– Где ты был, чертушка? – не увидев ничего в руках, но по счастливому выражению лица понимая, что желаемое достигнуто, удивилась Лена. – Ведешь себя кое-как.
Он чмокнул ее в нос и поспешил в ванную. Вода была набрана, и он, закрывшись, чиркнул зажигалкой. Извлек из карманов плавающие свечи. Запалил фитильки, пустил круглые алюминиевые корзиночки по легким волнам. Затем в воду стали падать лепестки роз. Трех бутонов оказалось достаточно, чтобы вокруг огоньков заколыхалось бело-розовое покрывало.
– Прошу.
Лена, конечно, пыталась что-то предположить, но увиденное потрясло ее.
По крайней мере, Сергею захотелось увидеть это в ее широко раскрывшихся глазах. В них, конечно, первыми впрыгнули огоньки от свеч, но и ему нашлось местечко, когда Лена повернулась. Смущенная и растерянная, протянула руку, коснулась его щеки.
«Спасибо, – передалось ему состояние хозяйки. – Но это значит, что я…»
Он в ответ поцеловал мягкие подушечки пальцев с острыми, идеально округлыми каемочками ногтей:
«Передайте, что это значит только одно – мое восхищение ее красотой, трепетностью, смущением, умом. И что я очень хочу к ней».
Пальчики, запомнив тираду, добросовестно понесли информацию к сердцу хозяйки, но его взгляд даже в полутьме оказался быстрее – он не стал ждать внутренних токов, прожег расстояние. Лена мгновенно расшифровала послание, вытолкала его в коридор, захлопнула дверь. Он весь превратился в слух и уловил главное: защелка не повернулась. А на стиральную машину мягко легла одежда, лишь легонько стукнувшись замочком серебряной молнии о железо.
Выждав минуту вечности, Сергей вошел к Лене. Таинственно освещенная тремя колышущимися свечами, она лежала среди лепестков роз. Взгляд поднять постеснялась, и он сам тронул лоскутное одеяльце, закрывшее женское тело.
– Как же ты мне нравишься, – прошептал восхищенно, хотя вода предательски и старалась размазать, размыть фигуру.
– Тело или я? – вдруг насторожилась Лена. И даже принялась нагребать на себя лепестки, пряча фигуру: знай свое место, ты – вторична. Свечи, недовольные размолвкой, закачались, готовые пролить растаявший воск и, доказывая преданность покупателю, уйти «Варягами» на дно.
Но он настолько беззащитно и искренне улыбнулся женской глупости и ревности – как это можно отделять от себя собственное тело? – что Лена успокоилась. И тогда он начал поднимать ее из воды. Лепестки, не желая расставаться с понравившейся им женщиной, стали льнуть, липнуть к ее телу, а Лена, пряча себя за веки, закрыла глаза. И хотя Сергею безумно хотелось разглядеть ее без водяных размывов, не стал смущать и прижался к ней прямо в одежде.
– Я так долго тебя ждала, – прошептала она.
И вот они вновь едут по знакомому маршруту.
– Может, сразу утюг купим?
В прошлый раз, чтобы придать измятому покрывалу первозданный вид, им пришлось в поисках утюга перерыть весь гардероб, чтобы обнаружить его среди хрустальных фужеров в коробке из-под елочных игрушек. Проблемы начались позже, когда начало поджимать время ехать к поезду, требовалось возвращать находку в бумажные обертки, а он все никак не мог остыть. Лена, нервно хихикая, уже гладила им мокрые тряпицы, Сергей, пугая на подоконнике воробьев, выставлял его в форточку, но побеждать еще советский Знак качества пришлось все же в морозильной камере холодильника.
– Думаешь, он потребуется?
– Не понял!
Лена вдруг осеклась, словно раньше времени проговорилась о чем-то неприятном для себя и теперь не знала, как продолжить разговор. Или ее заминка перед тем, как спуститься на Ленинградском вокзале в метро, тоже имела под собой какую-то основу? Вот, попробуй оставить человека одного в Москве – сразу проблемы. Пора прекращать это гиблое дело, пока не поздно. Но ведь встретила вроде искрометно, он не переставал удивляться, как после всего лишь одной совместной ночи человек может из настороженной светской дамы превратиться в задиристого, с не проходящим чувством юмора забияку. Лене это шло, потому что она наконец-то перестала следить за каждым своим словом, каждым жестом и стала открытой, чистосердечной, легкой в общении. И иного теперь не надо!
– Тебе поставили в школе двойку?
– Ага. По чистописанию и поведению.
Предметы показались Сергею слишком знаковыми, и он, наклонившись, посмотрел Лене в глаза и спросил встревоженно: «Что-то случилось? Что-то случилось у нас?»
«Погоди, не сразу».
«Мне страшно. Не хочу ничего плохого. Ни тебе, ни себе, ни нам, ни всему человечеству, за исключением условного или явного противника морской пехоты государства Российского».
Лена вздохнула: если бы этого можно было избежать. Улыбнулась виновато, покачала головой: «Да, бывает и так» – и отвела взгляд на новую схему метро со строящимися линиями и станциями.
«Видишь, все меняется».
«Вижу. И у нас тоже все поменяется, сегодня же. Ты пока не знаешь, но я приехал, чтобы остаться с тобой навсегда».
