал стратегию, его слова несли в себе угрозу. Мирослав постарался не выдать своего волнения и, несмотря на внутреннюю тревогу, ответил спокойно:
— Что именно вам от меня нужно, товарищ Соболев?
Его голос был твёрдым, но внутри росло напряжение. Он не знал, что ожидать от этого разговора. Каждое слово могло быть последним. Соболев с ухмылкой приблизился и шагнул ещё ближе, его лицо, теперь хорошо освещённое, было выражением расчётливой уверенности.
— Мне нужно знать, кто вы такой на самом деле. Товарищ Сталин вам поверил, но я не так доверчив. Откуда вы взялись, Мирослав Сергеевич? Как оказались рядом с вождём в такой важный момент?
Тишина наполнила комнату, когда Соболев произнёс эти слова. Они повисли в воздухе, и Мирослав почувствовал, как его взгляд становится тяжелым, словно каждый вопрос несло не только любопытство, но и полное доверие к его ответу.
Мирослав зажмурился на мгновение, пытаясь собрать мысли. Вдохнув глубоко, он ответил:
— Я уже рассказал товарищу Сталину всё, что знаю. Он поверил мне. Почему вы считаете, что вам следует сомневаться в его решении?
Соболев тихо рассмеялся, его смех был коротким, но сдержанным, в нём не было радости. Смех был каким-то холодным, беспокойным, как если бы он наслаждался игрой, в которой всегда знал результат. Он подошёл ещё ближе, и это движение как будто ещё больше сузило пространство.
— Моя работа — сомневаться, товарищ Миргородский. Ваша история слишком неправдоподобна. И если я найду хотя бы малейшую неточность, поверьте, ваше положение резко ухудшится.
Слова Соболева ударили, как молот. В них было всё — угроза, давление, призыв к действию, который Мирослав должен был выдержать. С каждым словом, с каждым шагом приближающегося собеседника воздух становился тяжелее. Мирослав почувствовал, как каждое его движение вырывается из-под контроля, но он сдерживался, зная, что сейчас он не может позволить себе ошибку.
Ему пришлось вновь взглянуть в глаза Соболеву, и эти глаза, холодные и строгие, не отпустили его.
Соболев знал, что каждый его вопрос — это испытание. Но Мирослав знал, что его ответ может определить не только его будущее, но и всё, что произойдёт дальше. Он почувствовал, как каждое слово, каждое действие приобретает колоссальное значение. В его голове вертелись тысячи мыслей, но единственное, что оставалось верным — это его решимость выжить и доказать свою ценность, несмотря на всё давление.
Мирослав резко поднял голову, и его взгляд встретился с холодным, неуловимо угрожающим взглядом Соболева. Он не мог позволить себе показать слабость, даже несмотря на сжимающее сердце напряжение. В комнате было тихо, почти не слышно звука за окном, лишь изредка доносился шум машин за стенами общежития, создавая ощущение, что мир за пределами этой комнаты продолжал вращаться, невидимый и бесстрашный.
— Я ничего не скрываю, — произнес Мирослав, голос был твёрдым, несмотря на растущее в груди беспокойство. — Если вы хотите знать правду, она у вас уже есть. Я не враг и не шпион, я врач, и моя цель — только лечить людей.
Мирослав пытался уверить себя в собственных словах, но видел, как его уверенность не затмевала холодный взгляд Соболева. Мужчина слегка улыбнулся, но эта улыбка не была дружелюбной. Она была жестокой и саркастичной.
— Не горячитесь, Мирослав Сергеевич, — ответил Соболев, его голос был низким и ровным, но в нем звучала угроза, едва скрытая за маской вежливости. — Я лишь хочу, чтобы вы осознали всю серьёзность ситуации. Я буду следить за вами очень пристально. Каждый ваш шаг, каждое ваше слово — всё будет под моим контролем.
Соболев снова отошел к окну, как будто его присутствие в комнате было не более чем наблюдательным моментом. Но Мирослав чувствовал, что это было не так. Каждый его поступок, каждый взгляд, каждый жест — всё это было под прицелом.
Он выпрямился в кресле, пытаясь сохранять спокойствие. Но что мог он сделать? Только сказать правду, хотя и знал, что эта правда едва ли будет услышана.
Соболев не спешил, его шаги были размеренными, а движения — расчетливыми. Он смотрел на улицу, как будто наслаждаясь моментом собственного превосходства, но в его глазах блеск холодной решимости.
— Если вы хоть раз сделаете что-то подозрительное, что может навредить товарищу Сталину, — сказал он, не оборачиваясь, его голос был теперь почти невыносимо спокойным, — я лично позабочусь о том, чтобы вы больше никому не могли навредить.
Эти слова проникали в самые глубины сознания Мирослава, заставляя его внутренне сжаться. Он знал, что за этим могло последовать всё, что угодно, и он должен был быть готов ко всему. Стараясь сохранить достоинство, он ответил, хотя его голос чуть дрожал от волнения:
— Уверяю вас, мне не в чем себя упрекнуть.
