Мы искали моего брата повсюду. Тоффи и я. После того как он не вернулся в закрытую клинику, его даже официально объявили в розыск.
— Вот.
Фрида сунула руку во внутренний карман кожаной куртки и вытащила листок бумаги. Распечатанное электронное письмо. Мне пришлось взять его левой рукой. Опухшие пальцы на правой выглядели, как после пятнадцати раундов профессионального бокса.
— Полагаю, от волнения он неправильно настроил автоматическую рассылку, его письмо не должно было уйти так рано.
Она вытерла рукавом лицо. И подводка превратилась в боевой раскрас.
— Ты тоже должен был получить это письмо. Космо отправил его нам обоим. С адресом, где его найти, и примечанием, что он оставит дверь открытой.
Фрида ткнула пальцем в строчку «получатель», где действительно стоял адрес моего электронного ящика на портале AOL.
Отголосок прошлого. Я очень нерегулярно проверял этот ящик. Кто знает, когда бы я прочитал прощальное письмо брата?
— Макс Роде?
Не успев прочитать и первое предложение, я вздрогнул от неожиданности. Фрида тоже не слышала приближения врача: в своих белых ортопедических ботинках он бесшумно подошел к нам из отделения реанимации.
— Да?
Он сочувственно покачал головой, и я был готов к тому, что этот ничем не примечательный врач — обычный рост, обычная лысина, обычный усталый взгляд — подтвердит худшее, но медик, похоже, не знал, какое производит впечатление, когда, качая головой, подходит к людям, сидящим в приемной перед отделением реанимации и переживающим за жизнь близких.
— У него серьезные повреждения, — просветил он нас. Да ладно. — Вы успели в последнюю минуту, если можно так сказать, — похвалил он Фриду, потом снова повернулся ко мне: — Но кислород не поступал в мозг около девяноста секунд, что, с точки зрения неврологии, довольно долго. К тому же он проглотил много обезболивающего, что только ухудшило его общее состояние. Да и то обстоятельство, что недавно его прооперировали после огнестрельного ранения, не делает положение легче. Короче говоря…
— Он выживет? — перебила Фрида.
— Этого я вам пока не могу сказать. Доктор Зальм сейчас на другой срочной операции, как только он освободится, подойдет к вам. Это главный врач.
— А вы? — спросил я немного грубовато. — Зачем вы вышли к нам, если не можете ничего точно сказать?
Если я и рассердил мужчину, он ничем этого не выдал. Нервные родственники в отделении реанимации — видимо, обычное явление.
— Я надеялся, что вы сможете объяснить происхождение шрамов у него на груди, господин Роде. Ожоги старые, но мы не хотим ничего упустить во время лечения. Вы знаете, откуда они?
Да, подумал я, боясь пошевелиться, чтобы не рухнуть в бездну воспоминаний, которая разверзлась позади меня.
Я это слишком хорошо знаю. К сожалению. Я заставил себя забыть все это, но потом снова вспомнил, когда вытаскивал Космо из болота и порвал его рубашку.
Много лет я обманывал себя, что сумел отбиться и убежать. Там, на острове, когда отец хотел выяснить, кто украл деньги из банки из-под варенья. Он привязал Космо к столбу, облил бензином и приказал мне поджечь его, если я ничего не брал. Потому что тогда это мог быть только Космо. Черт, я правда думал, что не сделал этого. Что остался сильным. Но это неправда. Я был слабым.
Я плакал, шмыгал носом, упрашивал и умолял. Но прежде чем длинная спичка догорела, прежде чем пламя опалило мне подушечки пальцев, я решился на предательство. Я слишком боялся побоев. Боялся наказания отца. Потому что, черт возьми, если бы я не бросил спичку, то это бы означало признание собственной вины. Что это я украл деньги. И я пошел на это.
Бросил спичку и поджег собственного брата.
До сих пор в ночных кошмарах я слышу смех отца. Он сбил одеялом языки пламени, которые быстро распространились и уже лизали Космо.
Сегодня я слышу смех и крики. Крики Космо.
С того дня все изменилось. Моему брату пришлось полгода носить повязку, а когда он ее наконец снял, то вместе с бинтами разорвал и духовную связь, которая была между нами.
Не то чтобы братская любовь, которая до этого момента существовала между нами и делала нас неразлучными, совсем угасла. Огонь еще горел, но за закоптившимся стеклом. И становился все слабее. Даже потом, когда мы вместе учились у Калле боксировать — умение, которое должно было сдерживать не столько наши кошмары, сколько нашего отца, — огонь уже не разгорелся.
С той ночи на острове мы начали отдаляться. Медленно, но неумолимо.
Если бы я мог обвинить в этом одного только отца — подонка, который слишком безболезненно заснул навсегда в доме престарелых, — но так дешево мне не отделаться.
Огонь опалил сначала кожу Космо, потом его душу. Притупил его чувства и, возможно, сделал таким, какой он сегодня. Я сумел выбраться, но по сей день чувствую себя виноватым, когда наслаждаюсь жизнью. Потому что в тот вечер на острове, в возрасте тринадцати лет, я не только бросил спичку. Я сжег правду. Деньги из банки ведь я украл. И отец всегда это знал. Я был вором. Бросив спичку, я дважды предал Космо.
