Но теперь у него снова появилась здесь, можно сказать, дочь, которая оказалась в лапах монстров Старого мира, и о ней надо было позаботиться. А ведь у неё тоже нет отца, вдруг подумал Виктор. Его захлестнуло щемящее чувство нежности к этой девочке, которую он встретил случайно на дороге и так неожиданно потерял. Виктор знал, что, не задумываясь, умрёт, если надо, но вытащит её из этого их поганого МЕРСа. Но безрассудно рисковать головой он не собирался. Всё надо было сделать по-умному.
Виктор сошёл по ступеням с платформы, перешёл через внутреннюю кольцевую дорогу и спросил у прохожих, где находится МЕРС. Ему показали, идущую радиально, от Стены вглубь города, улицу. Он прошёл по ней квартал, вышел на небольшую площадь, и сразу же увидел серое восьмиэтажное здание с тонированными окнами на четырёх нижних этажах. Вывеска на крыше большими объёмными буквами гласила: Medical Research Center. Так, подумал Виктора, окна тонируют тогда, когда хотят скрыть внутренне содержание от внешних взглядов. Видимо на нижних этажах находятся какие-то лаборатории, где они держат «бегунов». Выше стёкла обычные, наверное, офисы сотрудников. Железная ограда. Железные раздвижные ворота. У ворот будка с охраной. К воротам как раз подъехал какой-то грузовик. Из будки вышел патрульный и подошёл к кабине водителя. Водитель что-то ему показал, видимо пропуск. Ворота раздвинулись, и грузовик въехал во двор. Так, осматривал грузовик патрульный не очень внимательно, практически совсем не осматривал. А что, это может быть шанс! Прицепится к такому грузовику снизу, и проникнуть внутрь. Ну, хорошо, а дальше что ты будешь делать? Явно, что это только первый барьер. Как проникнуть в здание? Там должна быть ещё охрана на входе в здание. Где взять план здания? Как узнать, где они держат Нику? Как её вывести, или может быть вынести оттуда? Неизвестно, в каком она состоянии. А может быть, удастся помочь и другим «бегунам»? Нет, одному не справиться, думал Виктор. Нужен человек, который работает там, и знает все входы и выходы. И такого человека я знаю. Шейла! Но слишком уж она идеологически лояльна, чёрт возьми, немыслимо открыться ей сейчас. Да я и сам уже имел глупость в разговоре с ней проболтаться. Она явно поняла, что я не сторонник того, как эти «яйцеголовые», т. е. учёные, обращаются с «бегунами». И, тем не менее, похоже для меня это единственный шанс вырвать Нику оттуда. Значит, надо налаживать отношения с Шейлой, подумал он. Интересно, может ли её заинтересовать такой мужчина, как я? У неё, наверное, от поклонников отбоя нет. Кстати, я даже не знаю, может, она вообще замужем. Ладно, там видно будет. «В лице Печорина было много черт, интересных для женского персонала. Вообще он был очень шикарен» (из школьного сочинения). Думаю, что это про меня.
Виктор увидел, что направо от площади, уходит неширокая оживлённая мощёная улица, с уличными кафе, со столиками под навесами, магазинами, прогуливающимися туда-сюда людьми. Он решил пройтись немного и выпить чашечку кофе в одном из кафе. На этой улице играли на разных инструментах и пели уличные музыканты, уличные артисты, гимнасты и танцоры, устраивали представления. Он остановился у одной группы, где какой-то парень жонглировал тремя кубиками Рубика, одновременно собирая их. Буквально через пару минут, он показал толпе три сложенных кубика. Толпа зааплодировала. Здорово! Это же надо так наловчиться! Виктор, вспомнил как он сам когда-то пытался сложить кубик Рубика. Пыхтел, пыхтел, крутил, крутил, но так и бросил это занятие, настолько это оказалось сложным. А тут, жонглируя, сложить три кубика сразу! Уму непостижимо. Это какие же надо мозги иметь.
Едва он сел за столик в одном из кафе и официант принёс ему кофе, как прямо перед кафе появилась группа из пяти девушке в накидках. Они сбросили с себя накидки, и оказалось, что они совершенно голые, если не считать узкие, едва заметные трусики, которые и в самом деле, можно было не считать. Ого, подумал Виктор, тут же тебе и бесплатный стриптиз. Девушки развернули плакаты: «Долой Мэра Шелдона», «Не допустим сексуальных домогательств!» «Мужчины, перестаньте смотреть на нас как на вещи», «Даже если мы полностью раздеты, это не повод, чтобы нас лапать». Так, подумал Виктор, снова какая-то стриптиз-акция. Теперь какой-то мэр провинился.
— И что вы думаете, ведь затравили уже нашего мэра! — раздался вдруг рядом с ним голос. Виктор повернул голову. Говорил невысокий пожилой мужчина, сидящий рядом с ним за соседним столиком. В очках, с небольшой бородкой, чем-то похожий на известного скандального писателя или на пожилого Троцкого в изгнании. Столики стояли почти вплотную друг к другу, и было впечатление, что они сидят за одним столом.