«А ты далеко», – впервые не поняла его ответа Лена. От прежнего ершистого задиристого котенка, встретившего его на вокзале, не осталось и следа: пусть и в лакомом уголке, но в вагоне стояла уставшая, обремененная заботами женщина, так пронзительно похожая на ту, теперь уже далекую и почти забытую, настороженную даму, которая боялась остаться с ним наедине. Она что, возвращается в то время? Ей там уютнее и спокойнее?
Похоже, Лене самой стало жалко себя, на глаза навернулись слезы, и это совсем испугало Сергея. Какую станцию метро, не учтенную на схеме, он проехал, не заметив? Где была пересадка на более короткий путь? Почему схема появилась только сегодня?
«Что? Ну что у тебя? – теребил он ее за рукав куртки. – Это я виноват?»
«И ты тоже. Нам выходить».
В метро в час пик и захочешь остаться – вынесут. Основная проблема – это попасть в нужный тебе поток, а не быть выдавленным из общего русла в тупик или во второстепенную, абсолютно не нужную тебе протоку.
Но он сумел не только устоять утесом в людском водовороте, но и уловить секунду, когда между прибытием электричек вокруг проявилось пространство. Возвращая ее в день нынешний, не позволяя меняться установившимся между ними отношениям, подсознательно желая если не избежать неприятностей, то хотя бы сгладить их остроту, но в то же время и совершенно искренне Сергей стал перед Леной на колено:
«Не знаю за что, но прости».
Рисковал, что затопчут, и наверняка подобное произошло бы, но какой-то сухонький мужичок в похожем десантном берете вдруг принял на свою спину весь напор толпы, выдержал те секунды, пока Лена не кивнула в знак согласия и Сергей не встал.
– Молодец, это по-нашему, – толкнул Сергея плечом десантник, наверняка подумав, что только что поспособствовал коллеге признаться в любви. И исчез в толпе.
– Ура, меня похвалили.
Лена, в отличие от прошлых встреч, не приняла шутливого тона, и это подтвердило: она слишком серьезно относится к тому, что родилось в ее душе. Хотя наверняка все окажется мелким и рассыплется в прах, когда он расскажет о цели своего приезда. А чтобы Лена не терзалась непонятными сомнениями, он не станет ждать, когда они вновь окажутся в благословенной бабушкиной комнате с утюгом среди хрусталя.
– Слушай, я голоден и совершенно трезв. Скажи, что ты тоже хочешь кушать, – попросил он Лену на выходе, когда она замерла в нерешительности перед автобусной остановкой.
Не мог не заметить, что своей просьбой он словно снял с нее бремя обязанности ехать на тайное свидание. Не только его телеграммами, звонками и короткими набегами на Москву жила его любимая женщина. У нее шла своя, совершенно незнакомая ему жизнь, но не может быть, чтобы Лена проехала точку возврата по новым схемам с незнакомыми станциями. Не может быть, потому что он не желает этого. Все машины – стоп! Команде – аврал!
– Мы идем… куда? Где нас ждут? – Сергей огляделся.
С угла улицы ему замигал ободок с втиснутыми в него разноцветными лампочками, указывая путь в полуподвальное кафе: мы здесь, туточки, рядышком.
– Господи, спаси и сохрани, – перекрестился Сергей, едва переступив порог: явно желая выделиться самобытностью, хозяин кафе призвал в союзницы Бабу Ягу, и та, клонированная во всевозможных вариациях, видах и образах, заполонила все помещение.
Самая крупная и наверняка главная распорядительница вертепа уже протягивала руку, пристроившись в ступе у входа – то ли здороваясь, то ли прося позолотить ручку. Но при всем этом из кухни вкусно пахло блинами, в зальчике сеялся умиротворяющий мягкий свет, миленькая миниатюрная девушка играла в уголке на «Ионике» негромкий джаз – и они, переглянувшись, остались. В кабинке, правда, над ними зависли сразу три симпатичные бабуси на метлах, но если не поднимать голову, то вроде бы никто и не мешал…
– Девушка, правда я пришел сюда с самой красивой женщиной? – прежде чем сделать заказ, попросил бледненькую худенькую официантку подтвердить очевидный факт Сергей.
Та скучно оглядела его спутницу, повела взглядом по стенам и всевозможным выступам, где замерли в ожидании ответа десятки симпатичных страшилищ: «Смотри, девка, гости пришли и уйдут, а тебе оставаться с нами». Так что девушка согласно кивнула, но всем видом дала понять: это потому, что клиент у нас всегда прав, а я на работе. Но у меня, конечно же, есть собственное мнение…
– Мне здесь не нравится, – поднялся Сергей.
Щелкнул по изогнутым носам старушек, оказавшихся как раз над головой. Те возмущенно закрутились на метлах, зато официантка изменилась в лице, умоляя остаться. Для нее страшнее всех постоянных обитательниц заведения и случайных гостей мог оказаться хозяин, который через тайный глаз камеры слежения, прикрытый подолом одной из старушек, наверняка следил по монитору за обстановкой в зале. А уж он не простит уплывших денег по причине каприза нанятой за полцены девицы из такого же ближнего зарубежья, как и он сам…
– Извините, – забыв о собственном мнении, залепетала девушка. – Я всего два дня здесь… Непривычно. Я на испытательном сроке…