Я спрашивал себя, чтó из этого рассказать незнакомому врачу, когда понял, что смотрю в его растерянное лицо. Глаза Фриды, наполненные слезами, тоже были широко раскрыты, она в ужасе прижимала руку ко рту. Очевидно, мне больше не нужно размышлять на предмет того, что ответить.
Я только что произнес все свои мысли вслух.
— Извините, — сказал я, хотя не знал за что.
Без сил я опустился на жесткий пластиковый стул, и спустя немного времени, когда врач со смущенным выражением удалился в свое медицинское царство за молочными стеклами, начал читать письмо Космо.
Глава 82
КОСМО
Дорогой Макс!
(Я посылаю это письмо и Фриде тоже, на случай если твой старый электронный ящик уже не активен, братишка. То, что мне больше некому написать, говорит само за себя J.)
Привет, малыш. Когда ты прочтешь это, я уже не буду больше создавать тебе никаких проблем. Знаю, лучше было спрыгнуть с моста, мой вид был наверняка тебе неприятен, но я рад, что вообще нашел в себе силы это сделать.
Большинство людей думают: тот, кто кончает с собой, хочет смерти. Это неправда. Я хочу жить. О, как же я хочу одного: нормальной жизни. Но мне этого не дано.
Демоны внутри меня слишком сильны. Клянусь, я пытался бороться с ними. Но у меня не получается.
Смерть для меня меньшее зло, но все равно зло. Я чувствую себя как человек, который прыгает из горящего небоскреба. Я не хочу этого делать, но у меня нет выбора, потому что все эвакуационные выходы заблокированы.
А может, его ни у кого нет. Выбора.
Я имею в виду, может, наша судьба и правда предопределена. Психиатры в Бранденбурге считали, что ужасное детство виновато в моем состоянии. Но это ерунда. Посмотри на себя, Макс. Ты лучший пример, что такой конец, как у меня, не закономерен. У нас обоих был один сумасшедший отец. Он «сформировал» нас обоих, как всегда любил говорить. Меня извращенцем. Тебя отличным человеком, хотя и с синдромом жертвенности (иначе почему ты взял в семью приемного ребенка, которого защищаешь не на жизнь, а на смерть?).
Мы две стороны пресловутой медали. К сожалению, моя всегда темная.
Я пишу это сейчас не для того, чтобы вызвать у тебя угрызения совести. Я знаю, ты заставил себя это забыть. Поэтому я хочу поговорить с тобой о «Школе крови», которую считаю гениальной книгой. Ни один из других твоих романов не был настолько аутентичен. И наверное, именно поэтому ни один не повторил дебютный успех. Ты переработал в нем все, что произошло с нами. Отличная работа, честно.
Глубоко в душе ты мечтал никогда не бросать эту спичку. В романе видно, как сильно ты желаешь повернуть время вспять, чтобы поступить, как твой герой Симон, который восстал против отца.
Но знаешь что? Это не важно. Та спичка не сыграла никакой роли. Я уже был сломлен.
Ты должен это знать. И еще кое-что: я хотел бы быть таким, как ты. Правда.
Ты замечательный. Из нас двоих ты всегда был лучше.
Я просто дерьмо. Выродок.
Ты это знаешь, даже если не хочешь осознавать, что, впрочем, ясно и из «Школы крови». Образ «заики Петера» ведь списан с меня? Но в отличие от героя твоего романа я безнадежен. Я так стыжусь себя. И не могу больше этого выдержать. Меня по-прежнему посещают все те же желания. Если ты сейчас меня жалеешь, пожалуйста, представь, как я стою с членом в руке перед твоей дочерью. Как я ее… Черт, я не могу это написать, но это то, чего я ХОЧУ! Понимаешь? Я болен. Для меня не существует спасения, потому что я не глотаю таблетки, которые должен принимать. Потому что постоянно прерываю терапию, которую должен проходить.
Я больше не могу. Но и жить так я тоже не могу. Мне очень жаль. Ниже адрес, где ты меня найдешь. Не торопись. Это уже не важно.
А кстати, я вмажу отцу, когда увижу его, и от тебя тоже, ладно?
Я тебя люблю.
Твой Космо.
Глава 83
— Господин Роде?
Другой голос. Новый врач.
Я прочитал письмо уже трижды, и каждый раз глаза заново наполнялись слезами, которые непонятно откуда брались.
Я поднял взгляд. Фрида, которая все это время смотрела мне через плечо, сделала то же самое.
— Да?
Мужчина в прямоугольных очках, который был заявлен нам как главный врач и профессор Зальм, профессионально держал покерное лицо. На вид ему было около шестидесяти, хотя бы из-за множества старческих пятен на лысине.
— У меня хорошие новости, — произнес он голосом, каким мог бы сообщить и об онкологическом диагнозе. — Ваш брат еще в критическом состоянии, но, похоже, он выкарабкается.
Мы кивнули. Фрида. Я. Медленно, как игрушечные роботы, у которых садятся батарейки.
— Вас это совсем не радует? — удивился главный врач.