Конечно, – продолжил Бекстрём, – по одному пункту я верю тебе. Ты наверняка видела их разговаривающих с Карлом Даниэльссоном, и я полностью уверен, что здоровенный громила, стоявший у их автомобиля, глядя на тебя, сделал неприличное движение языком. Когда же мы не клюнули и на эту наживку, ты в конце концов подкинула одному из моих недалеких коллег историю о том, что Сеппо Лорен склонен к насилию. И вдобавок ненавидел своего отца Карла Даниэльссона. В общем, ты в течение четырнадцати дней заставляла моих помощников бросаться из одной стороны в другую и, собственно, забыла ведь рассказать только об одном деле.
– И о чем же? – спросила Бритт Мария Андерссон. Внезапно она выпрямила спину, на ее лице не осталось даже намека на улыбку, и она без малейшей дрожи в руках налила себе еще рюмку коньяка.
– О том, что ты фактически забила насмерть Карла Даниэльссона в среду вечером его собственной крышкой от кастрюли, а потом, на всякий случай, придушила бухгалтера его собственным галстуком. Прежде чем взяла его портфель со всеми деньгами, которые он имел глупость показать тебе ранее. И что в пятницу утром, всего тридцать часов спустя, ты задушила своего любовника Септимуса Акофели. Поскольку он, похоже, почти сразу просчитал, что именно ты сделала это, и уже в четверг вбил себе в голову, что речь шла о необходимой самообороне, поскольку Даниэльссон пытался тебя изнасиловать. Ты, скорее всего, ранее жаловалась ему на Карла Даниэльссона. Пожалуй, обвиняла его в попытке залезть на тебя против твоего желания. И когда вы встретились в пятницу, ты и Акофели, он, вероятно, предложил тебе пойти в полицию и объяснить, как обстояло дело. Что жертва именно ты, а не Даниэльссон.
Ты задушила Акофели там, в спальне, – продолжил Бекстрём, кивнув в сторону закрытой двери в дальнем конце ее гостиной. – Предварительно трахнув его так, что у него крышу снесло, поэтому он был достаточно смирным, когда ты предложила ему напоследок немного помассировать спину. Прежде чем вы вместе отправитесь в полицию и выложите карты на стол.
– Это, конечно, самая фантастическая история, какую я когда-либо слышала в жизни, – сказала Бритт Мария Андерссон. – Поскольку она также ужасно оскорбительна для меня, я надеюсь, комиссар не рассказывал ее никому другому. Поскольку в противном случае мне придется написать заявление на комиссара за оскорбление чести и достоинства. За злостную клевету, как это, наверное, называется сегодня.
– Жаловаться нет причины. Все целиком между тобой и мной, – солгал Бекстрём. – Я не рассказывал этого ни одной душе.
– Как я рада, – улыбнулась Бритт Мария Андерссон. – Мне внезапно пришло в голову, что мы с тобой смогли бы договориться. Рыбак рыбака видит издалека, так ведь обычно говорят, Бекстрём, – добавила она и налила себе третью рюмку коньяка.
– Я встречался с твоим бывшим деверем на днях, – сообщил Бекстрём. – Очень интересная личность, кстати.
– Мне трудно поверить в это, – ухмыльнулась Бритт Мария. – Он ведь стал законченным алкоголиком еще пятьдесят лет назад. И не сказал ни слова правды за всю свою жизнь.
– Я собирался поведать тебе то, чем он поделился со мной, – сказал Бекстрём. – И на твоем месте я бы послушал.
91
– Увидев записи в ежедневнике Калле, я решил, что ты хочешь поговорить о Беа, – сказал Половина и в третий раз налил коньяка в свою кофейную чашку. – А ты вдруг начинаешь болтать о куче мусульман, которые не имеют ни малейшего отношения к делу. У нас разве 11 сентября?
– Беа? – удивился Бекстрём. – Пожалуй, ты должен объяснить.
– Моя бывшая невестка. Бритт Мария Андерссон. Бывшая девчонка из Сольны, самая большая грудь Сольны и лучшая шалава к северу от столичных застав в те времена, когда мужики были мужиками, и до того, как педики заполонили все вокруг. И что мы получили в ответ, кстати? Чертову кучу лесбиянок.
Беа, Бритт Мария Андерссон. Она содержала салон БеА, с большой А на конце. Салон красоты БеА в Сумпане. Завивала волосы бабам, а если ты приходил после закрытия или звонил и заказывал время заранее, то мог оттянуться от души там же за занавеской. Так, кстати, мой брат и познакомился с ней. Ролле намекнул ему. Хотя Ролле ведь никогда не требовалось платить. Нетрудно понять почему. Чемпион Швеции и новый Ингермар Юханссон, как писали в газетах. Ты бы видел его член, Бекстрём. Если бы Ролле просто спустил трусы на ринге и махнул своим прибором, он запросто отправил бы Инго на зрительскую трибуну.
– Но твой брат взял и женился на ней.
– Да, конечно, он просто помешался. Пока Ролле потерял бдительность и, главным образом, начал юлить, фактически лежа на лопатках, Беа успела выйти замуж за брата. Целого, как его называли в те времена. Она же вбила себе в башку, что у него, Пера Адольфа, денег куры не клюют. Что лучше поставить на такого, чем на Ролле Столхаммера, которому скоро предстояло болтаться по Сольне и рассказывать о прежних золотых временах.
– Что случилось потом? – спросил Бекстрём. – Я слышал, твой брат умер десять лет назад.
