Мирослав чувствовал, как его тело сжимается, как его мышцы напряжены, и как его инстинкты омеги, подавленные раньше, сейчас начинают давать о себе знать. Они были частью него, этой невидимой силы, что заставляла его подчиняться, чувствовать себя слабым, чувствовать беспокойство даже за то, что могло быть не так страшно, если бы он не был омегой. Он смотрел на Николая, видя, как тот, казалось бы, сдерживает своё волнение, как его рука, медленно, но уверенно, приближается к карману, где скрыто оружие. Николай был омегой, но его инстинкты были закалены. Он не был беззащитен, но и он не мог избавиться от того давления, что лежало на его плечах.
Мирослав выдохнул, его дыхание было тяжёлым, как будто весь воздух в комнате стал плотным и тяжёлым, как если бы даже пространство было против них. Он знал, что сейчас настал момент, когда он не мог оставить всё так, как есть. Слова Николая не требовали ответа, но ответ всё равно пришёл, вырвавшись из глубины груди:
— Что будем делать?
Это был не просто вопрос. Это было испытание, не только для Николая, но и для него самого. Он чувствовал, как его сердце сжимается, как инстинкты омеги заставляют его встать на колени перед этим выбором, который висел в воздухе. И в этом выборе, в этой остановившейся тишине, не было возможности для колебаний. Он понял это, понял, что их инстинкты больше не могут быть укрощены. Они должны были ответить на этот вызов, или всё это закончится гораздо хуже.
Николай чуть заметно повернулся к нему, его лицо оставалось спокойным, но Мирослав почувствовал в этом спокойствии что-то более глубокое. Это был тот момент, когда сила Альфы смешивалась с внутренним страхом омеги, в котором всё казалось не таким простым. Его глаза встретились с глазами Мирослава. Это была не просто реакция на происходящее, это было знакомство двух душ с собственными страхами, с собственными сомнениями. Это был момент, когда каждый из них ощущал не только угрозу снаружи, но и то, что они начали понимать друг друга с таким уровнем глубины, что ни один из них не мог больше быть просто омегой или альфой. В этот момент они оба стали чем-то большим, чем просто тем, кто был подчинён и кто подавлял. Это было осознание того, что вместе они уже не могут быть такими, как раньше.
— Ты же сказал, что за нами следят. Если это они, значит, мы уже не одни, — тихо произнес Николай, и его слова прозвучали не просто как констатация факта, а как признание того, что они уже не вернутся назад.
Это было напоминание, что их мир изменился, что эта игра, в которую они были втянуты, не была случайной.
Николай, не отводя взгляда, начал медленно двигаться к двери, его рука легла на карман, где, возможно, скрывалось оружие. Он был готов к любой реакции, но что-то в его позе, в том, как он двигался, заставляло Мирослава почувствовать этот скрытый страх. Николай был омегой, но с ним было что-то другое, что отличало его от остальных — это была не только его сила, но и скрытая боль, скрытая уязвимость, которую Мирослав мог почувствовать, если бы был более честен с собой.
— Ты ждёшь кого-то ещё? — спросил Николай, его голос чуть заметно дрогнул, но только для Мирослава.
Он знал, что Николай хотел, чтобы это было так. Чтобы они могли быть готовы ко всему, что предстояло. Но Мирослав не знал ответа на этот вопрос. Он почувствовал, как в его груди сжалось всё, что было скрыто до этого. Как если бы всё, что они пережили, не имело значения. Как если бы сейчас, в этот момент, они оба стояли на грани чего-то, что они не могли бы остановить.
— Нет, — выдохнул он. Это был не просто ответ. Это было признание того, что они оба стояли на одной линии.
И всё, что осталось, — это только шаг вперёд, несмотря на страх, несмотря на боль, несмотря на всё, что могло последовать.
Стук повторился, и теперь он был громче, настойчивее. Это было не просто испытание. Это был момент, когда всё, что они знали, поднималось на поверхность, готовое обрушиться. Мирослав почувствовал, как его грудь сжалась от ужаса. Они были под наблюдением, и теперь не оставалось ничего, кроме того, чтобы сыграть свою роль. Играть по правилам. И он понял, что они оба были частью игры, в которой их жизни уже не зависели от них.
Когда Мирослав открыл дверь, мир за её пределами показался чуждым и холодным. В тени, скользящей по порогу, стоял человек. Среднего роста, в длинном пальто, с низко надвинутой шляпой. Лицо его было скрыто в полумраке, и ни один штрих не выдавил из тени те черты, которые могли бы рассказать, кто он. Всё было темно, пусто и при этом… давяще знакомо. Мирослав почувствовал, как его собственные инстинкты, эти безмолвные, но властные проявления внутренней боли, поднимались с колен, заставляя его осознавать, что за этим незнакомцем не скрывается просто человек. Этот человек был чем-то больше. Он был тем, кого они оба ощущали прежде, не понимая до конца, как и почему.
