Талиб повалился, как спиленная сосна. («Хотя как такое возможно при мысли о том месте, где он вырос?» – подумал Бекстрём.) Опрокинулся плашмя, беспомощно размахивая руками, и ударился затылком о придиванный столик Бекстрёма, расколов его поверхность из первосортного кольморденского мрамора.
Бекстрём же мгновенно вытащил свой «зиг-зауэр», поднялся (надо признать) не без труда, на всякий случай закрыл левый глаз и тщательно прицелился.
Фархад тоже встал, замахал руками в попытке остановить Бекстрёма и выронил свой нож острым концом прямо на его дорогой ковер.
– Успокойся, комиссар, успокойся, – сказал он, держа поднятые на уровень груди руки перед собой, но это не помогло.
Бекстрём заорал во всю мощь легких и открыл огонь, даже не задумываясь о том, что тем самым может поцарапать свой новенький паркетный пол.
68
У соседа Бекстрёма, собственно, не было никакой необходимости звонить по номеру экстренной помощи, поскольку полиция все время находилась на месте.
Сразу после одиннадцати на экране компьютера Сандры Ковач неожиданно пришел в движение белый «мерседес», обозначенный у нее как «Альфа-3». Ранее весь вечер он стоял припаркованный на верхнем этаже в том же гараже, что и оставленный иранцами «лексус».
Автомобиль сыскарей с Ковач, Фернандес и Мотоэле находился совсем близко, и уже через пару минут они пристроились в сотне метров позади «мерседеса», явно державшего курс на Кунгсхольмен. Афсан вел машину, Фархад сидел рядом с ним, в то время как Хассан Талиб оккупировал все заднее сиденье.
Ковач связалась с Линдой Мартинес по рации, и та вызвала на помощь еще один экипаж, ранее весь вечер наблюдавший за Бекстрёмом, но сейчас сидевший и пивший кофе в «Макдоналдсе» всего в нескольких кварталах от его любимого кабака.
Инспектор Томас Сингх, усыновленный шведской семьей малайзиец, и его коллега ассистент Густав Халлберг, который, несмотря на имя, был уроженцем Северной Африки и тоже обрел новых родителей в Швеции, сразу бросились к своему автомобилю и вернулись к заведению, где они оставили Бекстрёма четверть часа назад, когда он заказал приличную порцию коньяка. Он по-прежнему сидел там. Возможно, с тем же коньяком, поскольку бокал на столе перед ним сейчас был почти пуст.
– Что делаем теперь? – спросил Халлберг.
– Ждем, – ответил Сингх.
Пять минул спустя Бекстрём махнул своей блондинке-официантке, поднялся, извлек приличную пачку купюр из кармана, взял счет и передал в обмен пятисотенную банкноту, а потом покачал головой, когда женщина явно хотела вернуть ему сдачу.
– У коллеги, похоже, нет проблем с наличностью, – констатировал Халлберг.
– А почему иначе, как ты думаешь, мы сидим здесь? – сказал инспектор Сингх, который проработал в полиции на пять лет больше своего напарника и считал себя бывалым молодым человеком.
Одновременно с тем, как Бекстрём поднялся со своего места, чтобы расплатиться, белый «мерседес» остановился в двадцати метрах от дома, где он жил. Фархад и Талиб вылезли из него, а Афсан припарковал машину, выключил габаритные огни и остался внутри, в то время как его брат и кузен исчезли в подъезде Бекстрёма. Ковач остановилась в пятидесяти метрах вверх по улице и заглушила мотор.
– Что делаем сейчас? – спросила Магда Фернандес.
– Бекстрём явно на подходе, – сказала Ковач, которая поддерживала контакт с Сингхом по рации. – Томас и Густав провожают его пешком, – сообщила она и кивнула Фернандес.
– Что-то здесь не сходится, – проворчал Мотоэле и покачал головой.
– А конкретно? – спросила Фернандес.
– Не знаю точно, у меня такое чувство. По-моему, Бекстрём не в курсе, что они хотят встретиться с ним.
– Dirty Cop[19], – ухмыльнулась Ковач. – Естественно, он в курсе.
– Бекстрём отключил свой мобильник уже с обеда, – возразил Мотоэле.
– Либо у него есть второй, либо они назначили время как-то иначе, – сказала Ковач.
Четыре минуты спустя Бекстрём исчез в подъезде дома, где он жил.
– Не вздумай подниматься и слушать через щель для почты, – предостерегла Ковач и посмотрела на Мотоэле. – Мы не должны подвергать себя ненужному риску.
– Ужасно жарко в машине. Мамочка, ты не против, если я открою окно? – спросил Мотоэле и опустил боковое стекло.
– А мне казалось, таким, как ты, нравится жара, – поддела его Ковач. – Только не простудись ради бога, Франк.
– Говоришь, назначили время… – В этот момент Мотоэле услышал отдаленный хлопок.
Когда он выскочил из машины и побежал вниз по улице, хлопки продолжались. Такие же приглушенные, как и первый, и очень похожие на звуки, слышанные им тысячи раз, когда он стоял в стрелковом тире в наушниках и тренировался со служебным оружием.
