«Если Карпов не действует сам по себе, значит, у него есть поддержка. А если Николай прав, и кто-то действительно даёт ему зелёный свет?.. Значит, я не просто новичок в больнице. Я объект интереса».
Мирослав медленно поднялся, пройдясь по кабинету. Половицы тихо скрипнули под его шагами. Он чувствовал, как напряжение заполняет грудь, сдавливает горло — как петля, затянутая в самый неподходящий момент. Но страх — опаснейшее из чувств. Страх делал человека уязвимым. Страх давал противнику силу.
Дверь кабинета оставалась приоткрытой, словно напоминая, что он не один. Мирослав замер, затем медленно, без резких движений, подошёл ближе. Осторожно, беззвучно, он закрыл дверь, заперев её на ключ. В коридоре раздался лёгкий звук — едва слышный, но всё же уловимый.
«Нервы шалят, или кто-то действительно следит?».
Его пальцы замерли на ключе. Лёгкий сквозняк пробежался по комнате, и вдруг Мирославу показалось, что за дверью секунду назад кто-то стоял — просто стоял, слушал, выжидал. Он резко обернулся, взгляд метнулся к окну. За ним уже сгущались вечерние сумерки, город жил своей жизнью, но внутри больницы, в этих коридорах, казалось, было слишком много тишины, слишком много наблюдателей.
Он медленно отошёл от двери, сцепив руки за спиной. Доверять или не доверять? Это был ключевой вопрос. Николай Смирнов предлагал союз, но мог ли он действительно быть искренним? Или это тоже было частью проверки? Ведь доверие — это слабость. А слабых здесь не прощали.
В дверь постучали. Не резко, не требовательно — скорее, обозначая присутствие, оставляя возможность не ответить. Мирослав вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Он узнал этот стук.
— Войдите.
Дверь тихо отворилась, и в проёме появился Николай Смирнов. Он вошёл быстро, ловко прикрыв за собой дверь, как будто за ним кто-то мог следить. Взгляд его был напряжён, губы плотно сжаты, и в этом выражении лица читалось не просто беспокойство — тревога, сжатая в тугой узел, ожидала момента, чтобы расплестись.
Мирослав молча смотрел на него, не поднимаясь со своего места, выжидая, когда Николай заговорит. В такие моменты не нужно спешить — тот, кто несёт важную новость, сам выложит её первым.
Наконец, Николай сделал шаг вперёд, бросил быстрый взгляд на закрытую дверь и, понизив голос, произнёс:
— Мирослав Сергеевич, у нас проблема.
В комнате на секунду воцарилась тишина, нарушаемая лишь отдалёнными звуками больничного коридора. Мирослав не спросил «какая», не бросился расспрашивать. Он уже знал, что любая проблема в этом месте — это либо вопрос выживания, либо предвестник конца.
Николай сел напротив, опустив руки на стол, и, посмотрев в глаза Мирославу, без лишних вступлений произнёс:
— Я узнал, что Карпов собирается писать на вас доклад в управлении.
Холодная, мгновенная злость. Мирослав почувствовал, как внутри что-то сжалось, стиснуло внутренности ледяной хваткой. Он ждал этого. Конечно. Это было неизбежно.
— На основании чего?
Голос его прозвучал ровно, даже чуть насмешливо, но внутри всё кипело.
Николай коротко кивнул в сторону коридора, будто там, за дверью, сейчас можно было бы увидеть самого Карпова, уже пишущего бумагу.
— На основании того, что вы «чрезмерно активны» и ведёте «сомнительную работу». Он хочет обвинить вас в ошибках лечения и подрыве авторитета клиники.
Мирослав медленно выдохнул. Всё шло по заранее написанному сценарию. Карпов не просто так давил с первого дня. Он не пытался доказать, что Мирослав некомпетентен — он пытался создать ситуацию, в которой доказательства уже не имели бы значения.
«Игра началась. Они не просто хотят избавиться от меня — они хотят, чтобы я исчез».
Он перевёл взгляд на Николая. Тот, казалось, был готов к этому разговору, но в его лице было что-то ещё — что-то, что выдавалось за обеспокоенность, но скрывало за собой нечто большее.
— Что будем делать?
Вопрос прозвучал спокойно, но за ним стояло всё: доверие, осторожность, готовность к борьбе.
Мирослав почувствовал, что это не просто проверка. Это был первый настоящий тест — вопрос не только к нему, но и к самому Николаю. Их союз — если он вообще существовал — впервые должен был подтвердить свою прочность.
Мирослав задержал взгляд на омеге, пытаясь вычитать больше, чем тот говорил словами.
— Вы сказали «мы». Значит, это и ваша проблема?
Николай тихо усмехнулся, но усмешка эта не была ни весёлой, ни лёгкой. Скорее, это было признание чего-то давно понятного, чего-то, с чем он уже смирился.
— Если Карпов сможет убрать вас, то следующим буду я. Он уже пытался выставить меня некомпетентным. Я как и вы омега, и к тому же давно здесь. Меня просто терпят. Вас — нет.
