— Вы не того спрашиваете, — услышал я себя. Мой голос стал сам по себе, как автомобиль на склоне, в котором забыли подтянуть ручник.
Мы молча кивнули на прощание и вышли на улицу. На свежий воздух, который на вкус напоминал снег и который не мог остудить наши возбужденные умы так сильно, как нам хотелось бы.
Не говоря ни слова, по молчаливой договоренности, мы сели перед больничными воротами на скамейку в парке и уставились на дома на противоположной стороне улицы. Наверху квартиры, внизу — магазины. Кафе, цветочная лавка и, конечно, обязательное бюро ритуальных услуг.
Не замечая окурков под ногами — нами была блокирована скамейка пациентов-курильщиков, — мы размышляли. Каждый про себя, на приличном расстоянии, не касаясь друг друга, но — по крайней мере, мне так казалось — ощущая душевную близость.
Похоже, он выкарабкается.
Я был почти уверен, что Фрида задает себе те же вопросы, что и я.
Должны ли мы и дальше держать за Космо кулачки.
— Думаешь, это и к нам относится? — спросила она и взглянула на меня.
— Ты о чем?
Два облачка пара от нашего дыхания встретились и сомкнулись между нами. Было начало шестого, но по ощущениям — около полуночи. Уличный фонарь в трех шагах бросал на нас мутный неяркий свет.
— Мы тоже выкарабкаемся? — спросила она.
— Ты имеешь в виду, без непоправимых последствий?
Она кивнула:
— Я понятия не имею.
Мы снова отвернулись друг от друга. Прислушивались к шелесту ветра и рокоту машин, которые время от времени проезжали по Каспар-Тейсштрассе.
Я думал о своем брате, о том времени, когда мы были счастливы, несмотря на побои. До острова. И знал, что никогда не смогу переставить стрелки часов и вернуться в тот день, когда еще можно было спасти наши души. Бесполезно смотреть в прошлое, как в темную дыру. И бессмысленно пытаться контролировать будущее.
Как красиво сказал один из моих героев: «Еще никогда ничего не случалось в прошлом. И не случится в будущем. Все, что происходит, всегда совершается только СЕЙЧАС!»
А сейчас?
Сейчас у меня как раз заурчало в животе.
— Пойдем, — сказал я Фриде и протянул ей руку, чтобы она не поскользнулась, вставая со скамейки. Дорожка не посыпана, а под снегом наверняка скрываются скользкие места.
— Куда? — хотела знать она.
— Пицца, — ответил я.
— Пицца? — Фрида встала, игнорируя предложенную помощь. И засмеялась: — Ты серьезно?
Я пожал плечами и показал на здание больницы, на этаж, где предположительно находилась палата Йолы.
— Салями с луком, но без пеперони. Я обещал ей.
Даже если я больше ничего не мог сделать — сегодня, в этот первый снежный декабрьский день, — по крайней мере, одно обещание я сдержу.
Хотя бы это.
Послесловие
Надругательство
He знаю, как вы, но некоторые из моих самых близких, посвященных людей, которым было позволено прочитать первые наброски к роману «Профиль Иешуа», заявили мне после: «Я тебя ненавижу, Фитцек!» И на мой вопрос почему, объясняли: «Потому что ты заставил меня симпатизировать педофилу».
Если вы еще не прочитали книгу до конца, потому что относитесь к тем чудакам, которые пролистывают вперед, то с этого места вам лучше не читать дальше.
Всем же другим скажу: и мне Космо становился все милее и милее, с каждой строчкой, что я о нем писал.
Я решил уделить ему больше внимания в триллере, чем планировал, в тот день, когда увидел перед собой на автобане машину с наклейкой «Смертная казнь растлителям детей!».
Помимо того что понятие «растление» не передает невероятных физических и душевных страданий, причиняемых ребенку, само высказывание неправильно еще с другой точки зрения.
В ходе своих исследований я в последние годы занимался темой насилия над детьми и поэтому знаю, что в нашей стране невероятно большое количество педофилов — около 250 000.
Но я также знаю, что часто принятое в обществе отождествление «педофил = преступник» неверно. Не каждый педофил совершает насилие над детьми или смотрит незаконную порнографию.
Исследования показывают, что большинство хотели бы избавиться от этого влечения. Однако, с учетом того, что сегодня известно науке, педофилия, к сожалению, неизлечима. Но подверженные ей могут научиться контролировать свое поведение. Правда, для этого необходимо как можно раньше обратиться к профессионалам. Если педофил перешел определенную черту и обратил свои абстрактные фантазии в конкретные действия, тогда уже слишком поздно.
Но для большинства тех, кто страдает от своей склонности, не проявляя ее, существует великолепное учреждение, о котором вы можете узнать больше по адресу www.kein-taeter-werden.de. [38] Там есть профессиональные предложения разных видов терапии для людей, которых привлекают дети.
Признаюсь, мне, как отцу семейства, нелегко видеть в таких людях пациентов, а не монстров. И водитель автомобиля с той самой наклейкой, наверное, сразу бы усадил всех, кто обратится в «Kein Täter werden», на электрический стул. Но такое радикальное мнение, конечно, абсурдно, так как оно подразумевает, что речь идет о нескольких исключительных случаях, с которыми можно справиться смертной казнью, а не о массовых преступлениях.
