Нет.
Они не скрываются. Они хотят, чтобы он знал.
Значит, это только начало.
Он глубоко вдохнул, позволяя воздуху впитаться в лёгкие, пропитаться напряжением, стать частью его. Если они следят — значит, проверяют. Если проверяют — значит, сомневаются.
Вопрос в том, как далеко они готовы зайти.
— Мирослав Сергеевич? — голос Николая выдернул его из оцепенения.
Тот уже стоял у входа, держа дверь открытой, ожидая. В глазах мелькнуло что-то вроде беспокойства, но он не стал спрашивать.
Мирослав кивнул, шагнул вперёд, оставляя утреннюю тревогу за спиной.
Коридоры больницы встретили его привычным гулом. Ожидающие пациенты, запах йода, тихий гул разговоров в кабинетах. Весь мир продолжал жить.
Он направился в свой кабинет, чувствуя, как каждый его шаг становится всё более уверенным.
Если они следят, то пусть смотрят.
Скоро он узнает, кто из них готов перейти черту.
Глава 21Испытание
Мирослав вошёл в кабинет, задержав дыхание. Воздух был пропитан знакомыми запахами — карболка, лекарственные настойки, старые бумаги, впитавшие десятки таких же утра. Но теперь это пространство больше не казалось ему защищённым.
Он заставил себя сделать несколько медленных вдохов, подойдя к столу. Всё вроде бы на месте. Но взгляд тут же зацепился за бумаги.
«Опять?..».
Чуть сдвинуты, словно кто-то пробежался по ним взглядом и не слишком старался вернуть на место.
Мирослав провёл пальцами по краю, по краям листов — чужих следов, конечно, не осталось. Только ощущение чужого присутствия.
«Они были здесь».
Или он начинал сходить с ума.
Он резко поднял голову, услышав шаги за дверью. Тяжёлые, уверенные.
Дверь открылась.
Иван Петрович Карпов.
Альфа, старший врач, чьи взгляды были колки, а слова — жёстки. С самого первого дня Мирослав чувствовал его недоверие. И сейчас, когда Карпов стоял на пороге, осматривая его кабинет как свою территорию, это ощущение только усилилось.
— Рано пришли, — произнёс Карпов, и в его голосе чувствовался скрытый подтекст.
Мирослав не отвёл взгляд.
— Работа не ждёт.
Карпов медленно шагнул внутрь, закрывая за собой дверь. Его взгляд скользнул по столу, по бумагам. На секунду задержался.
— Ну что, Миргородский, готовы к работе? Или вам ещё адаптироваться надо?
Мирослав, не поднимая глаз, продолжал сортировать инструменты, его пальцы двигались методично, без лишней суеты.
— Готов, Иван Петрович. Я уже сказал — мне не нужно время на раскачку.
Карпов ухмыльнулся, но в этой ухмылке не было и тени доброжелательности.
— Смело. Но знаете, что меня беспокоит? — его голос был ровным, спокойным, но в глубине звучало едва уловимое напряжение. — Вы ведёте себя слишком… уверенно. Новичок должен быть тише воды, ниже травы. А вы — будто в своей тарелке.
Мирослав спокойно отложил инструмент, посмотрел на Карпова, его взгляд был таким же ровным, как тон голоса.
— Я просто делаю свою работу.
Карпов прищурился, делая шаг ближе, сократив расстояние между ними.
— Вот именно. И мне интересно, откуда у вас такие знания. Кто вас учил?
Мирослав чувствовал, как напряжение в воздухе стало осязаемым. Карпов говорил без обвинений, но в его тоне слышался едва скрытый скепсис. Он не просто пытался выяснить правду — он проверял.
Мирослав медленно вдохнул, удерживая взгляд, не позволяя себе ни малейшей неуверенности.
— Вы хотите спросить, почему я так хорош?
Карпов хмыкнул, слегка склонив голову, словно бы изучая его ещё пристальнее.
— Нет, — произнёс он тихо, — хочу понять, не слишком ли вы хороши.
Мирослав чувствовал, как что-то сжимается внутри. Это был не просто разговор между коллегами. Это было предупреждение.
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул медбрат, молодой, с красными от утреннего мороза щеками. Он торопливо поправил халат, бросил взгляд на обоих врачей и сообщил:
— Товарищи врачи, у нас пациент. Мужчина, 60 лет, сильная зубная боль. Запущенный кариес. Что делать?
Карпов тут же повернулся к Мирославу, хищно улыбнувшись.
— Ну что, доктор, ваш выход. Посмотрим, как вы работаете.
В голосе Карпова звучал явный вызов. Он не просто хотел оценить работу нового врача — он ждал момента, когда сможет ткнуть в любую ошибку, в любую неуверенность. Мирослав это понимал.
Он чувствовал, как холодеет внутри. Это был не просто первый пациент — это был тест. Если он покажет себя слишком опытным, Карпов снова сделает вывод, что он «слишком хорош». Но если начнёт тянуть время, показывая неуверенность, то окончательно потеряет уважение.
На мгновение он позволил себе задержать дыхание, словно проверяя, насколько стабилен его собственный пульс. Затем кивнул, коротко и без лишних слов.
— Ведите в процедурный, — сказал он.
