Я чувствовал, как пистолет в моей руке становится все тяжелее. Все рассказанное Фишем пока лишь насторожило меня. Но что-то в его настоятельном тоне пробудило во мне подозрение, будто по-настоящему ужасная информация еще впереди.
— Брауншвайг распознал ошибку, — продолжил Фиш. — Ваше имя еще не должно было появиться в списке, из которого потенциальные покупатели выбирали подопытного кролика. Он заметил ошибку, когда еще раз просмотрел ваш профиль, и умолял Эдвардса определить другого кандидата. По его результатам, вы нарушите закон лишь через год. Но Эдвардс не хотел рисковать крупной сделкой. И решил немного ускорить все в вашем случае. Исходя из анализа ваших постов в «Фейсбуке», который сделал Иешуа, он знал ваше слабое место: Йола.
Я заморгал. От одного упоминания ее имени у меня к горлу подступил комок, а на глазах выступили слезы.
— Он дал денег биологическим родителям Йолы, чтобы те могли заплатить подкупленному Эдвардсом психиатру, а тот выдал поддельное заключение об освидетельствовании, которое полностью реабилитировало эту семейку наркоманов. Затем его фирма перепрограммировала ваш электронный почтовый ящик и сделала переадресацию всех писем от Службы по делам несовершеннолетних, так чтобы сообщения с просьбой о встрече по поводу возвращения Йолы в родную семью просто не доходили. Он знал, что ему нужно просто надавить на вас и разбудить криминальную энергию. И посмотрите, это сработало.
— Значит, я лишь инструмент в руках бесцеремонного дельца?
— Нет. Вы преступник, в котором уже давно живет мысль причинить зло какой-нибудь девочке, весьма вероятно, что собственной дочери. Да, Брауншвайг, Эдвардс и сообщники охотятся за деньгами. Но они также верят, что могут улучшить мир своей программой. Что они остановят опасных преступников, прежде чем те появятся на месте преступления. И бесцеремонен только Эдвардс. Брауншвайг — да вы и сами знаете — даже хотел вас предупредить.
— Постойте, жертва пожара в Вестэнде…
— Якобы попытка суицида. Вскоре после того как он сказал Эдвардсу, что свяжется с вами, ему пришлось поплатиться за это жизнью.
Пистолет у меня в руке задрожал.
Теперь я понял. Теперь все стало ясно. Загадочный звонок. Умирающий мужчина в реанимации. Его таинственные слова: «Иешуа выбрал вас, а Иешуа не ошибается… Пожалуйста, послушайте меня! Вам нельзя нарушать закон. Ни в коем случае!»
Значит, тот человек лишился жизни, чтобы спасти мою? А я этого даже не знал? Так, момент…
— Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Если то, что я вам говорю, правда, то почему Брауншвайг рассказывал полиции что-то о самоубийстве?
Я кивнул.
— Потому что Брауншвайг хотел предупредить вас, но не уничтожить дело всей жизни. Разве это не сумасшествие? Он действительно верил в свою программу и делал все, чтобы защитить ее. Даже если для этого требовалось покрывать своего убийцу.
— Зачем вы мне все это рассказываете? — спросил я Фиша.
— Потому что мы боремся с Иешуа, впрочем, как и со всем в Сети, что посягает на свободу гражданского населения. Мы не хотим жить под тотальным надзором государства. Это как с гибнущими на автобанах. Конечно, мы уже сейчас могли бы оснастить все машины компьютером, который будет тут же уведомлять соответствующую инстанцию о любом превышении скорости и вмешиваться, если вы слишком разгонитесь. Но мы такого не хотим. Скорее мы смиримся с вредом, наносимым несколькими психопатами, такими как вы, чем с самого начала подчинимся полному контролю.
— И поэтому вы наблюдаете за всеми, кто связан с Иешуа? — Космо снова вклинился в разговор и придал своим словам дополнительный вес, поднявшись на ноги. Фрида осталась сидеть с чуть приоткрытым ртом и потрясенным взглядом.
— Не только люди Иешуа ведут двойную игру, — не без гордости заявил Фиш. — Нам тоже удалось внедрить одного нашего хакера в ближний круг. Благодаря нашему источнику мы многое знаем. Как работает программа, когда используется, кто должен ее купить. Кроме того, у нас есть собственные технические вспомогательные средства. И мы тоже можем фильтровать имейлы, отслеживать звонки, прятать датчики GPS, как тот, что мы установили в вашем «жуке», когда узнали, что именно на вас собираются тестировать эффективность Иешуа.
— Тогда вы должны знать и где моя дочь? — Я сверлил его взглядом. Если Фиш сейчас же не заговорит, дырка будет самая настоящая.
— Нет. К сожалению, сигнал GSP на вашем «жуке» был разрушен во время аварии. Мы приехали слишком поздно. Машина уже исчезла, Йолу похитили, а вас перевезли в кокаиновый дом в Моабите, где накачали наркотиками, а потом сдали полицейским.
Я схватился за голову. Боль, которая так до конца и не унялась, снова дала о себе знать вместе с воспоминаниями о сне, как я проснулся на вонявшем мочой матрасе рядом с беззубой старухой. Или это был вовсе не сон?
— По плану Эдвардса вас просто должны были поставить в безвыходное положение, так сказать, загнать в угол, чтобы вы нарушили закон и похитили свою приемную дочь, Макс. Затем ему всего лишь нужно было организовать исчезновение Йолы, но так, чтобы все подозрения пали на вас.
