Я разозлился не на шутку.
— Я правильно понял? Вы рассказывали моей дочери, что гомосексуальность — это грех?
— Да. Что бы сегодня ни утверждали либеральные медиа, Библия однозначно запрещает…
— …не допустимые Богом одежды. Книга Левит, глава 19, стих 19.
Я как раз собирался спросить фрау Яспер, не выжила ли она из ума, если проповедует такие реакционные взгляды ученикам начальных классов, но тут моя голова невольно повернулась к Йоле, которая говорила загадками.
— Кто, черт возьми, Левит? — спросил я у нее.
— Тоже третья книга Моисея, — ответила она.
Мое удивление усилилось, когда фрау Яспер кивнула в знак согласия:
— Тут она права, но нигде не сказано, что нужно бросать камни в педагогов, если…
— …если они носят одежду из двух разнородных нитей, тогда нужно. Ваш костюм, фрау Яспер, состоит из полиэстера и хлопка. Согласно Книге Левит, 19: 19, это запрещено, и грешник должен быть забит камнями деревенской общиной.
Хрясь.
Йола не достигла бы большего эффекта, вытащи она оружие. У всех отвисли челюсти. У меня, у фрау Фишер, но больше всего у знатока Библии биологички. На какое-то время слова Йолы повисли в воздухе классной комнаты, как взвешенные частицы. Последовала короткая пауза, во время которой никто не проронил ни слова, затем я не мог больше сдерживаться. И рассмеялся. Сначала я захихикал тихо, потом громче, прыская от смеха, пока пелена выступивших от хохота слез не скрыла классную комнату перед моими глазами.
Глава 8
— Ты ведь это выдумала, да? — спросил я Йолу четверть часа спустя, когда она сидела на заднем сиденье «жука», уставившись неподвижным взглядом в окно. Пересадить ее назад — в старом «жуке» не было подушек безопасности — еще одна мера из моего каталога под названием «Я хочу быть ответственным отцом и мужем». Что Йоле, разумеется, было не по вкусу.
Молча и не глядя вперед, она протянула мне бумажку в пять евро.
— Можешь оставить себе, если вразумительно ответишь на мои вопросы.
Мы ехали по Айхкампштрассе в направлении Ауэрбахского туннеля, мой любимый короткий путь между Вестэндом и Груневальдом.[10] После моего приступа смеха фрау Яспер в возмущении покинула комнату, а фрау Фишер, которую разговор несколько выбил из колеи, приняла мудрое решение побеседовать с учительницей биологии сначала с глазу на глаз, прежде чем устраивать общую встречу; лучше всего, если сможет прийти и Ким. В настоящий момент она в Ньюарке как раз садилась в кабину пилота и, если верить записке на холодильнике, прилетала завтра на три дня.
— Ты что, читала Ветхий Завет?
— Не целиком, — ответила Йола, которая, насколько я знаю, никогда мне не лгала, и поразила меня в тысячный раз. — Яспер постоянно бросается такими идиотскими цитатами, я тоже кое-какие погуглила. — Взяв ее к себе младенцем, мы с Ким уже чувствовали, что Йола особенная. Знаю, так говорят все родители, но в моем случае опасность самовосхваления исключается, потому что мой генетический материал не участвовал в создании Йолы. Просто это так. Уже в год Йола умела строить предложения из трех слов, в два плавать и еще до школы предпочитала смотреть свои любимые мультики на английском, а не на немецком. Она не считалась гением, не обладала выдающимися способностями, но была одарена таким необыкновенным умом, что становилось не по себе, если знаешь, при каких обстоятельствах она появилась на свет — зачатая двумя кокаиновыми наркоманами, она родилась на грязном матрасе среди шприцев и постельных клопов. Как недоношенному ребенку, ей пришлось провести два месяца в инкубаторе, где она перенесла настоящую ломку. Иногда, когда смотрю на спящую Йолу и думаю обо всех успехах, которых она уже добилась в юном возрасте (от первого места в конкурсе чтецов и опубликованного в женском журнале письма на тему избирательного права детей до коричневого пояса карате), я задаюсь вопросом, что бы из нее получилось при нормальных обстоятельствах. Или не стоит ли мне при следующем творческом кризисе тоже затянуться разок-другой крэком, если это улучшит мои синаптические[11] связи.
— Кроме того, она сказала мне: «Сядь на место, черт возьми», — добавила Йола. — По Левиту, глава 24, стихи с 14 по 16, я могла бы закидать богохульницу камнями уже за это. — Ее верхняя губа чуть заметно задрожала: предательский признак того, что она пытается сдержать улыбку. Как и я.
Фонтанерштрассе, ведущая к площади Хагенплац, шла в гору.
Когда мы вышли из школы, чуть моросило. Сейчас капли дождя размером с горох падали на лобовое стекло. Я заметил, что пора снова поменять дворники. Осенний дождь и скудное уличное освещение не самая идеальная комбинация, если щетки совсем износились.
— Может быть, но я считаю, не важно, о чем там сказано в Библии, не важно, прав человек или нет: насилие не решение, — начал я несколько неуверенно. Эта часть беседы напомнила мне о Йолиной выходке с пеной; то, что она тогда сказала, было правдой. Учитывая большое количество человеческих жертв в моих книгах, лекции на тему пацифизма и кротости не совсем мое.
