От первых требовалось усилить охрану снаружи. А вторым было поручено перемещаться по больничной территории и корпусам и постараться вовремя обнаружить подозрительные автомобили, людей или любые странности.
Около девяти утра Франк Мотоэле появился в отделении ортопедической хирургии. Он поздоровался с коллегами на входе и на лифте поднялся на седьмой этаж, где Фархад Ибрагим лежал запертый в отдельной палате с загипсованной от щиколотки до паха левой ногой.
– Какова ситуация? – спросил Мотоэле и кивнул коллеге, сидевшему перед входом в помещение, где лечили Фархада Ибрагима.
– Все спокойно, – улыбнулся коллега. – Пациент спит. Я недавно разговаривал с медсестрами. У него, вероятно, адские боли, поэтому они постоянно пичкают его болеутоляющим, и с этим нам приходится мириться. Он главным образом спит. Если хочешь поболтать с его младшим братцем, тот лежит в отделении грудной хирургии. Без ножа на этот раз.
– Я зайду и проверю ситуацию, – сказал Мотоэле.
– Ради бога, – буркнул коллега из полиции правопорядка. – А я пока смогу посетить курилку. Курить хочется просто ужас. Никотиновая жвачка чистое надувательство.
«Что-то здесь не так», – подумал Мотоэле еще до того, как открыл закрытую дверь в палату Фархада.
На всякий случай он распахнул ее ногой, положив руку на рукоятку пистолета. Комната была пустой, окно открыто, кровать стояла придвинутой к нему, и к ножке ее кто-то привязал обычную бельевую веревку.
Двадцать метров и семь этажей до склона. И там уже стоял человек и ждал мужчину, который, несмотря на гипс, пытался спуститься, но успел преодолеть только несколько метров, когда Франк Мотоэле высунул голову в окно.
Мотоэле потащил веревку внутрь. Плевое дело для такого, как он, состоявшего из ста килограммов мышц и костей, тогда как Фархад Ибрагим на другом ее конце весил всего семьдесят. Опять же, он допустил ошибку. Вместо того чтобы просто ослабить захват и скользить вниз, вцепился в веревку и последовал вместе с ней вверх почти на метр, прежде чем Мотоэле передумал и отпустил ее. От неожиданности Фархад тоже отпустил захват, опрокинулся беспомощно на спину и рухнул на землю с высоты почти двадцать метров. И умер на месте. Только тогда Мотоэле заметил, что помощник Фархада достал оружие и стреляет в него.
Правда, не лучшим образом. Между тем Мотоэле не стал спешить. Он выхватил свой пистолет, перегнулся через подоконник, прицелился в ногу противника, держа оружие двумя руками, и выстрелил один раз. Точно в соответствии с инструкциями и в случае удачи мог попасть в бедренную вену стрелявшего. Мужчина опрокинулся навзничь, выронил свое оружие, схватился руками за место, куда вошла пуля, и закричал на языке, который Мотоэле не понимал.
Мотоэле же задумался на мгновение, вернул пистолет в кобуру и направился в коридор, чтобы встретить коллег, чьи торопливые шаги и крики уже слышались вдалеке.
Менее чем через тридцать минут комиссар Хонкамяки позвонил Тойвонену и вкратце описал ситуацию. Кто-то помог Фархаду открыть окно в его палате. Тот же человек дал ему обычную бельевую веревку с узлами. Длиной не менее двадцати метров. Коллега Мотоэле попытался затащить его назад. Фархад разжал захват, упал на спину с высоты двадцать метров прямо на склон. Один из его сообщников открыл огонь по Мотоэле. Сделал несколько выстрелов. Мотоэле стрелял в ответ. Один раз. Попал высоко в ногу оппоненту. Обезвредил его. Стрелявший задержан, идентифицирован, отправлен в отделение скорой помощи, которое находится всего в ста метрах от ортопедической хирургии. Кроме того, уже есть реальный подозреваемый на роль того, кто помог Фархаду с окном и веревкой.
– Пропала санитарка из того же отделения, она родом из Ирана. Женщина исчезла со смены уже час назад, – доложил Хонкамяки.
– Но чем, черт возьми, вы занимаетесь? – простонал Тойвонен.
– Все согласно инструкциям, – оправдывался Хонкамяки. – А что бы ты сам сделал?
– Младший брат все еще жив? – спросил Тойвонен.
– Да, живехонек. Но я понимаю, почему ты интересуешься, – ухмыльнулся Хонкамяки.
– Везите его в следственный изолятор, – скомандовал Тойвонен. – Нам надо обеспечить его безопасность.
– Уже пытались, – ответил Хонкамяки. – Они отказываются принять его. Утверждают, что у них нет возможностей обеспечить ему надлежащий медицинский уход.
– Отвезите его в больницу Худдинге, – приказал Тойвонен.
– Худдинге? – спросил Хонкамяки. – Почему именно туда?
– Я не хочу, чтобы он оставался в нашем округе, – объяснил Тойвонен. – Особенно если люди мрут как мухи на нашей территории, тогда как мои полицейские находятся вокруг них все время.
– О'кей, – сказал Хонкамяки.
– Что касается коллеги Мотоэле…
– Там уже полный порядок, – сообщил Хонкамяки. – Эксперты на месте, парни из отдела внутренних расследований в пути. Не хватает только Бекстрёма, – добавил он и усмехнулся.
«Ничего себе. Три-ноль в пользу христиан», – отметил про себя Бекстрём, посмотрев утренние новости по телевизору. – «Наконец блинчики и жареная свинина», – подумал он, поскольку у его надсмотрщика явно хватало других дел.
