— Помнишь?
— Да. Помню, как ты все время пела и смеялась, как я забирался к вам с папой в кровать, а вы меня щекотали. А потом мы с тобой щекотали папу. Тогда вы говорили счастливыми голосами.
Она гладит мои волосы и крепко жмурится.
— Вот бы вы снова их нашли, — говорю я.
— Я тоже этого бы хотела, — шепчет мама.
Заварив ей чай, я иду к себе в спальню и гуглю «Алан Титчмарш книги по садоводству» (пришлось уточнять, что именно по садоводству, оказывается, он еще пишет любовные истории, а такое я не читаю). Я собираю его серию «Как вырастить сад». В ней двадцать три книги, у меня уже есть шесть, но я только что выяснил, что одна конкретно посвящена выращиванию цветов в контейнерах. Теперь откладываю на нее карманные деньги. Она мне пригодится, если мы останемся без сада. Мечтаю однажды собрать все книги, хотя «Вредители и проблемы» не так интересны, не хочу никого уничтожать.
Слышу, как папа подходит к дому, и знаю, что лучше бы мне остаться в комнате. Сейчас грянет жуткая ссора, на максимальном уровне по шкале Рихтера. Но, сам не понимая почему, я выхожу и сажусь на лестнице, прислонив голову к деревянным перилам.
— Я знаю, что ты сейчас скажешь, — заявляет папа с порога, но мама перебивает и все равно говорит то, что хотела. У нее высокий голос, она захлебывается слезами и словами, сложно что-то разобрать. «Мы же договаривались… будто мы воюем друг с другом… как ты можешь так с ним поступать, если знаешь — он этого не хочет?»
— Ты сама меня вынудила, — медленно отвечает папа низким голосом. — Я не хотел, но ты не оставила мне выбора.
— Не говори со мной как с ребенком! — кричит мама. — Ни к чему я тебя не принуждала! Мы согласились на разделение опеки, потому что так лучше для Финна, сам знаешь.
— Если хочешь, чтобы я не говорил с тобой как с ребенком, может, начнешь вести себя как взрослый ответственный родитель?
— И что это значит?
— Ты никогда не любила принимать сложные решения. Будь твоя воля, Финн вообще бы не пошел в школу. На каком-то этапе, Ханна, тебе придется оставить свои гребаные идеалы и начать жить в реальном мире.
Ахаю и зажимаю рот. Папа никогда не ругался.
— Ситуация вышла из-под контроля, и ты это знаешь, — говорит мама. Она больше не кричит, ее голос тонок и полон боли. Я невольно поднимаюсь на ноги.
— Такова правда, Ханна. И иногда кто-то должен произнести ее вслух.
Шагаю на первую ступень. Кажется, ноги движутся сами по себе.
— Ты хочешь забрать Финна, чтобы меня проучить? Боже, как ты можешь так с ним поступать? — Мама начинает плакать.
Я на пятой ступеньке и уже бегу. Ноги двигаются так быстро, что я буквально слетаю с лестницы и врываюсь в холл. Родители не успевают понять, как я оказался рядом.
— Прекрати! — кричу я на папу. — Прекрати, из-за тебя мама плачет!
— Финн, милый, все хорошо, иди наверх, — говорит она.
— Нет. Он плохо с тобой обращается и должен прекратить. — Я поворачиваюсь к отцу. Тот слегка напоминает меня в те минуты, когда мне задают трепку.
— Прости, Финн. Я не знал… — говорит папа, но я не даю ему закончить фразу.
— Прекрати слать маме гадкие письма, прекрати говорить, что заберешь меня. Я такого не хочу и не буду жить с тобой. Прекрати ругаться с мамой всякий раз, как приходишь домой. Я все слышу и ненавижу ваши ссоры. Просто хочу, чтобы все стало как раньше.
Не знаю, расслышал ли он последнее. Я договариваю сквозь слезы, разворачиваюсь, бегу обратно и хлопаю дверью спальни.
Прислушиваюсь, но внизу тишина. Чем дольше жду, тем громче она становится. Снова начинаю жужжать. В спальне можно, никто не услышит. Не этим ли все время занимаются пчелы? Пытаются бороться с тишиной?
До. 8. Каз
Терри будто опять идет в первый класс. Я приготовила ему с собой бутерброды — ну хотя бы на сей раз в холодильнике нашелся кусочек ветчины. Я-то думала, там ничего, кроме пряной пасты, не завалялось. Мамаша вообще не держала в холодильнике ничего, кроме своего пойла.
Еще я выстирала и выгладила одежду Терри. Может, он всего лишь менеджер по чистоте (обычный уборщик, просто красиво должность обозвали), но я не хочу, чтобы люди думали, будто мой брат неряха.