Здесь я хочу признаться в, наверное, политически некорректных чувствах: я могу понять любую мать и любого отца, которые желают смерти человеку, который совершил насилие, надругался или убил их ребенка. Мое глубочайшее неприятие смертной казни, вероятно, будет забыто, как только это коснется моей собственной семьи.
Но из разговоров с судебными медиками, прокурорами и судьями я знаю, как легко ошибиться. Даже если случай кажется однозначным, всегда есть риск наказать невиновного. Как в случае Норберта К. из Заарланда, который восемь лет отсидел в тюрьме за изнасилование ребенка, а когда вышел, выяснилось, что все обвинения были выдуманы, а экспертизы ошибочны. Если бы требование на наклейке было законом, то в 2004 году казнили бы невиновного. Это только один пример многочисленных судебных ошибок.
Мои примечания к этой книге не должны сейчас превратиться в программное эссе на тему «Смертная казнь: за и против». Я клоню к другому: именно в рамках этой эмоциональной темы мы должны взглянуть на проблему очень трезво. Не ради преступников, а ради жертв! Особенно ради будущих жертв.
Представьте, что за машиной с наклейкой ехал бы не я, а мужчина, который как раз раздумывает, не обратиться ли ему в «Kein Täter werden». Он даже записался на прием, потому что заметил у себя нездоровое влечение, которое его мучит. Боясь самого себя и не желая причинить другим вред, он хочет получить медицинскую и психологическую помощь. Он и без того чувствует себя последним дерьмом, а сейчас еще читает и этот призыв на багажнике.
А теперь представьте себе, что этот мужчина отменяет запись в клинике. Страх быть заклейменным как педофил в конце концов взял верх. Кроме того, он думает: «Я ведь еще ничего не сделал, я и сам справлюсь!» Но у него не получится. Боясь навлечь на себя публичный позор, потерять уважение, работу, будущее в целом, он будет молчать и пытаться «справиться» в одиночку. Но, как правило, без профессиональной помощи его хватит ненадолго. Шансы, что когда-то пострадает ребенок, резко возросли.
Что я хочу этим сказать: как бы ни была понятна наша реакция — отвращение и презрение — к такому человеку, мы обязаны мыслить здраво и думать на шаг вперед: о наших детях!
Я предпочитаю жить в стране с эмоциональным климатом, где педофилы решаются попросить профессиональной помощи, чем в стране, где дети подвергаются насилию, потому что из-за страха быть заклейменными люди отказываются от бесценной помощи.
При этом я не утверждаю, что каждый педофил, который вовремя обратится за помощью, гарантированно не совершит преступления. Но в таком случае шансы значительно выше, чем если он изолируется от общества. Потому что с кем педофил в изоляции поддерживает контакт, как не с единомышленниками?
Если вы хотите сделать одолжение мне и нашим детям, пожалуйста, не наклеивайте на багажник стикер «Смертная казнь растлителям детей!». Не лайкайте статью подобной тональности в «Фейсбуке». Лучше поделитесь страницей www.kein-taeter-werden.de в кругу друзей, знакомых и родственников, или — простите, что я так открыто об этом говорю — обратитесь туда сами, если считаете, что вам нужна помощь.
С показателем в четверть миллиона по стране высока вероятность, что и среди моих читателей есть те, кому это может понадобиться. И далеко не всегда уже слишком поздно, как в случае с Космо.
Насилие
Меня часто спрашивают, почему тема насилия над детьми, как никакая другая, определяет содержание моих романов. Время от времени приходится сталкиваться с упреком, что этому не место в развлекательной литературе. Здесь, как несложно догадаться, я придерживаюсь другого мнения.
Сразу хотелось бы оговориться, что я не ищу темы для своих книг, как раз наоборот: темы, на которые я пишу, находят меня.
С самого первого романа «Терапия» я буквально пытаюсь переработать свои тревоги и страхи, которые в огромном количестве ношу в себе. Я считаю, что авторы триллеров — слабаки и трусы, иначе как мы можем внушить страх другим, если сами его не испытываем?
Во всяком случае, я как раз такой трус, и полагаю, что в этом виновата телепередача «Дело номер XV»,[39] которая нанесла мне психологическую травму уже в раннем детстве.
Каждый раз, когда с наступлением темноты я проезжал на велосипеде мимо пустой парковки, в голове у меня звучал гнусавый голос телеведущего: «В последний раз Себастиана Ф. видели вблизи парковки на углу Вальдшульалле и Харбигштрассе…»
Сейчас, десятилетия спустя, мои страхи стали более конкретными и реальными, и, конечно, они усиливались с каждым ребенком, которого производила на свет моя жена. У людей, как эмоциональных существ, есть только две возможности: мы можем противостоять нашим страхам или попытаться отогнать их от себя. Лично я решил заниматься этими темами, в отчаянной попытке прогнать этот ужас из моей головы.