– Я понимаю, что ты в шоке, Мотоэле, – сказал сотрудник отдела внутренних расследований.
– Нет, – возразил Мотоэле и покачал головой. – Я не в шоке. Действовал согласно инструкциям.
90
В понедельник после обеда Бекстрём был готов нанести удар. Сначала он переговорил с Анникой Карлссон и подробно проинструктировал ее.
– Бекстрём, Бекстрём, – сказала она и покачала головой. – Ты, конечно, самый хитрый коллега из тех, с кем я когда-либо работала. Но мне трудно представить, насколько тебе удастся спровоцировать на откровенность столь ужасного человека, поговорить с которым ты задумал.
– Мне тоже, – признался Бекстрём. – Но ты будешь действовать, как я сказал.
– Естественно, шеф. А что нам делать с Фелицией и малышом Стигсоном?
– Резерв, – сказал Бекстрём. – Нельзя брать Стигсона с собой наверх, а если ситуация выйдет из-под контроля, мне не хотелось бы беспокоиться за Фелицию.
– Разумно, – согласилась Анника.
– Поэтому они будут на всякий случай сидеть в автомобиле на улице, пока мы не вызовем их, – подытожил Бекстрём.
Потом они поехали к Хасселстиген, 1 в двух гражданских автомобилях. Стигсон и Петтерссон припарковались перед подъездом. Бекстрём и Анника Карлссон поднялись на лифте. Как только Карлссон спряталась на лестнице, ведущей на чердак, Бекстрём позвонил в дверь, а поскольку он заранее, еще утром, договорился о встрече, ему открыли на втором сигнале.
– Добро пожаловать, комиссар, – сказала Бритт Мария Андерссон, широко улыбнулась, обнажив белые зубы, и провела левой рукой вдоль расщелины в своем глубоком декольте. – Я могу чем-нибудь тебя угостить?
– Чашечка кофе пришлась бы кстати, – сказал Бекстрём. – Потом я собирался попросить у тебя разрешения воспользоваться туалетом.
– Естественно, – проворковала Бритт Мария Андерссон. Она кокетливо склонила голову набок. – К чему все эти формальности, кстати. Бритт Мария, – добавила она и протянула вперед загорелую руку.
– Бекстрём, – произнес комиссар в манере Гарри Каллахана.
– Ты настоящий мужчина из прошлого, таких сейчас мало, Бекстрём, – сказала Бритт Мария Андерссон, улыбнулась и покачала головой. – Чувствуй себя как дома, а я пока приготовлю кофе.
Бекстрём вошел в туалет, но, услышав, как хозяйка дома загремела посудой на кухне, неслышно прокрался в коридор и отпер замок на входной двери. Он не хотел, чтобы его коллегам пришлось ломать ее, если запахнет жареным. Потом он спустил воду в унитазе, хлопнул тихонько дверью туалета, вошел в гостиную и сел на цветастый хозяйский диван.
Бритт Мария Андерссон принесла целый поднос. И даже призвала к порядку свою маленькую псину, заставив Старину Путте лежать в его маленькой цветастой корзинке. А потом она села в розовое кресло и подвинула его вперед так, что ее загорелые колени почти упирались в хорошо сшитые желтые льняные брюки Бекстрёма, когда она разливала кофе.
– Я полагаю, ты пьешь черный, – проворковала Бритт Мария Андерссон и вздохнула от удовольствия.
– Да, – подтвердил Бекстрём.
– Как все настоящие мужчины, – добавила она и вздохнула снова.
«За исключении тех случаев, когда я беру эспрессо, поскольку тогда у меня рядом обычно стоит горячее молоко», – подумал Бекстрём.
– Черный будет в самый раз, – сказал он.
– А может, немного коньяку. Или, пожалуй, виски? – спросила госпожа Андерссон и кивнула на стоявшие на подносе бутылки. – Сама я собиралась налить себе немного коньяку, – не сдавалась она. – Только капельку.
– Ради бога, – сказал Бекстрём. – Я думаю, это разумно, – добавил он, не вдаваясь в причину.
– Рассказывай, – взмолилась Бритт Мария Андерссон. – Я прямо сгораю от любопытства. По телефону ты сообщил, что хотел бы зайти и поблагодарить меня.
– Да, точно, – подтвердил Бекстрём. – Так я и сказал.
– Извини, если я перебиваю тебя… – Бритт Мария осторожно сделала глоток коньяка, выпятив губы. – Но я должна сделать тебе комплимент по поводу твоей одежды. Желтый льняной костюм, бежевая льняная рубашка, галстук под цвет, темно-коричневые итальянские ботинки, наверняка ручной работы. Большинство сотрудников криминальной полиции, с кем я встречалась ранее, обычно выглядели так, словно спали на скамейке в парке перед выходом на работу.
– Человека встречают по одежке, – заметил Бекстрём. – Спасибо за комплимент, и сам я пришел сюда с целью поблагодарить тебя.
– Я даже не представляю, чем смогла помочь, – пожала плечами Бритт Мария Андерссон.
– Я тоже, – признался Бекстрём. – Но сначала ты намекнула нам о моем бывшем коллеге Ролле Столхаммере и единственно забыла рассказать о своей связи с ним примерно сорок лет назад и что вы, по большому счету, трахались до потери пульса в те времена. А когда он оказался недостаточно хорошим для нас, ты помогла нам далее, указав на братьев Ибрагим и на их жуткого кузена.