— И что теперь будет, Владимир Степанович? Я имею в виду, что будет с Сашей?
— Ничего ему не будет. Если, конечно, все, что он тебе рассказал, правда. Думаю, что с его помощью служба безопасности хочет провести спецоперацию. Надо же выводить на чистую воду и Довгаля, и Зозулю, и всех остальных, кто с этим связан. Доводы, пусть они даже будут образцами логики и смысла, к делу не приложишь. Нужны реальные доказательства.
— Я вот еще чего не понимаю. Ну, Милаев откуда взялся, понятно. Но кто нанял Гену Котика? И кого он на самом деле собирался убить — Шамрая или Подольского?
— Ты слишком много от меня хочешь. Не знаю. — Пиночет посмотрел на часы и сменил тон: — Мы с тобой тут разговоры разговариваем, а дело стоит. Работать надо, а не болтать. Серова с нас никто не снимал. Надо заканчивать с оформлением материалов и передавать дело в суд.
— Он так и не признался?
— Думаю, и не признается. Уперся. Ладно, судья разберется. Улик достаточно.
Я опять подумала о Серове. Вспомнила, каким он был, когда я видела его в последний раз. Грустный, вялый, шаркающий, как старик.
— Можно мне еще раз попробовать его допросить?
— Попробуй, если получится. Попытка — не пытка, — согласился Шевченко.
XIV
Серов был в своем репертуаре.
— Нет, я не собираюсь с вами говорить! Если хотите, пусть меня допрашивает тот, седой, но только не вы! — запротестовал он, едва увидев меня. — И пусть пригласят адвоката.
— Давай, давай, проходи, — подтолкнул Серова сопровождающий его сержант и едва ли не насильно усадил подследственного на стул.
Мы остались одни. Серов поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.
— Чем я вам так не угодила, Серов? — искренне поинтересовалась я, выдержав его взгляд.
Серов отвернулся и с безучастным выражением уставился на стену.
— Между прочим, это вопрос личного характера, к делу он не относится, так что можете ответить. Ну скажите, чем? — настаивала я.
— Сами знаете. Вы бесчестный человек. Вы меня обманывали, когда приходили ко мне. Ну, посадите вы меня, невиновного, и вам что, за это орден дадут?
— Я приходила в «Техникс», потому что меня действительно волновала судьба Александра. И я надеялась, что вы мне поможете пролить свет на его исчезновение. А подозревать вас по-настоящему я начала только после того, как вы соврали мне, сказав о пятилетнем юбилее фирмы. Так кто кого обманывал, Сергей Иванович?
Серов ничего не ответил. Я достала и положила на стол два фотоснимка, которые сделали по моей просьбе в фотолаборатории специально для разговора с Серовым.
— Взгляните, Сергей Иванович. Эти фотографии были сделаны в разное время и в разных местах. На одной — частный предприниматель Петр Свинарчук, недавно убитый, на другом — медсестра Анна Югова, тоже убитая. Так они выглядели до встречи с наемным убийцей Милаевым.
— Это что, такой способ психологического давления? — спросил Серов, краем глаза взглянув на снимки.
— Просто хочу сказать, что если бы не удачное стечение обстоятельств, то у меня были бы все шансы оказаться среди них. Поэтому право обижаться принадлежит мне, но я не обижаюсь, а просто выполняю свои обязанности. Я — следователь, вы — подозреваемый в двух покушениях на убийство. Давайте исходить из этого.
— Да поймите вы, Леся… Или нет, вы теперь следователь Ищенко. Поймите, что сказать мне вам абсолютно нечего, кроме того, что я уже сказал. Ни в одном из названных преступлений я не виновен. Вопреки всем вашим «бесспорным» уликам. Свой обман я объяснил вполне убедительно. Что касается звонка… Да, я звонил по этому дурацкому автомату, признаю… Только не надо хвататься за авторучку, я все равно ничего не подпишу. Ведь звонил я не киллеру, а другому человеку, имя которого называть не буду по очень веским причинам частного характера. Газета с объявлением… К моему величайшему сожалению, я не могу объяснить, как она попала в сейф.
— Если вы назовете человека, которому звонили из таксофона, и мы получим подтверждение, что так оно и было, одним аргументом против вас станет меньше.
— Не назову.
— Плохо. Не знаю, честно говоря, что с вами делать.
— Я знаю. Отпустите меня в камеру.
— В камере лучше?
— Я обязан отвечать?
— Не обязаны… Хорошо, Сергей Иванович, давайте зайдем с другой стороны. Представим, что вы невиновны. Вопрос: кто, кроме вас, мог положить в сейф газету? Это ведь ваш личный сейф?
— Сказал же, не знаю.
— Ну а у кого могла быть такая возможность?
— Понятия не имею! Думал уже, много думал. Код замка известен только мне. Время от времени я его меняю. Есть у нас и два других сейфа — к ним имеют доступ работники бухгалтерии и старшие менеджеры. Но этот мой, личный. Он и стоит возле моего стола.
— А если, допустим, кому-то удалось подсмотреть код?
— Каким образом? Сейф небольшой, стоит с левой стороны стола. Рядом шкаф. Сотрудникам или посетителям он не виден.
— А ваш адвокат, то есть юрисконсульт Чечель, он что, с вами в одном кабинете работает?
