— И выложил там фотографии Йолы?
— Что?
Космо велел мне раскрыть папку посередине, и действительно я нашел несколько опубликованных якобы мной же постов, где я подробно описывал свои тайные фантазии с участием дочери. Я пробежал глазами по строчкам, и мне стало плохо. Но самая мерзость заключалась в том, что помимо отвратительных предложений там были выложены малюсенькие, размером с ноготь, снимки моей дочери, которые кто-то переснял прямо из моего фотоальбома. Двухлетняя Йола во время купания, в три года на первом велосипеде, в шесть — во время школьного представления в роли Белоснежки.
— Откуда взяться этим личным фотографиям, если не от тебя? — абсолютно справедливо потребовал ответа Космо.
— Я не знаю.
Альбом лежал у меня в рабочем кабинете. Кроме меня ключ был только у Ким. Некоторые из фотографий я на старомодный манер сделал аналоговой камерой, но потом оцифровал снимки. Я не любил детские фотографии на «Фейсбуке» и вообще нигде их не выкладывал.
Я в ужасе пролистал папку дальше — фотографии становились все конкретнее. Уже не Йола, а дети различных возрастов и цвета кожи, все в экстремальных позах. И все эти изображения мужчина, который незаконно использовал мою фотографию, снабдил садистскими комментариями.
Один из них гласил: «Я бы позабавился с этой малышкой в садовом домике. Я уже арендовал такой и сделал звуконепроницаемым».
Я захлопнул папку. Лихорадочно заморгал и, сжав кулаки, попытался подавить тошноту.
— И ты считаешь меня извращенцем? — спросил я Космо. — Именно ты?
Он пожал плечами, во взгляде все та же ярость. Рука Космо тоже сложилась в кулак, что еще больше меня возмутило. Сначала несправедливые обвинения, а потом еще и этот высокомерный самоуверенный жест!
— Ты имеешь наглость приписывать мне собственную извращенность?
— Ты ошибаешься, малыш. — Он заскрипел зубами. — Я злюсь не на тебя.
— На кого тогда?
— На того, кто нас обоих так испортил. Если бы я мог, то…
Космо моргнул, как будто ему в глаз что-то попало, и мне не удалось узнать, что он еще собирался сказать. Меня тоже парализовал ужас.
— Ты тоже это слышал? — прошептал я, в горле у меня пересохло.
Он кивнул, в таком же волнении, как и я.
За нами в кузове что-то опрокинулось.
Глава 32
Я приложил палец к губам и сказал спокойно, словно ничего и не было:
— Теперь остынь, Космо. Успокойся, пожалуйста, хорошо?
Я включил радио и настроил музыку погромче. Меланхолическое пение Адель наполнило кабину. По мне бы лучше «Раммштайн», но это тоже сойдет.
Тихо, общаясь друг с другом одними взглядами, мы открыли двери и выскользнули из автофургона.
Перед задней дверью кузова снова встретились и нерешительно посмотрели друг на друга. Уличный шум здесь был такой сильный, что мы, наверное, могли бы разговаривать абсолютно нормально, но не хотели рисковать.
Я указал на заднюю дверь автофургона и сделал движение, как будто собирался резко распахнуть ее.
Космо покрутил пальцем у виска. Пальцами он дал мне понять, что нам лучше исчезнуть отсюда как можно скорее.
Я покачал головой. Кто бы там ни спрятался в фургоне, этот человек, возможно, знал, где Йола. Я не мог не использовать такой шанс.
Я огляделся и заметил кучу мусора на краю парковки — явно незаконная свалка. Мне в голову пришла идея.
Чем ближе я подходил к куче отбросов, тем сильнее пахло мочой, я видел на асфальте человеческие экскременты и использованные презервативы. Быстро удостоверившись, что за перевернутым диваном не спит бомж, я схватил металлический стержень, который бросился мне в глаза. Раньше он, вероятно, служил частью гардеробного шкафа. Снабженный крючком с одной стороны, он был почти идеальным оружием для удара. Особенно для человека, на чьей стороне сохраняется фактор внезапности.
План, который я объяснил Космо жестами, предусматривал следующее: он должен был залезть в кабину водителя автофургона и постучать по внутренней перегородке, разделяющей кабину и кузов, а я спустя секунду распахну дверь и наброшусь на нашего, как мы надеялись, отвлекшегося тайного пассажира.
После короткого немого протеста Космо наконец проскользнул вперед и уселся за руль автофургона.
Я вложил пальцы в выемки для захвата и молился, чтобы задняя дверь не оказалась закрытой. И начал мысленно считать.
Один, два, три…
Не досчитав до четырех, я услышал грохот, и вся машина завибрировала.
Я рванул дверь, держа стержень в левой руке, и когда вспыхнуло внутреннее освещение, с криком прыгнул внутрь кузова.
При этом я ударился коленом о металлический ящик, оказавшийся у меня на пути, но даже ничего не почувствовал. Ни боли, ни страха, в этот момент меня, наверное, не остановила бы даже пуля.
Лишь этот взгляд.