Я покачал головой и снова прицелился мужчине в голову.
— Я всего этого не понимаю. Если вы действительно считаете меня мерзким насильником детей, то зачем мы сейчас вообще разговариваем? Почему просто не отдать меня на растерзание группе Иешуа?
Фиш самоуверенно, почти с вызовом поднял подбородок.
— Потому что вы даете нам единственный шанс уничтожить Иешуа. Еще раз повторяю: мы хотим не вам помочь, а навредить Иешуа. И конечно, спасти от вас ребенка. Но это, к сожалению, возможно лишь с вашей помощью.
— Я должен вам помочь? — Я безрадостно рассмеялся.
— Да. Вы должны привести нас к вашей дочери. И прежде, чем Йола умрет. Потому что, как я уже сказал, это план Эдвардса: убить вашу дочь и обвинить вас в ее смерти.
— Потому что именно это предвидела ваша программа? Что я убью Йолу?
И потому что он может продать свою программу на сто миллионов долларов только в том случае, если я выполню это предсказание!
— Совершенно верно. — Фиш залез рукой под скамью и вытащил алюминиевый чемодан. Хлопнул рукой по крышке. — Здесь внутри все, что нам нужно, чтобы подключить вас. Незаметный микрофон и скрытая камера, которой вы сможете снимать Эдвардса, а потом разоблачить как заказчика преступления. Если мы поторопимся, если вы успеете и спасете жизнь своей дочери, тогда весь проект Иешуа взлетит на воздух, как только мы выложим видео на YouTube.
— Но я же не знаю, где она! — крикнул я так громко, что Фрида вздрогнула на своем месте.
— Еще как знаете, — ответил Фиш. Во время моего припадка он даже бровью не повел. — Еще раз: в наших глазах Иешуа — исчадие ада. Но он работает. Это-то и страшно. Он не ошибается. Иешуа предвидит ваши поступки. Он знает ваши намерения. Вы хотите замучить и убить Йолу. Своими действиями Эдвардс всего лишь предупреждает то, что в будущем вы бы сделали собственными руками. И при этом он, очевидно, знает вас лучше, чем вы сами.
«Он сам в это не верит, — подумал я. — Этот ослепленный, убивающий сообщников сумасшедший сам не верит в то, что говорит».
Фиш продолжал:
— Иешуа знает, что вы делаете. Конечно, не детально, но в общих чертах. И эти общие черты Эдвардс и его команда сейчас наполняют жизнью. По нашей информации, вы собираетесь действовать по сценарию, который описали в одной из своих книг, Макс.
— В одной из его книг? — Космо поднял брови.
Фиш кивнул.
— Мы проанализировали радиосвязь между Йолой и ее похитителями. К сожалению, местонахождение портативной рации выявить не удалось. По крайней мере, нам. Но хижина в лесу, в которой хранятся взрывоопасные контейнеры… Вам это что-нибудь говорит?
— Нет. — Я помотал головой.
— Зато говорит мне!
Мы все повернулись к Космо. Фиш. Фрида. Я.
— «Школа крови»! — с улыбкой произнес он. В торжествующем взгляде читалось «А я говорил».
И тут я тоже вспомнил.
Макс Роде. Школа крови, глава 30, с. 162 — 166
Странно, как иногда работает человеческая психика, разве нет? С насилием против людей у меня почти нет проблем. Вы могли бы заставить меня смотреть на то, как человека забивают камнями на иракской рыночной площади, или как пытают водой в тюрьме Гуантанамо. Но как только речь заходит о животных, нет. Я не могу это вынести.
Достаточно, если вы знаете, что с того дня я не мог смотреть на кошек без чувства вины. И что я плакал. Так сильно, как еще никогда в своей жизни.
Почти так же громко, как мой брат, который никак не мог успокоиться, даже когда все закончилось. Впрочем, это объяснимо. Папа ведь навел его руку, а не мою.
— Почему ты так ревешь? — спросил он Марка, вынимая у него из пальцев окровавленные ножницы.
— Почему?
Какой жестокий вопрос, особенно после того, что он только что заставил сделать сына. Только человек с отравленным ядовитым сердцем или вовсе без сердца мог спросить такое. Я не был уверен, что из этого подходит отцу, который сейчас опустился на колени рядом с моим братом.
— Я хочу домой, — всхлипнул Марк.
— Я хочу к мамочке, — передразнил его отец. Он издевался над старшим из братьев: обидчиво выпятил нижнюю губу и тер глаза костяшками указательных пальцев. При этом противно хныкал: — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не будь таким злым ко мне, папочка.
Я не мог пошевелиться. С тех пор как отец вернулся с убитым животным, я сидел не шелохнувшись на деревянном стуле во втором ряду «классной комнаты», уставившись на стол, на котором кто-то вырезал перевернутый крест.
Я не решался поднять голову. Боялся посмотреть вперед и увидеть, что кошка еще дышит. Снова дышит.
Потому что так и случится, как только я отведу взгляд от грубо нацарапанных линий на столешнице и посмотрю вверх на доску. Я увижу, как лежащая в собственной крови кошка снова открыла глаза и в них засверкал дьявольский огонек. Тот самый, который вспыхивал в зрачках отца, когда наши взгляды пересекались.