— Да нет. Просто в его кабинете часто компьютер вырубается. Там розетка к другой линии подключена, и тогда предохранители срабатывают. В общем, я не вдавался в детали, но когда это случается, мне приходится пускать его к себе. Работать-то надо, а Сашино место так и осталось свободным… — Серов тяжело вздохнул. — Отпустите меня в камеру. Я на самом деле паскудно себя чувствую.
Я тоже чувствовала себя паскудно, когда шла с допроса. От утренней легкости, которую я испытывала, узнав, что для меня все закончилось благополучно, не осталось и следа. Во-первых, я утратила веру в виновность Серова. Вроде бы все против него: мотив — раз, газета — два, таксофон — три, а уверенности больше не было. Еще я очень беспокоилась за Сашу. Он мог за себя постоять, я в этом убедилась, но на душе было тревожно. Хотелось только одного: поскорее бы все закончилось.
Из следственного изолятора я поехала на улицу Красного Казачества, где находилась фирма «Техникс». В трехэтажном здании, сразу за двойными парадными дверями, был просторный холл, переходящий в длинный коридор. В самом начале коридора стояла будка вахтера. Честно говоря, я не совсем понимала, зачем в дневное время здесь нужен вахтер, ведь вход в здание, в котором кроме «Техникса» располагалось еще несколько фирм, был свободным. Таксофон, по которому звонили на номер Милаева, висел на стене слева. Я подошла к вахтеру, большому, грузному мужчине с седой, небрежно причесанной шевелюрой.
— Добрый день.
— Здравствуйте.
— Федорченко Павел Арсеньевич?
Вахтер не спеша отложил газету, которую до этого читал.
— Ну, Федорченко, — медленно произнес он.
— Следователь прокуратуры Ищенко. Вы дежурили в прошлый вторник?
— Да, я. Меня уже спрашивали. Это по поводу Сергея Ивановича?
— По поводу. Вы точно уверены, что видели, как он звонил по таксофону?
— Конечно. Я в вахтерах уже четвертый год. Устроился, как только на пенсию вышел. Четыре года — срок достаточный, чтобы запомнить лица служащих. Даже чужих. А с Серовым я знаком, потому и удивился, когда он сюда спустился звонить. Из тех, кто здесь работает, почти никто не пользуется аппаратом. Зачем, когда можно из кабинета звякнуть. Да не только я его видел. Еще Захаров, электрик.
— А кроме Серова, еще кто-нибудь звонил в районе четырех часов дня?
— Нет. Не помню, чтобы звонили. Правда, я отлучался минут на семь-десять.
— Куда отлучались?
— Да у нас за домом контейнеры мусорные стоят. Бумагу, которую туда выбрасывали, раньше поджигали, но скоро люди стали жаловаться, что дым в окна просачивается. Сами знаете, какой едкий дым бывает, когда бумага горит. Особенно если бумага чуть влажная. Ну и перестали жечь. Но иногда бывает, что кто-то спичку бросит или пацаны специально подожгут. Вот и вменили вахтерам в обязанность огонь тушить, если вдруг загорится. Хотя, если с другой стороны посмотреть, разве это наше дело?
— А что было во вторник?
— Да кто-то из работающих в здании людей позвонил мне и сообщил, что вот, мол, опять мусор чадит. Взял я тогда ведро, набрал воды, вышел во двор. Минут до десяти отсутствовал. И главное, ничего не горело. Ошибочка вышла.
— Кто звонил, знаете?
— Нет, не могу сказать. Это я только по лицам знаю всех, кто здесь работает. А по голосам в телефоне распознать не могу.
— А сам звонивший не представился?
— Нет.
— Это был мужчина?
— Скорее, да. Аппарат-то у меня старый, все время в трубке что-то трещит, поэтому трудно бывает понять, что тебе говорят. Но думаю, что это был мужчина.
— Что ж, Павел Арсеньевич, вы мне очень помогли. И у меня к вам просьба… О нашем разговоре никому ни слова. Лады?
— Ну что ты, дочка. Разве ж я не понимаю. Вы ведь не ради голого интереса сюда ко мне пришли. Значит, надо было.
— Надо, Павел Арсеньевич, еще как надо, — подтвердила я, вытаскивая из сумочки телефон.
Попрощавшись с вахтером, я вышла из здания и стала связываться с Субботой. Андрей долго не откликался, я целых три раза нажимала кнопку вызова, пока по моим барабанным перепонкам не ударил его недовольный, почти кричащий голос:
— Дашь ты мне поспать, в конце концов, или нет?
— Не поняла. Я думала, что ты где-то на задании, а ты дрыхнешь.
— Я тоже думал, что я на задании. Потом оказалось, что я на ходу засыпаю после всех этих бессонных ночей. Короче, я смылся домой, чтобы поспать часок. И этот часок еще не кончился. Так что извини. Если кто будет искать меня, скажи, что я в засаде.
— Э-э, я тебе дам в засаде! Не забывай, что я тоже не спала. Но, заметь, не прячусь по засадам.
— Ты не спала только одну ночь, а я недосыпаю уже несколько. Ты забыла, что я тебя охранял все эти дни?
— Меньше на компьютере надо было играть, охранник. Иди в душ и умойся. Есть тема. И ее надо обмозговать. Времени у нас мало, работы много. Через сорок минут встречаемся у меня в кабинете.