Соболев резко обернулся, его глаза блеснули жёсткой уверенность. Он сделал шаг вперёд, так близко, что Мирослав мог почувствовать запах табачного дыма, несущийся от него, и ощущение этого давления сжало грудь.
— Посмотрим, — произнес он, глаза его казались не просто холодными, но и нечеловечески беспристрастными. — Но помните, товарищ Миргородский, ваше пребывание здесь — только моя добрая воля. Не забывайте это.
Мирослав сидел неподвижно, чувствуя, как напряжение в воздухе становится всё более тяжёлым, как железный камень, который он вонзал в себе. Он знал, что Соболев — это не просто человек, который стоит за ним, он был частью механизма, который мог бы обрушиться на него с неимоверной силой. Это был тот момент, когда каждый шаг, каждое слово могло стать решающим. Мирославу оставалось только надеяться, что он смог произвести правильное впечатление.
Соболев подошёл к двери, не произнося больше ни слова. Мирослав остался сидеть в темноте, его глаза следили за каждым движением собеседника, почти затаив дыхание. Мужчина медленно повернулся к выходу, но, открыв дверь, остановился на мгновение и бросил последний взгляд через плечо.
— И да, будьте осторожны с вашими новыми друзьями. Иногда именно они оказываются первыми, кто вас предаёт.
Эти слова звучали, как удар молнии, разрезая тишину комнаты. Мирослав почувствовал, как ледяная волна пробежала по его телу, его мысли мгновенно загудели, пытаясь найти смысл этих угроз. Он знал, что каждое слово Соболева имело вес, и что каждое его движение следовало воспринимать с осторожностью.
Мирослав поднялся на ноги и, стараясь сохранить спокойствие, ответил с холодной решимостью:
— Спасибо за совет, товарищ Соболев. Я учту это.
Он не позволил себе ни нервного жеста, ни колебания в голосе, несмотря на то, как сжималась его грудь, словно он стоял на краю пропасти. Он знал, что каждое его слово и каждое движение здесь могло стать решающим. Соболев, казалось, оценил его спокойствие — на мгновение его глаза стали менее жесткими, но улыбка на его лице оставалась холодной.
Мужчина ещё раз взглянул на Мирослава, и в его глазах было что-то такое, что заставило сердце Мирослава биться быстрее — смесь предостережения и презрения. С этим взглядом Соболев и ушел, закрыв за собой дверь с тихим скрежетом.
Тишина, которая осталась в комнате после его ухода, была оглушающей. Мирослав оставался стоять у окна, не в силах двигаться, его тело всё ещё ощущало следы напряжения, а мысли метались в поисках ответа на угрозу. Слова Соболева не давали ему покоя, но одновременно давали чёткое понимание, что он оказался в игре, где каждый шаг — это игра с огнём.
Время прошло, и комната снова наполнилась звуками улицы, доносящимися снаружи — звуки машин, разговоры прохожих, шум вдалеке. Но все эти звуки теперь воспринимались как чуждые, как будто Мирослав оказался в другом мире, где его каждое движение, каждый шаг были под прицелом.
«Теперь я должен быть осторожен, — думал он. — Каждый шаг, каждое слово — всё будет оцениваться. Но что делать, когда доверие становится настолько зыбким? Что делать, если никому нельзя доверять?».
Он глубоко вздохнул и подошёл к столу, начиная перечитывать бумаги, которые лежали перед ним, как будто это помогло ему вернуть контроль над ситуацией. Но в его голове все ещё звучали слова Соболева.
Глава 18Ночные раздумия
Ночь обрушила свою тишину на комнату, как тяжёлое одеяло, затягивая мир за окнами в холодную, но успокаивающую темноту. Лишь тусклый свет старинной лампы, стоящей на письменном столе, играл золотыми бликами на мраморной поверхности. Мирослав сидел, положив руки на холодную древесину, внимательно глядя на пламя, которое извивалось и трепетало, словно пытаясь прорваться через воздух, сдерживаемый стеклянным абажуром.
За окном, в ночной тишине, лишь изредка раздавалось шуршание листьев, наполняющее тёмную улицу ощущением далёкой, невидимой жизни. На мгновение Мирослав представил себе огромный город, в котором он теперь оказался. Он был чужд и близок одновременно. Москва, грозная и величественная, расправляла свои плечи перед ним, словно огромный механизм, который он едва понимал. Но если разобраться, его собственный внутренний механизм был куда более хрупким.
Он поднял взгляд на стены своей скромной комнаты, наполненной запахом старых книг и сырости, и задумчиво повернулся к свету. Его лицо было серьёзным, измученным, глаза были полны тревоги, что трудно было скрыть. Внутренний монолог, который не давал ему покоя, продолжался, рвущийся на куски, как попытка собрать по частям своё ощущение реальности.
«Теперь я точно понимаю, что один неверный шаг может стоить мне жизни. Здесь нельзя доверять никому, даже тем, кто улыбается в лицо… Как я вообще оказался втянутым во всё это?».