Мирослав медленно провёл рукой по лицу. Он видел это раньше. Видел, как система выбрасывала ненужных. Видел, как люди, казавшиеся несломленными, гнулись, ломались и исчезали. Вопрос был только в том, кто первым сделает шаг — ты или они.
«Если это ловушка, то я уже в ней. Но если Николай действительно говорит правду, то он единственный, кто может предупредить меня о движениях врагов».
Мирослав выпрямился, сжал пальцы в замок и коротко кивнул:
— Как скоро он отправит доклад?
Николай снова посмотрел на дверь, как будто ожидал, что вот-вот в неё войдёт сам Карпов с заготовленным обвинением.
— Через два дня. Он ждёт официального подтверждения «ошибки», чтобы приложить к нему доказательства.
— А если доказательств не будет?
Николай чуть качнул головой, уголки губ дёрнулись в коротком, мрачном жесте.
— Вы правда думаете, что это что-то изменит? Если он решит вас убрать, он это сделает. Найдёт любую бумагу, подкрепит её нужными подписями.
Мирослав стиснул зубы. Конечно. Конечно, он это сделает. Здесь ошибки не нужны. Достаточно желания.
«Значит, бороться по правилам бессмысленно. Надо менять саму игру».
Он откинулся на спинку стула, сцепил пальцы и впервые за долгое время позволил себе улыбнуться. Не потому, что ему было легко. А потому, что он принял решение.
Мирослав смотрел на Николая, в его взгляде было что-то холодное, выверенное. Мысли лихорадочно метались, анализируя каждое слово, каждую интонацию. Это был момент, когда шаг в сторону означал либо предательство, либо союз. В мире, где никто не доверяет никому, одно неверное движение могло привести к краху.
Но выбирать уже было не из чего.
— Я хочу знать, кто стоит за Карповым. Кто действительно управляет этим процессом.
Слова прозвучали твёрдо, почти вызывающе. Это было не просто заявление, это была первая линия фронта в войне, которую он ещё не до конца осознавал.
Николай поднял брови, но на его лице не отразилось ни страха, ни колебаний. Он смотрел пристально, будто просчитывая возможные последствия, будто взвешивал — стоит ли идти дальше. Затем наклонился ближе, голос стал почти шёпотом:
— А если это слишком опасно?
Мирослав откинулся на спинку стула, пальцы медленно сжались в замок. Губы дрогнули в тени усмешки, в этой полуулыбке было больше горечи, чем юмора.
— Опаснее, чем ждать, когда меня уничтожат?
Николай молчал. Они оба молчали. В этой тишине было больше слов, чем в самых долгих разговорах. Оба понимали: назад дороги нет. Это уже не просто вопрос профессиональной конкуренции, не просто игра в амбиции — это чья-то жизнь. Или его жизнь.
Николай вздохнул, кивнул.
— Тогда у меня есть идея. Но вам это не понравится.
Мирослав прищурился.
— Я слушаю.
Николай встал. В движениях не было суеты, но было напряжение — будто он ждал, что за дверью уже стоит кто-то, готовый войти в любую секунду. Он подошёл к двери, бесшумно проверил коридор, прислушался. В здании было тихо, лишь где-то вдалеке мерно шуршали шаги.
Он обернулся, снова посмотрел на Мирослава. Долго. Как будто пытался разглядеть в нём что-то, что поможет сделать окончательный выбор. В конце концов, человек всегда решает — верить или нет, доверять или отвернуться.
Потом Николай наклонился чуть ближе.
— Вы слышали про доктора Савельева?
Мирослав моргнул, нахмурился. Имя ничего ему не говорило.
— Нет. А должен был?
Николай усмехнулся, но эта усмешка была мертвой. В ней не было ни тени радости, ни капли легкости.
— Два года назад он работал на этом месте. Талантливый, смелый, не боялся говорить правду.
Мирослав почувствовал, как по коже пробежал холод.
— Что с ним случилось?
Николай посмотрел ему прямо в глаза.
— Он исчез.
Тишина.
Не та тишина, что наступает между репликами. Не та, что бывает ночью, когда гаснут последние фонари. Это была тишина, наполненная ожиданием, тишина, в которой сердце стучало громче, чем любые слова.
Николай медленно отступил, подошёл к двери. Взгляд его был всё таким же внимательным, но теперь в нём было что-то другое. Решение.
Он приоткрыл дверь, не оборачиваясь, сказал:
— Завтра в восемь вечера. За городом. Найдите способ уйти из больницы незаметно. Я покажу вам, что здесь происходит на самом деле.
Дверь закрылась.
Мирослав остался один. В кабинете было тихо, но внутри — шум. Мысли, сомнения, тревога.
«Я начал копать. Теперь копать начнут и под меня».
Глава 23Один против всех
Больница дышала напряжением. Она будто застыла в предчувствии бури, в этом затянувшемся мгновении перед неизбежным ударом грома. Мирослав шагал по коридору, и с каждым шагом его охватывало странное, липкое ощущение — взглядов, которых он не мог поймать, разговоров, которые замолкали, едва он приближался. Он чувствовал их, эти взгляды, эти обрывки фраз, глухие, скупые звуки, сливавшиеся в одно — его вычеркнули.