Светофор загорелся зеленым светом, я свернул направо и потянулся за пультом управления, чтобы открыть электрические ворота. Обычно я не парковался в гараже, но метеослужба предупреждала о надвигающемся ночном шторме и опасности падения веток и сучьев, и у меня не было желания завтра утром обнаружить свой автомобиль с разбитым лобовым стеклом. Кроме того, на моем месте стоял охровый универсал студента, живущего под нами.
— А я считаю, фрау Яспер должна наконец определиться, верит она Библии или нет, папа, — упрямо возразила Йола. — Если голубые грешники, тогда я могу бросать в нее камнями. Все просто.
— Нет, все не так просто, юная леди. Судя по внешнему виду фрау Яспер, она будет требовать, чтобы тебя отстранили от занят… э-э-э!
Я нажал на тормоза. Так резко, что Йола дернулась головой вперед, а ремень безопасности врезался ей в шею. Мы вскрикнули. Она от боли и потому, что не знала, почему я так неожиданно затормозил, а я — от осознания, что слишком поздно.
— Вот дерьмо, — произнес я запретное слово в присутствии дочери, но сейчас это было не важно. Я расстегнул ремень безопасности, открыл дверь и выпрыгнул в дождь, не выключив мотор.
Мужчина, которого я сбил, лежал прямо на подъездной дорожке.
Проклятье.
Что он делал за воротами?
И как я мог его не заметить?
— Эй, вы меня слышите? — прокричал я, хватаясь за телефон, чтобы вызвать скорую. На парне была черная одежда — еще одна причина, почему я не заметил, как он оказался перед капотом, выпрыгнув ниоткуда. Я склонился к нему: мужчина не шевелился, и я исходил из худшего, хотя наверняка сбросил скорость до пешеходной. Я рассчитывал на открытые переломы или и вовсе раздавленный череп — но к тому, что увидел, взглянув в лицо мужчины, я не был готов.
— Ты? — спросил я и отпрянул, словно увидел Антихриста. Рефлекторно оглянулся на Йолу, чтобы проверить, в безопасности ли она.
Это невозможно. Этого просто не может быть.
Передо мной на асфальте лежал мужчина, который в юности совершал поступки намного худшие, чем швыряние камней. Он сажал на кол кошек, забрасывал коктейли Молотова в открытые окна, но помимо издевательств над животными и поджогов однозначным свидетельством психического расстройства подростка наверняка могли бы служить и мокрые простыни, которые его мать меняла каждое утро. Если бы родителям было не все равно, что из их мальчика вырастает педофил-психопат.
— Привет, братишка, — сказал Космо и поднялся. — Какое милое приветствие после стольких лет.
Глава 9
— Ты что, сбежал? — Я раздумывал, стоит ли дать брату носовой платок, но дождь уже смыл большую часть крови у него со лба. За исключением раны на голове, других видимых повреждений у него не было.
— Вообще-то я имею право работать за пределами тюрьмы, некоторые послабления режима — часть моей терапии. Сейчас мне разрешается ежедневно выходить с двенадцати до шести, — сказал он.
Мы стояли в шаге от «жука», под большим кленом, ветви которого склонялись над въездом и немного защищали нас от непогоды.
— И спасибо, что поинтересовался, нет, я ничего не сломал, — сказал Космо, потирая рукой затылок. Он покрутил головой, как раньше, когда хотел позлить меня, потому что я не выносил хруста позвонков.
— Что это значит? — в ужасе спросил я, когда дар речи снова вернулся ко мне. Передо мной стоял мужчина, который вообще-то должен был сидеть в закрытом учреждении в Бранденбурге-на-Хафеле, накачанный успокоительными медикаментами и отделенный от общества множеством стальных дверей, вооруженной охраной и колючей проволокой. Но даже если он говорил правду, даже если какой-то безответственный главврач действительно одобрил смягчение наказания для моего брата, это все равно не объясняло, почему он бросился под мою машину.
— Я ждал тебя, — сказал он. — Ты слепой или как? Я просто хотел напугать тебя, как раньше, помнишь? Когда я прятался за деревом перед нашим домом и выпрыгивал перед твоим велосипедом.
— Чего тебе от меня надо?
— Черт, как ты тогда кричал — как девчонка. — Космо хитро улыбнулся. От одного его резца откололся кусок, нижнего клыка не было, но эти повреждения казались старыми. — Господи. Ты все еще ездишь на старом «жуке». — Он пнул кедом переднюю шину.
Я вытащил из кармана сотовый и набрал номер Йолы.
— Что? — коротко спросила она, было слышно и видно: девочка сбита с толку, что я звоню ей вместо того, чтобы сделать шаг к машине.
— Запри двери. Немедленно! — приказал я, и Йола, видимо впечатленная моим резким тоном, в порядке исключения тут же послушалась.
— Кто это, папа?
Космо, стоявший рядом со мной, захихикал.
— Мой брат, я после тебе все объясню. Что бы ни случилось, ты ни в коем случае не должна выходить из машины, слышишь?