Екатерина ГодверТот, кто в темноте
Письмо Андрей получил по почте. Достал из серого железного ящичка в подъезде, распечатал конверт прямо в прихожей и стал читать, хмурясь.
Лена настороженно наблюдала за мужем. В эпоху е-мэйлов и мобильников бумажное письмо было как динозавр. В контактном зоопарке.
— Кто-то из родственников? — не выдержала она, когда Андрей, так и не разувшийся, перевернул клетчатый листок обратно и стал перечитывать письмо по второму разу. — С тетей Валей что-то?
Тетка Андрея, растившая его вместо матери — Валентина Павловна — цивилизацию с некоторых пор не жаловала, жила в деревне, из всех благ признавая только телефон по праздникам, а последние пару лет якшалась с якобы-христианскими сектантами, отгрохавшими себе дворец по соседству. Отношения с пасынком и невесткой разладились — но Андрей терпеливо сносил упреки и старался помогать, чем мог.
— На днях собирался ей позвонить. А это старый друг объявился. — Андрей сложил листок и сунул обратно в конверт. — Потом покажу. Давай ужинать!
Пока Андрей мыл посуду, Лена читала. Отправитель, некто Иван, расспрашивал, как дела-здоровье-работа, рассказывал, что в прошлом году продал квартиру, отстроил загородный дом в Поддубниках и там с женой жил-поживал теперь, то-се, пятое-десятое; звал на праздники в гости.
Одним словом — письмо как письмо. Только бумажное.
— Я от старой почты пароль давно посеял, — оправдывался Андрей. — А симку два раза за последние пять лет менял.
И в соцсетях он шифровался, потому что начальство соцсетей не одобряло. И городской телефон отключили два года назад, чтобы не платитьзря за линию. Зато адрес был прежний, тот же, что и двадцать лет назад.
— Поедешь? — спросила Лена.
— Возьму билет на четвертое число. — Андрей поставил последнюю тарелку в сушилку и выключил воду. Виновато оглянулся через плечо:
— У тебя же все равно заказчики твои ненаглядные. А Данька на сборах мячик гонять будет… Эх-хе, вот бы и мне так!
— Не соскакивай с темы, Прохоров, — сердито сказала Лена. Письмо отчего-то ее пугало, хотя она ни за что не согласилась бы признаться в этом мужу. — Что за Ваня и откуда он взялся?
Андрей сел за стол и подлил кипятка в кружку с чаем. Почесал подборок, полез в холодильник и достал запотевшую бутылку «Березки»: сам он пил редко и спиртное обычно не покупал, но тут принес кто-то из знакомых под праздники.
Он начислил себе пятьдесят грамм, принюхался — но так и не выпил, а принялся скучно рассказывать, как развела его с другом детства, уехавшим счастья искать в Москву, судьба-судьбинушка и Ванина жена-злодейка. И что Иван бы никогда просто так письма не написал. Раз пишет, значит — что-то неладно, и надо съездить, разобраться… Может, чем помочь. Не чужие ведь — хороший человек, свой, пусть и потерялись давно…
Лена слушала, вспоминала небритого мужика в дорогом костюме, которого видела один раз, на свадьбе, бухого в дугу, и думала, что на хорошего человека Иван Витальевич Звягинцев не очень-то похож. Как, впрочем, и Андрей Вадимович Прохоров — но в тихом омуте чего только не водится.
— Только одно тебе на это скажу, Андрюх. — Она вернула мужу письмо.
— Ну?.. — Андрей заметно напрягся. Что было для него, человека раздражающе-уравновешенного, довольно необычно.
Лена отчитала в уме до трех и улыбнулась:
— Спасибо за чистую посуду! Но там еще кастрюля.
«Друзья — это святое», — так у них было заведено с самого знакомства, и как бы ее ни напрягала неожиданная поездка, обсуждать тут было нечего. Их с Андреем мирок — достаточно маленький и хаотичный, чтобы быть безалаберно-уютным, но достаточно вместительный, чтобы оставаться гостеприимным — держался на таких вот неписаных правилах. Нарушить одно из них было все равно что начать крушить стены перфоратором.
Андрей засмеялся, вылезая из-за стола.
— Ты у меня чудо. — Он чуть неловко чмокнул ее в щеку. — Повезло мне; не то, что Ване с Галкой… Чудак он! Вот уж женился, так женился…
— А еще мы как-то с ним демона вызвали, — наконец, решился продолжить Андрей тремя часами позже, когда ворочался в постели с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть. Посмотрел на жену — слушает ли? — но та уже спала.
Только глаза ее были чуть приоткрыты: невидящий взгляд упирался в письмо на тумбочке. Фарфоровый котик-пылесборник, рассевшийся рядом, загребал лапой.
Андрей беззвучно выругался, выключил ночник, и письмо исчезло. На время.
На следующий день Андрей купил билеты и убрал их вместе с письмом в папку, а папку засунул в ящик стола. Иногда казалось, что в ящике что-то шуршит и скребется, а над столешницей поднимается маленькое черное облачко. Но это только казалось.
Электричка тащилась через заснеженные пригороды, останавливаясь на каждом полустанке.
Ночь в поезде до Москвы пролетела незаметно, а полтора часа в бистро на вокзале оказались и того короче: кофе был на удивление неплохим, пирожки — свежими, и даже шаурма в прошлом благородно щипала травку. Но на том везение закончилось.
