Виктор, ещё один альфа, сидящий рядом с Мирославом, играл роль шутника. Весёлый, подвижный, он был как солнечный луч в этот день. Он постоянно шутил, привлекая внимание всех вокруг, разжигал смех и атмосферу веселья. Виктор был более открытым и беспечным, чем Николай, его энергия буквально наполняла пространство вокруг. Мирослав был рад, что в этот день все они собрались здесь, в этом уютном месте, окружённые такими простыми радостями жизни.
Костя, альфа, был немного старше всех, но его зрелость никак не мешала его заразительному оптимизму. Он был тем, кто всегда знал, как развеселить компанию, его смех был громким и искренним, а его уверенность в себе всегда служила опорой остальным. Его присутствие в компании всегда добавляло определённого шика, тем более что его высокая статность и манеры совсем не воспринимались как высокомерие, скорее как естественная часть его характера. У него был этот редкий дар — легко располагать к себе даже самых скептически настроенных людей.
Он сидел между Виктором и Алексеем, с улыбкой, принимая участие в разговорах, поддерживая их шутки и добавляя новые. Костя был тем, кто всегда знал, что сказать в нужный момент, чтобы разрядить атмосферу, но всегда оставался немного в стороне, как бы наблюдая за своими друзьями, вникая в их слова. Мирослав ценил его за умение оставаться в центре внимания, не нагружая при этом отношения слишком серьёзными разговорами.
Когда Николай начал поднимать тост, Костя присоединился с тем же весёлым и уверенным взглядом, но в его глазах всё равно оставалась нотка задумчивости, как если бы он что-то переживал, но не решался раскрыть этого в компании.
— Мирослав, ты теперь стоматолог, Виктор — архитектор, Алексей — наш выдающийся историк, а я? — Костя подмигнул Мирославу, а в его голосе была лёгкая ирония. — Неужели я пропустил момент, когда меня называют самым старым в компании и будущим — депутатом или предпринимателем?
Он рассмеялся, но за этим смехом скрывалась не просто шутка. Под этой лёгкостью чувствовалась скрытая тяжесть возраста и ответственности, хотя сам Костя всегда предпочитал скрывать это за веселыми фразами. Мирослав, замечая это, немного напрягся, но тут же растворился в атмосфере, ведь был уверен, что в этом моменте никто не хотел бы углубляться в серьёзные разговоры.
Мирослав сидел за столом, его глаза снова скользили по лицам друзей, но что-то внутри, в самой глубине, стало давить на его грудную клетку. Его пальцы слегка сжали чашку, и он почувствовал, как холодный металлический ободок передавал через кожу и напряжённые суставы странное, непривычное ощущение. Говорили все, смеялись, пересыпали разговоры между собой, а Мирослав будто бы оказался за стеклом. Звуки и слова размывались, превращаясь в неясные шумы, словно его собственное восприятие медленно ускользало куда-то в сторону. Он пытается сосредоточиться, пытается вернуться в этот момент, ощутить всю лёгкость, но не может. Голова начала тяжело пульсировать. Лёгкое головокружение, словно чьи-то невидимые пальцы легонько касаются его висков. Он пытался поверить, что это — просто последствия вчерашнего дня. Но вот эта тяжесть, это странное ощущение, что мир вокруг его самого — не совсем такой, каким он его знал, стало навязчиво беспокойным.
Он сделал вид, что всё в порядке, улыбнулся, даже сам себе, но эта улыбка, как рваная полоса, быстро исчезала. В висках — давление, словно что-то нарастает, медленно, но неумолимо. Он пытался игнорировать это чувство, но оно не отпускало. Чего он боялся? Что должно было произойти? Слова друзей, их смех не могли вернуть его в этот мир, как не могли они заглушить ту тревогу, что росла в груди. Что если всё это — начало чего-то более страшного? Мирослав почувствовал, как его грудь сжимается. Он наклоняет голову, словно пытаясь избавиться от этого нарастающего ощущения чуждости, но ничего не меняется. Всё вокруг стало казаться каким-то отдалённым, словно слышал он не их разговоры, а лишь отголоски, ускользающие по ту сторону реальности.
— Мирослав, ты в порядке? — почувствовав, как его лицо побледнело,
Николай сразу заметил изменения. Глаза его друга были полны беспокойства, но в них всё же чувствовалась привычная строгость, словно тот внутренний альфа-инстинкт настоятельно требовал внимания. Однако Мирослав, до конца скрывая то, что начало беспокоить его внутри, ответил с лёгкой усмешкой, пытаясь унять себя:
— Да, всё нормально, просто голова вдруг закружилась. Наверное, вчерашний вечер ещё даёт о себе знать.
Он улыбнулся, но это была не та улыбка, что обычно украшала его лицо, а едва заметный жест, который, скорее, ещё больше подчёркивал ту напряжённую неуверенность, что начала прорастать в его сердце. Он попытался вернуть разговор, но, казалось, слова, которые он произносил, становились всё более пустыми, как воздух, не находящий отклика в окружающих.