Я встретился с ним в последний момент, до того, как стало слишком поздно. Я вовремя заметил, что передо мной, успел направить удар в другую сторону и всадил крючок не в голову, а прямо в металлическую боковую стенку.
— Господи боже мой, — закричал я, дрожа от избытка адреналина. — Какого черта вы здесь делаете?
На полу сидела женщина, не старше тридцати, с широко раскрытыми глазами.
— Только не делайте мне ничего, пожалуйста, не делайте! — вскрикнула она и протянула ко мне связанные руки.
Глава 33
КИМ
Ким вежливо поблагодарила, но не стала садиться на предложенный ей стул, а решила осмотреться в кабинете, куда ее пригласили, как только она приехала на Потсдамерплац.
Она редко переступала порог адвокатских контор и никогда не видела кабинет старшего компаньона крупной юридической фирмы изнутри, но при всем желании не могла себе представить, что на Земле существует еще один юрист, кто обставил свое рабочее пространство, как Тоффи.
Столешница его письменного стола представляла собой стеклянную крышку с вставленным в нее комиксом, занимающим всю поверхность и изображающим взрывающееся здание суда; ножками служили две укороченные тележки для покупок, какие бывают в супермаркетах.
Стол вообще-то располагался удачно: войдя в кабинет, каждый посетитель мог бы насладиться внушающим благоговение видом на Рейхстаг и Бранденбургские ворота, если бы его частично не загораживала огромная, криво стоящая перед окном картина, на которой были изображены высокопоставленные политики, сидящие в ряд на унитазах.
— Воды? Кофе?
— Как насчет джин-тоника? — Стуча каблуками по паркету, Ким прошлась вдоль стены с соседним кабинетом.
Вместо привычных хвастливых свидетельств и дипломов Тоффи вывесил с десяток отказных писем в рамках. От именитых адвокатских контор, не захотевших вести его дело и мотивировавших открыть собственную юридическую фирму. Некоторые из адвокатов, отказавших ему, сейчас работали на него. Если верить слухам, они единственные, кто и по субботам должен приходить на работу в костюмах.
— Итак, что ты выяснил? — спросила Ким, после того как Тоффи объяснил ей, что у него в бюро нет алкоголя.
Она прошла к мягкому уголку: несколько откидных сидений в ряд, как в кинозале, напротив — два самолетных кресла (одно из бизнес-, другое — из эконом-класса).
— По какому якобы горячему следу ты идешь, Тоффи?
Ким села в кожаное кресло бизнес-класса и поправила юбку, Тоффи вручил ей стакан проточной воды и остался стоять.
— Знаешь правило восьмидесяти процентов?
Она помотала головой.
— Многие считают это стереотипом, но можешь спросить любого следователя: в восьмидесяти процентах всех преступлений, связанных с насилием, преступник обнаруживается в ближнем круге.
Она подняла брови.
— Но ты же не верил, что Макс похитил Йолу. А считал, что его вынудили и у него сдали нервы.
— Да, и я не поменял своего мнения.
Ким сделала глоток.
— Тогда не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
— Все просто. Я говорю не о Максе. Я говорю о тебе!
— Ты считаешь… — Ким показала на себя и рассмеялась.
— Не только я тебя подозреваю. Полагаю, скоро и полиция будет знать то, что выяснили мои люди.
— И что же это?
— Что вчера ты не вылетала из Ньюарка. Тебя вообще не было ни в одном самолете. Я проверил твой график полетов.
— И что? — Она непроизвольно сглотнула вязкую слюну, которая собралась у нее во рту.
— И согласно правилу восьмидесяти процентов, это наводит подозрение на тебя, дорогуша.
— Какая глупость.
Он кивнул, словно рассчитывал на такой ответ.
— Посмотри-ка на меня. Ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему моя подружка выглядит как модель нижнего белья Victoria's Secret, хотя я внешне скорее напоминаю нечто среднее между Квазимодо и Тирионом Ланнистером?[26]
— Деньги?
— Хм, хм. — Тоффи постучал себя по лбу. — Мозги, зайка. Умение разбираться в людях или эмпатия. Называй как хочешь, но я умею читать эмоциональные мысли. Я чувствую, как устроены другие люди. Это одинаково помогает мне в зале суда и в постели с красивой женщиной. И это же позволяет мне распознать, когда якобы до смерти напуганная мать разыгрывает передо мной ужас и отчаяние, как ты, например, недавно в больнице у кровати своего мужа.
Ким закатила глаза. Другой мужчина, и опять те же упреки.
— Я не рыдала, значит, под подозрением?
Тоффи насмешливо улыбнулся.
— Нет, ты всего лишь разыграла ярость и отчаяние. И это действовало мне на нервы. Как и тот факт, что ты постоянно смотрела на свой сотовый и захотела поехать домой после долгого телефонного разговора, для которого выходила из комнаты. Любая другая мать достала бы полицейских расспросами об их стратегии и стала бы умолять меня сделать все, что в моих силах, чтобы разыскать Йолу.
— Но я не любая мать.
— Вот это я и хочу сказать.
Черт, что он о себе возомнил?
Ким сделала большой глоток из стакана, который с превеликим удовольствием разбила бы сейчас о голову этого гнома.