Афсан не видел и не слышал происходящего. Он слушал музыку на своем айподе, напевал ей в такт с закрытыми глазами, по максимуму получая удовольствие, и когда кто-то рывком открыл дверь машины и схватил его за горло, это стало для него неприятным сюрпризом. За спрятанным между сиденьями ножом он потянулся инстинктивно. А в следующее мгновение лежал животом на тротуаре, кто-то заблокировал его руку, выбил из нее стилет и от души пнул его ногой по ребрам, когда он попытался подняться. Затем взял его за волосы, поднял голову, ударил по носу ребром ладони так, что у него искры посыпались из глаз. Потом еще и еще раз, в результате чего свет померк для него, и голоса, которые он сейчас слышал, долетали откуда-то издалека.
– Успокойся, Франк! – крикнула Сандра Ковач. – Ты собираешься убить его? – Она оттолкнула в сторону своего коллегу. Поставила колено на крестец Афсана, заломила руки ему за спину и надела на них наручники, сначала на правую, а потом на левую. – Не сходи с ума, – повторила она.
– Чертов араб пытался зарезать меня, – сказал Мотоэле и кивнул в сторону ножа, который лежал в сточной канаве с другой стороны улицы.
– Ты должен взять себя в руки, Франк, – сказала Ковач. – Он уже был обезоружен, когда ты навалился на него.
Франк Мотоэле, казалось, не слышал ее. Он вытащил свой служебный пистолет и исчез в подъезде Бекстрёма.
69
Фархад сложился как пустой мешок уже после первого выстрела. Очевидно, пуля угодила ему в левую ногу, хотя у Бекстрёма никогда и мысли не возникло бы стрелять в такое дурацкое место.
Он пальнул еще несколько раз на всякий случай и попал везде понемногу, на этом все закончилось. Талиб неподвижно лежал на спине с полуприкрытыми глазами, его нижняя челюсть больше не двигалась, из ушей и носа шла кровь, а ноги как-то странно дергались. Бекстрём наклонился, схватил черный пистолет, торчавший у парня из-под ремня, и сунул себе за пояс. Потом он подошел к лежавшему на полу и скулившему Фархаду, который обеими руками сжимал свою левую ногу. Он истекал кровью, как только что зарезанная свинья, пачкая дорогой ковер Бекстрёма, и время от времени громко стонал.
– Сейчас ты заткнешься, чертов слюнтяй, – сказал Бекстрём и, поскольку все равно проходил мимо, воспользовался случаем и пнул раненого по ноге, над которой уже поработал его крошка «зигге».
Глаза Фархада блеснули и погасли, а Бекстрём забрал пачку банкнот с придиванного столика и оценил ситуацию.
«Наконец все в норме», – подумал он, и в этот момент зазвонил его домофон.
– Бекстрём! – прорычал Бекстрём, изучая следы разрушения вокруг себя.
– Как дела? – ответил ему женский голос. – Я твоя коллега Сандра Ковач.
– Все в норме, – сообщил Бекстрём.
– Я и другие коллеги стоим на лестнице перед твоей квартирой. Не хотел бы ты впустить нас? – спросила Ковач.
– Надеюсь, с вами нет никаких идиотов из спецподразделения? – в свою очередь поинтересовался Бекстрём. Он не собирался совершать одну и ту же ошибку еще раз.
– Только вполне адекватный народ, – заверила Ковач.
– Ладно, – сказал Бекстрём. – Дай мне минуту.
Он убрал деньги в тайник. Налил себе приличную порцию виски и сунул свой «зиг-зауэр» за ремень, где сейчас уже было достаточно тесно.
«Вот и все, – подумал он, изучая следы разрушения вокруг себя. А потом открыл дверь и впустил коллег. Сев на диван, он сделал большой глоток из своего стакана. И на всякий случай налил себе еще. – Куда мы катимся, что, черт возьми, происходит с нашей шведской полицией?» В течение по крайней мере четверти часа его жизнь подвергалась реальной опасности. Ему самому удалось навести порядок вокруг себя. И все, что смогли предложить его работодатели, – лишь пятерку молокососов, которые явились, когда все уже закончилось. Двух баб, двух негров и одного беднягу, наверное, мулата и наверняка изгоя среди своих товарищей.
Появившийся через полчаса Петер Ниеми остановился в дверном проеме и глубоко вздохнул. «И это место преступления? Формально оно таковым и является, – подумал он. – Пусть здесь уже и успели побывать пять десятков человек из скорой помощи и полиции, которые двигали все, что двигается, и в любом случае насажали повсюду свои отпечатки».
– О'кей, – сказал Ниеми. – Я попрошу всех оставить квартиру, чтобы мы с коллегой смогли начать работу.
– Забудь об этом, Ниеми, – предупредил Бекстрём. – Я ведь живу здесь.
– Бекстрём, Бекстрём, – проворчал Ниеми.
«Комиссар, наверное, в шоке», – решил он.
– Это пистолет Талиба, – сказал Бекстрём и положил его на остатки того, что еще недавно было придиванным столиком из колморденского мрамора. – А вот мой собственный, – добавил он.
– А нож на полу? – спросил Ниеми.
– Принадлежит Фархаду Ибрагиму, – ответил Бекстрём. – Можешь забрать его с собой.
– Пулевые отверстия?
– Все произошло здесь, в комнате, – стал объяснять Бекстрём. – Эти дьяволы, очевидно, открыли мою дверь отмычками и стояли внутри, когда я вошел. Потом все закрутилось… – Он пожал плечами. «Остальное ты в состоянии просчитать сам», – подумал он.
– Кроме тебя, Бекстрём, еще кто-то стрелял? – спросил Чико Фернандес.