Обсуждение дальнейших планов, которые с каждым словом становились всё менее ясными для него, продолжалось. Но что-то менялось в атмосфере. Что-то становилось не так. Он не мог понять, как всё это связано. Его мир, который ещё несколько минут назад казался настолько привычным, теперь размывался, словно он стоял на границе, где реальность встречала иной мир, другой, неведомый ему.
И вот, не выдержав, он встал, его движения стали немного скованными, и он быстро направился к выходу, почти не замечая, как его ноги несут его по знакомой улице. Каждое движение казалось тяжелым, как будто всё вокруг замедлилось. Мир стал каким-то искажённым, как если бы само пространство вокруг него изменилось, несмотря на то, что внешне всё оставалось прежним. С улицы доносился шум автомобилей, но для него это были лишь какие-то механические звуки, далекие и чуждые. Он вдохнул воздух, надеясь, что свежий ветер снимет напряжение с его тела, но, как только он сделал первый шаг на тротуар, что-то снова, едва заметное, но ощутимое, тронуло его внутренний мир.
Фонари на улице начали мерцать, их свет будто бы прыгал от одного места к другому. Мирослав застывает, его взгляд фиксируется на этих странных, качающихся огнях. Тени на стенах… они двигались, медленно и тяжело, как живые существа. Он моргнул, уверенный, что это просто его воображение, но, прищурив глаза, снова увидел то же самое. Сначала он пытался об этом не думать, но постепенно это ощущение стало более реальным, чем сам воздух, который он вдыхал.
— Что за чушь? Перенервничал, что ли? — пробормотал он себе под нос, с усмешкой пытаясь избавиться от этих навязчивых мыслей.
Но чем больше он пытался контролировать свой разум, тем сильнее становился этот внешний хаос, который сейчас переполнял пространство. Тени, фонари, дыхание воздуха, который вдруг стал слишком плотным, тяжелым.
Он сделал шаг, ещё один, и ещё. Но чем дальше он шёл, тем отчётливее чувствовал, как весь мир вокруг теряет свои границы. Его взгляд снова остановился на приближающемся незнакомце — пожилом альфе, который, судя по всему, почувствовал нечто подобное. Мужчина подошёл к нему, почти нервно оглядываясь на те самые тени, которые, казалось, не покидали Мирослава.
— Молодой человек, вы тоже это видите? Эти тени… Они двигаются, правда ведь?
Мирослав с удивлением посмотрел на него, на мгновение почувствовав странное облегчение, что он не один, кто переживает это:
— Да, я тоже заметил. Странно, правда?
Незнакомец тихо кивнул, его взгляд был полон беспокойства, и его слова, хотя и оставались тихими, казались наполненными тяжёлым предостережением:
— Что-то сегодня не так, будто мир слегка треснул. Будьте осторожны, молодой человек.
Мирослав с удивлением наблюдал, как мужчина удаляется, оставляя его в ещё большем замешательстве. Он стоял, пытаясь осмыслить эти слова, пытаясь найти логическое объяснение всему происходящему, но не находил его.
Мирослав, почувствовав, как тревога, словно невидимая тень, снова охватывает его, решил вернуться в кафе. Он не мог оставаться на улице, где каждый угол, каждый взгляд казались ему чуждыми и враждебными. Его шаги стали медленными, как будто тяжесть окружающего мира давила на его плечи. Он остановился, прислушался к дыханию — тяжёлому, глубокому, но не усталому, а напряжённому, с каким-то скрытым страхом. И с каждым шагом, с каждым метром, он ощущал, как его мир утрачивает свою форму, как будто оно что-то разрушается внутри.
Однако, как только он вернулся в кафе и шагнул в его тёплую атмосферу, в его груди на мгновение исчезла эта тяжесть. Оказавшись в знакомом окружении, Мирослав почувствовал лёгкое облегчение, как если бы возвращение в привычный мир должно было принести ему умиротворение. Смешанные запахи кофе, свежей выпечки и разговоров растворяли тревогу, казалось, в этот момент он вновь становится частью той жизни, о которой так мечтал. Все эти звуки — лёгкий смех друзей, щелчки чашек, их оживлённые обсуждения — словно возвращали его в ту самую реальность, где всё было возможно, где мир не рушился под его ногами.
Мирослав улыбнулся, приняв свой предыдущий шаг как ошибку, беспокойство, которое легко можно было забыть в привычном ритме этого дня. Вон там сидят его друзья, и они так искренне ждут его, что эта атмосфера тёплой, радостной заботы не могла не затмить всё, что было до этого. Он возвращался, словно на место, которое должно было стать его островом покоя.
Но даже находясь среди друзей, его внимание снова было приковано к окну, к мерцающим фонарям на улице. Свет этих фонарей, теперь казавшихся не такими яркими, как он помнил, вдруг стал неестественным. Мерцание фонарей на улице резко напомнило ему ту самую странность, которая по-прежнему висела в воздухе, невидимая, но не исчезающая. Мирослав на мгновение замер, и взгляд его потерялся в этих светящихся пятнах, как будто он снова оказался в той же странной пустоте, что царила на улице. Его усмешка исчезла, и ощущение тревоги, с которым он, казалось, справился, снова вернулось, но теперь оно было не таким настойчивым, а скорее давящим, тихим и скрытым, как если бы ему не удавалось убежать от этого предчувствия.