— Я его лично знаю. Прекрасной души человек, — продолжал он. — Какая-то дура-журналистка, которой сейчас 50 лет заявила, что 15 лет назад мэр погладил её по коленке. Теперь, наверное, даже если она сильно попросит, её никто не согласиться по коленке гладить. Она, говорит, ему тогда сказала: «Убери руку, а то по морде дам». Ну, он, естественно руку убрал. И вот сейчас, спустя 15, лет она предъявляет ему обвинения в сексуальных домогательствах. И нашему мэру приходится подавать в отставку, как человеку порядочному, семейному и благородному. Вы представляете как легко сейчас стало погубить карьеру человека. У нас даже преступление за убийство имеет срок давности, а тут за коленку подержался 15 лет назад. Что она ожог от этого получила, или у неё коленка отвалилась? Вы представляете? Только преступления за сексуальные домогательства не имеют срока давности, как преступления нацистов против человечности. Тридцать лет назад, скажем, какой-нибудь, режиссёр шлёпнул молодую актриску по заднице. Ну, ладно, скажем, неудачно пошутил. Спустя тридцать лет эта актриска, теперь уже почти пенсионерка, заявляет, что её сексуально домогались, видите ли? Да дай ты тому же режиссёру пощёчину, сразу же, как он тебя шлёпнул и всех делов, и никто тебя трогать не будет. Так нет они ждут тридцать лет, а потом начинаю мстить. Это что же за бабы такие, простите?!
К примеру, недавно известный кинопродюсер к нам сюда приезжал на кинофестиваль, тоже пожилой уже мужчина. Так на него целая орава пожилых и потасканных актрис насела с обвинениями в сексуальных домогательствах, которые он совершал 15, 20 и 30 лет назад. Дамочки, так что же вы молчали всё это время? Почему только сейчас заговорили? А понятно почему. Потому что сейчас многие из них миллионерши, достигли известности и славы. А кем они были 20–30 лет назад. Девчонками, только что пришедшими в кино. Среди сотен конкуренток, которые никем не стали. И понятно, что в кино всё делается через постель влиятельного «папочки», режиссёра или продюсера. И все это знают, и все об этом молчат, ибо система такова. А сейчас они пытаются отомстить, так сказать, за свою «поруганную» юность. Нет, нет, не подумайте, что я оправдываю этого продюсера. Конечно, он виноват, он и сам не отпирается. Но вот сам этот факт травли одного человека за всю систему, вот что настораживает. Что он там один такой? Покажите мне хотя бы одного святого и непорочного режиссёра, продюсера, актёра или актрису. Таковых просто не существует в природе.
А вот обратите внимание, мигранты-сарацины, — сейчас у нас в городе что-то уж больно много стало мигрантов-сарацинов, — они не гладят по коленке, они сразу насилуют. Они не стесняются своих сексуальных домогательств. И наказания у нас они получают лёгкие, если вообще получают. В судах их агрессивность объясняется различием культур, мол нельзя за это их слишком строго винить. Культура у них такая. Это что такое? Это как называется? А я вам скажу, что это такое? Это признак упадка белой цивилизации. Это геноцид белого мужчины. Сексуальность белого мужчины подавляется. Скоро в Панамерике, да и у нас уже даже взгляд будет считаться харассментом1. Задержал, скажем, взгляд на ноге, или на груди более 5 секунд, всё, повинен в сексуальном домогательстве, дамочка имеет право подать на вас в суд. Право же всё к этому идёт.
— Вот чего вы тут перед нами разделись! — вдруг заорал он так, что Виктор невольно вздрогнул, а люди за соседними столиками, оторвав свои взгляды от голых девиц, обернулись. Мужчина встал и направился к девушкам. Виктор насторожился, готовый ко всему: не наделал бы глупостей. Может, псих какой.
— Вы хотите, чтобы я смотрел на вас и ничего у меня не поднималось? — обратился он к голым девицам. — Вы этого хотите?
— Ну, в общем, да! — заржали девицы.
— Так я вот сейчас тут вам тоже акцию устрою. Против сексуального геноцида белых мужчин.
И он начал раздеваться. Народ в кафе засмеялся. Он быстро сбросил с себя пиджак рубашку, брюки и остался в одних трусах в цветочек.
— Внимание, — сказал он. — Снимаю трусы…
Но этого он сделать не успел. Перед кафе вдруг остановился небольшой серый фургончик, двери посредине распахнулись и из него выскочили три человека с автоматами, во всём чёрном с ног до головы, похожие на ниндзя, и сразу же открыли огонь по сидящим в кафе людям. Виктора спасла только, выработанная ещё с войны, готовность к абсолютно непредвиденному. Он успел упасть на пол раньше, чем первые автоматные очереди прошили сидящих за столиками людей, и сразу же отполз в сторону за передвижную стойку официанта. Поднялся страшный крик и визг, звон разбитого стекла. А стрельба всё продолжалась и продолжалась. Потом хлопнула дверь фургона, раздался визг тормозов и всё стихло. И через несколько секунд послышались сирены полицейских машин. Виктор осторожно выглянул из-за стойки. Из машин выбегали полицейские. Тогда он встал во весь рост. К нему тоже подбежал полицейский.
— С вами всё в порядке?
Виктор молча кивнул, всё ещё в состоянии шока от происшедшего. Потом огляделся. Зрелище было не для слабонервных. Посреди перевёрнутых и искромсанных автоматными очередями столиков лежали в разных позах трупы посетителей кафе. Весь пол кафе был забрызган кровью. Слышались стоны раненых. Кто-то плакал навзрыд. Лежал, устремив мёртвые открытые глаза в небо, со съехавшими набок очками, прошитый очередью поперёк