Прикрыв за собой калитку, я прошла к дому. Нашего лохматого барбоса Вулкана, всегда бежавшего мне навстречу, весело звеня цепью, не было, но я не удивилась. Разомлел за день и теперь спит в своей будке. Животные страдают от жары даже больше, чем люди. Возле дверей я остановилась и полезла в сумку за ключами.
— Эй, девица-красавица, повернись! — произнес кто-то за спиной.
Вскрикнув больше от неожиданности, чем от испуга, я обернулась, твердо уверенная, что это Сергей, муж сестры, который оставил у нас какие-то свои рыбацкие причиндалы и обещал на днях за ними зайти. Очень похоже на него — подойти сзади и напугать, сказав что-то громким голосом.
Но это был не Сергей. В трех шагах от меня спокойно стоял худой человек с кривой улыбкой на тонких губах. Он резко поднял руку, и я услышала, как хрустнуло у него в лопатке. «Не старый еще, а уже отложения солей в суставах, — подумала я не к месту, ибо в лицо мне уставилось черное, источавшее смерть дуло. — Нет, этого не может быть. Все это реально только по отношению к кому-то другому. Только не ко мне».
Увы, все это происходило со мной. Человек целился в меня, а я просто стояла и смотрела на него, как загипнотизированная, не пытаясь ни бежать, ни хотя бы как-то уклониться от выстрела. Время для меня остановилось.
Есть мнение, что в критические моменты жизни человека время для него может течь совсем по-другому, иначе, чем для других. Оно как бы растягивается подобно резине, давая человеку шанс найти спасительный выход. Не всем. Только некоторым, и к ним можно было отнести меня. Во всяком случае, времени у меня было достаточно, чтобы вспомнить, что на моем плече висит кобура, достать из нее пистолет и навести ствол на противника. Револьвер хорош тем, что, взяв его в руку, можно сразу стрелять. На выстрел сил не хватило. Моральных сил.
— Бросай оружие! — приказала я. — Живо!
Усмешка незнакомца из спокойной превратилась сначала в испуганную, потом в презрительную, а после и вовсе в страшную, людоедскую. Он, как мне показалось, что-то прошептал, и ствол, который из-за несколько опущенной руки смотрел прямо в мою правую грудь, снова поднялся на уровень головы. Я зажмурилась и нажала на курок. Отброшенный пулей, мужчина упал спиной на куст крыжовника.
В себя я пришла, оттого что кто-то тыкал мне в нос какой-то ерундой с очень резким запахом. Открыв глаза, я сообразила, что лежу дома в гостиной, как мне и мечталось, на диване перед телевизором. Только телевизор не работал. Чайной чашки и крошек от бутерброда на журнальном столике возле дивана тоже не было, зато в комнате присутствовали посторонние — два милиционера с нашивками «ППС» и женщина-врач, которая и держала в руке резко пахнущий ватный тампон.
— Где я? Что со мной?
— Все в порядке, — улыбнувшись, сказала женщина. — Это просто шок. Сейчас сделаем вам укольчик.
Тут я с ужасом вспомнила о том, что убила человека. Сев на диване, я подумала, что первым делом необходимо сообщить начальству, что они чуть было не лишились ценного сотрудника. Время для звонков позднее, но таковы правила.
После укола я не без труда отыскала трубку телефона и позвонила Андрею Субботе. Рассказав ему все, я попросила связаться с Пиночетом, уверенная в том, что Суббота питает ко мне слабость и не откажет, понимая, какой стресс мне пришлось пережить. Сама тревожить Владимира Степановича я не решилась — старичок небось уже проглотил свой отвар против запора и завалился на боковую.
Расспрашивая патрульных, я выяснила, что о стрельбе им сообщил по телефону не назвавший себя мужчина. Это мог быть сосед или случайный прохожий. Прибывший на место наряд милиции обнаружил два тела, живое и мертвое, и вызвал машину «скорой помощи».
Ближе к полуночи появились Шевченко и Суббота, смотревшиеся со стороны как Дон Кихот и Санчо Панса. Только вместо лошади и осла у них был «гольф» старшего лейтенанта. Удивительно, что из них двоих заспанным выглядел как раз Суббота, а вот Шевченко, в модной рубашке, пахнущий, как и положено настоящему мужчине, дорогим одеколоном и хорошим коньяком, несмотря на позднее время, был бодр и полон сил. В каком это, интересно, злачном месте проводил вечер мой начальник?
Суббота принялся расспрашивать милиционеров. Пиночет — меня. Не прошло и пяти минут, как позвонил сам Притула.
— Живая? — пробасил прокурор и, не дождавшись ответа, спросил: — Шевченко там? Дай его!
Я позвала Пиночета, и тот сообщил Льву Андреевичу то, что успел услышать и увидеть. Это был как раз тот случай, когда я не скрывала радости, что о происшествии прокурор предпочел узнать из вторых рук. Успокоив Притулу, Владимир Степанович повернулся ко мне:
— Родители твои где?
— На отдыхе.
— Жаль. Боюсь, придется побеспокоить.
— Да вы что?! Ну зачем трепать им нервы? Все равно ведь узнают. Пусть хоть отдохнут нормально.
— Ты не замечала, отец твой, он как… не нервничал в последнее время? Может, неприятности на предприятии, юридическими вопросами которого он занимался?
— Все нормально было. А какое это имеет отношение?..