Голос был ровный, уверенный, без намёка на сомнение. Он не смотрел на Карпова, но чувствовал его пристальный взгляд.
Всё, что оставалось теперь — сделать свою работу.
Пациент сидел на жёстком деревянном кресле, стиснув подлокотники, словно мог удержаться за них от боли. Лицо его дёргалось, покрывалось испариной. Он скрипнул зубами, едва Мирослав прикоснулся к воспалённой десне.
Инструменты в его руках казались пережитком прошлого. Тупые зондирующие иглы, клещи, которые больше походили на орудие пытки, чем на медицинский инструмент. Всё это выглядело так, словно стерильности здесь и в помине не было. Но Мирослав уже держал в руках подобные инструменты, знал, как свести к минимуму боль и страдания.
Карпов стоял чуть поодаль, скрестив руки на груди, с лицом, на котором застыло откровенное ожидание ошибки.
— Мужчина, как давно у вас болит? — ровным, уверенным голосом спросил Мирослав, не отрывая глаз от работы.
— Третий месяц… Уже есть не могу… — ответ прозвучал сквозь стиснутые зубы, голос сиплый, натянутый от боли.
— Почему сразу не пришли?
Пациент попытался усмехнуться, но улыбка вышла кривой.
— Да кто тут лечит? Либо вырвут, либо всё хуже станет…
Мирослав не отреагировал сразу. Он заставил себя глубоко вдохнуть, чтобы не выдать раздражения, хотя в груди неприятно сжалось. Всё это было правдой — медицина здесь, в этом времени, напоминала полуслепого великана, который крушил больше, чем спасал.
Он медленно поднял голову и посмотрел на Карпова.
— Вот поэтому я здесь. Чтобы было лучше, а не хуже.
Карпов поджал губы, но не ответил. Его глаза пристально следили за каждым движением Мирослава.
Мирослав склонился над пациентом, его пальцы работали быстро, точно, ни на секунду не задерживаясь дольше, чем требовалось. Он очищал воспалённый участок с чётким пониманием, где именно затронуть нерв, а где обойти его, чтобы минимизировать боль.
Пациент сначала слабо дёрнулся, но потом, ощутив неожиданное облегчение, чуть приоткрыл глаза.
— Вы… вы не вырвали?
Мирослав аккуратно поставил инструмент на лоток и сдержанно кивнул.
— Не всегда это нужно. Иногда можно сохранить зуб.
Карпов медленно шагнул ближе, бросил взгляд на пациента, затем на медбрата.
— Запишите, что лечение проведено по новой методике. Пусть главный врач ознакомится.
Подтекст его слов был ясен. Он собирался использовать это против него.
Пациент встал с кресла, неловко проводя рукой по щеке, словно не веря, что боль действительно отступила. Он кивнул Мирославу коротко, но в этом жесте было больше благодарности, чем могли бы выразить слова.
Карпов стоял у стены, неподвижный, но его взгляд следил за каждым движением. Когда дверь за пациентом закрылась, он медленно, как хищник, готовящийся к прыжку, двинулся вперёд.
— Вы думаете, что здесь можно работать, как в Америке? — его голос прозвучал тихо, но в нём звенела угроза.
Мирослав не сразу поднял взгляд. Он методично складывал инструменты, избавляясь от последних следов работы. Но в его движениях не было суеты. Когда он наконец посмотрел на Карпова, его голос оставался ровным:
— Вы хотите сказать — здесь лечат не людей, а «по уставу»?
Карпов слегка качнул головой, усмехнулся, но в этой улыбке не было ни тени тепла.
— Я хочу сказать, что чужакам тут не рады. Вы слишком выделяетесь.
Мирослав не отвёл взгляда. Он знал, что это проверка, но за этими словами стояло больше, чем просто враждебность. Карпов не просто испытывал его — он предупреждал.
Внутри что-то сжалось.
«Они собираются меня выдавить. Или… что-то хуже?».
Карпов не ждал ответа. Он развернулся и вышел, оставляя за собой глухую тишину.
Мирослав остался один. Впервые за всё время он ясно почувствовал — это не просто зависть или ревность коллеги. Это угроза. Прямая, осязаемая.
Он медленно снял перчатки, бросил их в металлический лоток и, глядя на них, тихо прошептал:
— Ладно. Будем играть.
Глава 22Враг или союзник
Кабинет, несмотря на своё убогое убранство — стандартный письменный стол, тяжёлый шкаф, стопка медицинских карт и запах карболки, впитавшийся в стены, — казался теперь не просто рабочим местом, а ареной, где вершилась его судьба. Мирослав сидел за столом, барабаня пальцами по деревянной поверхности, взгляд его был рассеян, но мысли бились одна о другую, как волны в осеннюю бурю. Всё, что произошло за день, впивалось в сознание, оставляя после себя едва заметную боль — как будто внутри что-то раскалывалось.
Карпов… Этот человек не просто не доверял ему — он видел в нём угрозу. А угроза должна быть устранена. Но разве дело только в одном человеке? Разве Карпов сам по себе? Если бы всё было так просто, если бы дело ограничивалось лишь неприязнью одного врача-альфы к другому, тогда, может, это можно было бы списать на зависть, на гордость, на обычные столкновения характеров. Но нет — за этим стояло нечто большее.