Тишина поглотила их, но для Мирослава она стала чем-то живым, растягивающим пространство, превращая его в клетку. Звуки шагов незнакомца, которые казались такими простыми, такими естественными, на самом деле были пронизаны чем-то опасным, угрожающим. Шорох его пальто, когда он ступил на порог, казался эхом чего-то более глубокого, чем просто движение ткани. Это было движение времени, которое двигалось вместе с ним, а Мирослав, как ни старался, не мог не почувствовать его тяжести.
Николай стоял рядом, его глаза были холодными и настороженными, но в них, как и в Мирославе, тоже было что-то иное — не просто физическая настороженность. Это была реакция двух омег, чьи инстинкты сжались, реагируя на то, что здесь, за дверью, стоит не просто человек, а нечто большее. Этот незнакомец был как вызов, бросаемый их существу, их внутреннему миру. Мирослав не мог поверить в происходящее, но в то же время не мог сомневаться, что всё это уже давно предначертано.
— Позвольте войти, — произнёс незнакомец холодным, ровным голосом, который с самого начала словно отделил его от их мира, его слова были не просто просьбой, они были приговором, исподволь заставляя их понять, что назад пути нет.
Мирослав, ощущая, как его горло сжимается от напряжения, смотрел на незнакомца с явным скепсисом. Он не знал, что за человек скрывается за этим тёмным силуэтом, но инстинкты, его собственные омегические чувства говорили ему, что этот человек не был просто простым гостью.
— Кто вы? — спросил он, и, несмотря на холод в голосе, что был скорее попыткой сохранить контроль, в его глазах была искра чего-то глубокого и тревожного.
Незнакомец слегка наклонил голову, как если бы оценивал их обоих, и в его движении было нечто старое, скрытое в вековых традициях власти. Его ответ был коротким и лишённым всякого выражения:
— Вы уже знаете.
Эти слова обрушились на Мирослава, как ледяной дождь. Он не был уверен, что это означало, но внутри него возникла странная пустота. Все его инстинкты, все эти скрытые чувства омеги, которые он всегда пытался контролировать, сейчас вырвались наружу. Этот незнакомец знал больше, чем он сам. И даже если бы Мирослав хотел отмахнуться от этого, инстинкты его не подвели — всё, что происходило в этот момент, было частью того, чего он всегда избегал.
— Мы предупреждали вас, доктор Миргородский, — произнёс незнакомец, и это было не просто утверждение, это было подтверждением того, что всё, что они сделали до сих пор, было частью большой игры.
Его слова, кажется, вырезали пространство между ними, разделяя их навсегда. Мирослав почувствовал, как в его теле что-то сжалось, как если бы его жизнь уже не зависела от него самого, а от того, что этот человек знал. Он был всего лишь пешкой в игре, но сейчас он чувствовал, что его руки сжаты, что он не может вырваться, не может сделать шаг вперёд или назад.
Николай, стоящий рядом с ним, не мог остаться равнодушным. Его тело словно замерло, его мышцы напряглись, и хотя он пытался скрыть это от Мирослава, его омегический инстинкт, его реакция на угрозу были слишком сильными. В его глазах было не просто напряжение — была дикая настороженность, страх. Они оба чувствовали, что этот незнакомец не был просто посетителем. Он был частью чего-то гораздо более страшного. Николай, как и Мирослав, мог почувствовать, что их жизнь, их судьба, их подчинение, их собственная сущность были поставлены под сомнение. Но он не мог позволить себе поддаться. Он был омегой, но, несмотря на это, он не мог позволить себе быть слабым, даже если это было лишь иллюзией.
Он загородил проход, выставив плечо, но слова, которые он произнес, были спокойными, как будто пытались вернуть контроль над ситуацией.
— Зачем вы пришли? — спросил он, взгляд его был цепким, а в голосе, несмотря на видимое спокойствие, звучала нотка тревоги.
Незнакомец, усмехаясь, слегка покачал головой. Улыбка его не была тёплой, она была пустой, как сама тень, что скрывала его лицо.
— Сделать вам предложение, — сказал он.
Его слова, даже несмотря на их простоту, были полны чего-то невыразимого, чего-то, что заставляло Мирослава почувствовать, как холод по спине начинает ползти, как его инстинкты омеги усиливаются, заставляя его задуматься о том, что он действительно оказался в ситуации, из которой не будет легко выйти.
Мирослав и Николай молчали. Тишина, которая заполнила комнату, была оглушительной. Этот незнакомец не был просто человеком, он был тем, что мог бы стать причиной их падения. И они оба знали, что выбраться отсюда будет невозможно, если они не решат, кто они есть, что они готовы потерять и что они ещё могут контролировать в этом странном, пугающем мире, где не было места для слабости.
Когда незнакомец переступил порог, комната немедленно изменилась. Звук его шагов — медленный и уверенный — отразился эхом в их душах, пронзив эту глухую тишину, что царила до его появления. Шорох его пальто был словно звук, который сам по себе переносил в нечто большее, чем просто звук. Каждый шаг незнакомца был шагом во власть, а его присутствие раздвигало пространство, как невидимая сила, нависающая над ними. Он не стал сразу двигаться, а просто остановился в центре комнаты, слегка наклонив голову, как будто изучал их, его взгляд скользил по каждому углу, по каждому предмету, по каждому из присутствующих.