Электричка сперва лишнюю четверть часа стояла у перрона, а когда тронулась — стало ясно, что отопление в ней так и не заработает. Андрей, накинув капюшон, отрешенно наблюдал сквозь запотевшее стекло за проплывающими мимо заборами в разноцветных граффити — широки родные просторы! — и думал о том, что города меняются снаружи, люди — внутри, и лишь пригородные промзоны словно застыли вне времени.
«Друзья, — выстукивали чугунные колеса, — познаются в беде, но если беда в том, что уже и поговорить по-хорошему стало не с кем, кроме Ленки?» Нихт. Работай, отдыхай, подымай семью, не страдай фигней!
Без повода, просто так, по своей инициативе навестить-пообщаться — Андрей бы ни в жизнь никуда не поехал: в промерзшем нутре электрички он сознавал это со всей возможной ясностью. В двадцать лет — сто верст не крюк ради интересного человека; в тридцать пять главный интерес — почувствовать себя кому-то нужным. А человек — ну, что человек? Не слышались пять лет. Можно и еще пять не слышаться. Вот и вся…
— Следующая станция — платформа «Санаторий Дружба», — вторгся в мысли скрипучий голос из динамика.
Андрей хмыкнул, встряхнулся, огляделся — кроме него, в вагоне никого не осталось: остальные пассажиры приехали, куда хотели, или ушли искать места потеплее.
Стекло успело покрыться ледяной коркой, и разглядеть, что снаружи, тоже стало невозможно. Только если как в детстве: снять перчатку, приложить ладонь к ледяному стеклу… Но это было бы слишком.
— Кто где, а я в домике! — Андрей откинулся на жестком сидении, вытянув скрещенные ноги, и достал из рюкзака термос.
Динамик многозначительно кашлянул в ответ.
— Санаторий Дружба, — объявил он. — Следующая станция — платформа 36-й километр.
— И вам не хворать! — Андрей чокнулся термокружкой с замерзшим стеклом.
Но с каждым следующим километром настроение все отчетливей приближалось к отметке температуры в вагоне. Очень кстати сейчас было бы набрать хозяину, попросить затопить баньку или что-нибудь в таком духе, но Иван — почему? — не указал в письме номер мобильника. Никаких контактов, кроме обратного адреса на конверте.
Андрей позвонил жене, но та не брала трубку. Обычное дело: заработалась, или оставила мобилу в куртке, или сидит в наушниках…
Он досадливо поморщился. Лена могла, как собачка из комикса, продолжать сидеть в своем Корал-Дро, пока вокруг горит квартира. Хорошо, хотя бы за юного футболиста не приходилось беспокоиться: администрация на спортбазе толковая, тренер — мужик конкретный: у такого, подумал Андрей, не забалуешь…
Ледяной поезд без окон катился вперед во времени и пространстве, как лодка по Стиксу; лишь диктор-Харон любезно объявлял станции.
«Верить или не верить — вот в чем вопрос!». — Когда диктор наконец-то объявил Поддубники, Андрей с облегчением выскочил на перрон.
Платформа оказалась нужной, лес вокруг — елки, березки, дубки — выглядел вполне обычным, даже гостеприимным; в прорехи между ватных облаков пробивалось солнце, и ничего не предвещало плохого. Андрей сверился с навигатором, закинул рюкзак на плечо и зашагал по натоптанной тропе в сторону поселка.
Быть свободным художником означало иметь рабочий день 24/7: эту грустную истину Лена усвоила уже на третьем курсе шараги, когда впервые вышла на вольные хлеба, а словечко «фриланс» еще не вошло в моду. С тех пор у заказчиков стало больше денег и тараканов, и самих заказчиков стало больше — так что кому новогодние праздники, а кому, как шутил Андрей, посевная: сеем зерна прекрасного в коллективном бессознательном за умеренный прайс…
Впрочем, дело было, как неохотно признавала Лена, не в деньгах; просто ей, несмотря ни на что, нравилась ее работа. Хуже того — ей нравилось работать! Делать нечто такое-эдакое, может, само по себе и дурацкое, но для кого-то настолько ценное, что тот соглашался подставить под удар самый уязвимый свой орган: кошелек.
«Трудоголизм излечим», — шутил Андрей, но, хотя подобные пролетарские пристрастия и в родной интеллигентно-творческой среде понимания не встречали, лечиться Лене не хотелось. Чтобы не отклонять по отдельности каждое приглашение, в праздники она просто отключала звук на телефоне — и спокойно, с чувством, работала в свое удовольствие до тех пор, пока не надоест. И еще чуть-чуть сверху.
Немым укором висел на экране мобильника пропущенный вызов от мужа; но перезвонить не получилось — абонент уже был вне зоны доступа.
Лена вздохнула. Понесло же его к черту на рога! Оставалось утешаться тем, что Андрею в гостях весело и он уже наверняка сам забыл, что звонил. И случиться с ним в этих гостях ничего плохого не могло. Ничегошеньки.
Во всяком случае, ей очень хотелось так думать.
Она посмотрела на часы в углу монитора — 13:00 — нажала «сейв» и отправила ноутбук в гибернацию: раз все равно отвлеклась, стоило озадачиться обедом. Новогодние разносолы в холодильнике наконец-то закончились, так что выбор был невелик: готовить или заказать что-нибудь в