– Да, и хорошего там было мало. Я и другие парни не раз посылали его к черту. Однажды вечером, когда Марио позвал всех на пир, он назвал Марио черным. И тогда мы окрестили его Гитлером Росунды и послали подальше. Пер Адольф, ты знаешь, и он также носил усы, этот идиот. Братишка женился на Беа и переехал в красивый дом на берегу озера Росташен. Заложенный с потрохами, но этого, конечно, она не знала, а когда затрахала его до смерти несколько лет спустя, все верила, что получит наследство. А поскольку братец не имел ни гроша за душой, она оказалась на Хасселстиген, 1. Переметнулась к Калле Бухгалтеру, Калле Даниэльссону то есть.
– А у него, значит, водились денежки?
– Начало складываться как раз в то время, – подтвердил Половина, кивнул и еще угостился коньяком.
– И как все произошло с Калле Даниэльссоном? И Беа, я имею в виду? – спросил Бекстрём.
– Он так же свихнулся на ней, как и мой брат, – сказал Половина. – Наплевал на Ритву и своего пацана. Все мысли сводились к тому, чтобы залезть на Беа. Наверняка спустил тот или другой миллион ради этой цели. Ты же читал его записи?
– Я все еще не понимаю.
– XT, АФС, ФИ, – сказал Половина. – Сейчас у меня вдруг создалось впечатление, что ты не настолько умен, – добавил он.
– И на старуху бывает проруха, – согласился Бекстрём. – Ты не мог бы помочь мне?
– Так он почему-то обозначал свои утехи с ней. XT – это когда она работала исключительно руками, – объяснил Половина и показал, поиграв на воображаемой гитаре у себя в районе промежности. – АФС – языком, – продолжил он и выпятил губы. – И потом ФИ – это когда он трахался с ней как обычные нормальные люди, – закончил Половина. – Калле вел некий дневник своих сексуальных забав с Беа. Неужели это было так трудно понять? Пять сотен за мануальный секс, две тысячи за оральный. И пять кусков за традиционный половой акт. Там же четко написано, что ему пришлось выложить десять штук в тот раз, когда она дала ему без резинки. Калле так и не нажил ума до конца своих дней. Платить десять тысяч за обычный номер?…
Забудь про арабов, Бекстрём, – сказал Половина и одним махом опустошил свою чашку. – Речь идет о сексе Карла Даниэльссона с моей бывшей невесткой Бритт Марией Андерссон. Она вообще-то вернула себе девичью фамилию, обнаружив, что у моего братца нет ни черта в кармане. Десять лет звалась Седерман, и никто не радовался больше меня, когда она снова стала Андерссон.
– Но подожди, – перебил его Бекстрём. – Как расшифровать эти сокращения с точки зрения твоих слов? Как ты объяснишь их?
– Типично для Калле, – сказал Половина и ухмыльнулся. – Ему всегда требовалось нечто подобное. С налетом иронии и уж точно без оглядки на орфографию. И Бритт Мария постоянно ведь пыталась выглядеть немного изощреннее, чем она есть на самом деле. И если бы ты пришел к ней, то получил бы не просто минет, но афигенный… секс, АФС, примерно так и типично для Калле, если ты спросишь меня.
– Вот как, – проронил Бекстрём и, на всякий случай проверил, остались ли у него еще уши на голове.
92
– Афигенный… секс, – сказал Бекстрём и выпятил вперед губы, чтобы поставить точку в пересказе своего разговора с деверем Бритт Марии Андерссон.
– Знаешь, Бекстрём, – сказала она, наклонилась вперед и показала свои бесспорно достойные уважения прелести, тогда как ее загорелая рука легла с внутренней стороны на его одетое в лен бедро, – мне пришло в голову, что ты сам жаждешь немного ласки.
Затем она осторожно двинула свою руку вверх по хорошо сшитым желтым брюкам гостя, в то время как он незаметно скосился на свои часы.
«Почему она не звонит, чертова мужененавистница-лесбиянка?» – подумал Бекстрём.
И в это самое мгновение в комнате, где они сидели, запищал мобильник.
– Твой или мой? – спросил комиссар. Достал свой собственный телефон и поднял его на всякий случай. – Не мой, – констатировал он, покачал головой и вернул аппарат в карман.
– Наверняка кто-то ошибся номером, – отмахнулась Бритт Мария Андерссон, хотя на секунду ее глаза стали столь же узкими, какие бывали у Анники Карлссон в определенные мгновения. И это ведь она сейчас позвонила на третий мобильник, похоже предназначенный исключительно для входящих разговоров с Карлом Даниэльссоном и Септимусом Акофели. И точно, когда Бекстрём просил ее сделать это.
– Знаешь, Бекстрём, – сказала Бритт Мария Андерссон, которая сейчас села ему на колени и принялась гладить загорелой рукой ворот его рубашки и грудь. – Мне неожиданно пришло в голову, что нам с тобой надо начать жить вместе.
– Рассказывай, – потребовал Бекстрём.
И хотя она уже держала его за галстук, он не испытывал ни малейшего беспокойства.
«Предупрежден, значит, вооружен», – подумал он.
– Мы ведь одного возраста, – напомнила Бритт Мария Андерссон. – Я могу предложить тебе ту или иную поездку в страну, где ты никогда не был раньше, и я говорю о сексе, а не о каких-то обычных путешествиях. Мы можем разделить деньги Даниэльссона. Украденные у обычных разбойников, вроде тех арабов, которые пытались убить тебя. Мы можем…