— Пса твоего отравили. Значит, убийца знал про собаку, готовился основательно. Плюс этот ряженый Красилов, который крутится рядом. Неспроста же все это! Вот я и думаю, может, через тебя кто-то на твоего отца хочет наехать?
Я грустно вздохнула: мой начальник готов был строить какие угодно версии, но даже отдаленно не мог предположить, что причиной всему не мой отец, а я сама. Отчасти это было простительно. Он ведь не знал ни о Саше Подольском, ни о Серове, ни о пятилетием юбилее фирмы «Техникс», которого на самом деле не было. Я понимала, что дальше тянуть было нельзя, пора признаваться, но в тот момент мне больше всего на свете не хотелось этого делать. Мое признание наверняка вызвало бы у Шевченко вспышку гнева, противостоять которой у меня просто не было сил. Хватит и этого неожиданного покушения. К тому же сказывалось действие укола, от которого жутко хотелось лечь и заснуть.
В комнату вошел Суббота.
— А говорила, что не умеешь стрелять, — сказал он. — Прямое попадание в лоб, летальный исход. Точно, как в аптеке.
— Помолчи, — попросила я и, забыв о приличиях, забралась в кресло и поджала под себя ноги. Поскорей бы все уходили.
— Неужто жалеешь? А у него, между прочим, был обрез ружья «ИЖ». Заряжено жаканом. Знаешь, что это? Такой большой кусок свинца. Его используют, когда на диких кабанов охотятся. Я вот подумал, а вдруг это и есть тот самый тип, что следил за тобой?
— Это не он, — отрезал Пиночет с видом человека, который только что сделал некое открытие, но пока предпочитает о нем молчать.
— Да?! Ну, вам с башни виднее. Кстати, парня сейчас увезут в морг. Проститься никто не желает? Нет? Я так и думал.
— У тебя пистолет есть? — спросил Субботу Владимир Степанович.
Старлей похлопал себя по поясу.
— А как же мне без него. Без пистолета мне страшно.
— Превосходно. Ищенко нужна охрана. Останешься с ней до утра. А завтра утром проводишь на работу. — Пиночет повернулся ко мне: — Отдыхай, Алеся. Завтра продолжим. Выспись как следует, а часам к одиннадцати приходи. Хорошо?
Я благодарно посмотрела на следователя. Так в самом деле было лучше. На следующий день в спокойной обстановке я все ему и расскажу.
— Что молчишь? — спросил Шевченко, заметив мой пристальный взгляд.
— У вас на рубашке губная помада, — сказала я. — Не там… С правой стороны, на плече.
Пиночет посмотрел в указанном направлении и вдруг неожиданно для меня покраснел, как младший школьник.
VIII
К девяти часам я была на работе как штык, решив кредит благосклонности Владимира Степановича употребить не на утренний сон, а на более важные вещи. Что-что, а это мне было крайне необходимо. Еще на улице, встретившись с кем-то из следователей, я узнала хорошую весть: Притулы, которого зачем-то вызвали в столицу, не будет два дня. Значит, не придется тратить время на объяснения перед высоким начальством, тем более что и общения с Пиночетом хватало с лихвой. Однако все надежды на спокойную рабочую обстановку лопнули, как мыльный пузырь. Шевченко был раздражителен сверх всякой меры и постоянно брюзжал. То ли из-за испорченного вечера, то ли пес его знает из-за чего. Рапорт о вечернем происшествии пришлось переписывать три раза, поскольку он никак не мог устроить моего начальника: то он казался Пиночету слишком коротким, то, наоборот, полон не относящихся к делу деталей, которые можно обернуть не в мою пользу.
Когда я принесла рапорт в третий раз, то увидела у него в кабинете Андрея Субботу и еще двух оперуполномоченных, занимавшихся поисками Саши Подольского, который до сих пор проходил у них как Псих. Об этих поисках, вернее об отсутствии их результативности, и шел разговор. Я появилась как раз в тот момент, когда один из оперов докладывал, что ни в одном автотранспортном предприятии похожего человека на работу диспетчером не брали. И не только диспетчером.
— Оно ему нужно, диспетчером устраиваться, — буркнул Пиночет, сделав мне знак присоединяться.
— Сами же велели диспетчеров проверить, — уныло произнес опер. — Вот и проверяли.
— Еще я велел позаботиться о том, чтобы фоторобот Психа был опубликован в средствах массовой информации. И что?
— Мы позаботились, — ответил за всех Суббота.
— Не заметил. Если не считать «Афиши», которую почти никто не читает. А в других изданиях? А на ТВ?
— ТВ не наш уровень. Это вам надо было с ними договариваться… Хотя, согласен, виноваты. Исправимся. Сегодня же сам этим займусь.
— Отставить.
Пиночет поднял трубку телефона и набрал номер.
— Это я, Слава. Как насчет моей просьбы? Так я пришлю ребят. Отлично. — Он дал отбой и обратился к оперативникам: — Сначала пойдете в фотолабораторию. Возьмете у Славы Прокопчука фотографии. Уж не знаю, сколько он их там напечатал, только надо сделать побольше ксерокопий, чтобы они были у каждого участкового и чтобы он мог обойти все вверенные ему дома. Соответствующее письмо на участки я подготовлю. Вторая, на этот раз исключительно ваша, задача — автостоянки. Необходимо найти ту, на которой оставляли «Форд-Мустанг» белого цвета, номер 297 — 44 ГО. Если у вас это получится, круг поисков значительно сузится. Значит, он и живет где-то неподалеку.