И вот он стоит передо мной, перепуганный и совершенно растерянный, а мне так хочется обнять его, сказать: не волнуйся, все будет хорошо. Но нет, к чему врать, не будет. Терри это знает, я это знаю. С тем же успехом я могла бы провожать его на войну. Шансы уцелеть примерно такие же.
— Ладно, поеду с тобой на автобусе, — говорю я. — Прослежу, что ты добрался без проблем.
— Ты не обязана.
— Знаю, но я так хочу.
Терри пожимает плечами, натягивает капюшон и надевает наушники. Брат выглядит усталым. Прошлой ночью он опять почти не спал. У меня под дверью то и дело вспыхивал свет его фонарика. Даже у себя в комнате Терри вряд ли сомкнул глаза. Иногда он не может спать из-за голосов. Вчера рассказывал, как Мэттью переживает из-за крыс.
— За мной станет следить МИ5, — говорит брат. — Там везде камеры наблюдения. У них уже на меня дело собрано.
— Ты просто не поднимай головы и делай, что велено, — советую я, открывая дверь и выходя из дома. — Другие могут тебя не понять, так что лучше вообще с ними не говори.
— Я могу болтать с Мэттью. Он всегда меня понимает.
Киваю, и мы молча идем к остановке. Подходит автобус. Благо сейчас еще очень рано, и внутри мало людей, да и те уткнулись в свои телефоны.
Терри садится и теребит провода наушников. Он не признавался, что волнуется, а ему и не надо. Вот бы я могла отработать за него или постоять рядом. Может, спросить Дениз, нет ли там и для меня места? Я согласна убирать дерьмо, если смогу при этом приглядывать за братом.
Выходим на остановке и идем к торговому центру. Снова погожий денек, но мне плевать. Я только и думаю, что об эксперте, признавшем Терри годным к работе. Это все он виноват. Только не ему разгребать, когда все полетит к чертям.
Туалет расположен на первом этаже, притулился слева, прямо за магазином «Все по 1 фунту». Рядом небольшой офис.
— Вот куда тебе надо, — указываю Терри. Он кивает и достает из сумки фонарик. Я даже не видела, как брат его туда положил. — Фонарик не нужен. Давай я отвезу его домой.
— Мэттью говорит, я должен проверить, нет ли крыс, — упрямится брат.
— Нету их здесь, я ж говорила. В таком месте подобного не допустили бы.
Терри пожимает плечами и прячет фонарик обратно в сумку:
— Оставлю на всякий случай.
— Ладно, но больше его не вынимай. В конце смены, в четыре часа, я тебя заберу. А полчаса спустя мне нужно будет в центр занятости, так что поедем прямиком туда.
— Они за мной наблюдают. И за тобой тоже. Найдут и тебе работу под камерами.
— Терри, сейчас повсюду камеры, но никому мы не нужны. Это ради безопасности людей.
— Чтобы держать всех на мушке, — возражает брат, указывает сперва на свои глаза, потом на меня, совсем как Шоу Тейлор[9] в конце «Полиции-5». Терри годами так не делал. Я неуверенно улыбаюсь и иду прочь. Как и в первый день, когда брат пошел в школу, я до боли закусываю губу. Помню, тогда я надеялась, что на следующий день мать вылезет из кровати и отведет Терри сама. И она даже смогла. Сходила на собрание, пересказала мне все, когда я вечером вернулась домой. Мама так гордилась нашим Терри. Впрочем, этому не суждено было продлиться. Может, папаша нас и бросил, но оставил по себе такую память, что мать в жизни не забыла.
Едва войдя в дом, начинаю драить кухню. То ли пытаюсь гнать мысли о Терри, то ли на автомате после уборки кафе. Интересно, как там бедняга Денни уживается с Бриджит? Он мне уже написал, посочувствовал, что я потеряла работу, и доложил, как заявил хозяйке, что та перегнула палку.
Денни говорит, у них на окне тоже висит объявление с поиском работницы на мое место. И отбоя от желающих нет, даже на такие скотские условия.
Наверное, мне стоит обойти все кафе в городе, посмотреть, где требуются люди, но прямо сейчас я слишком волнуюсь о Терри.
Вот пойду в центр занятости, а мне там заявят, что уже пора было поднять свою толстую задницу и что-нибудь найти.
Они не представляют, каково это — жить с кем-то вроде Терри. Мне тошно от одной мысли, в каком состоянии он будет к концу дня.
К обеду убирать уже нечего. Так как я отдала Терри последний кусок ветчины, у меня бутерброды с сыром. Помню, как в детстве делала из сыра пасту и мазала ее на обжаренный хлеб. Теперь кладу всего по паре кусочков сыра на каждый ломтик, чтобы растянуть упаковку на подольше. Терри любил мое угощение. Думал, оно делает его особенным. Однажды он предложил мне откусить, но я соврала: уже поела. Единственный раз солгала брату, чтобы он не мучился, что у него что-то есть, а у меня нет.
Без четверти три я начинаю собираться. Не то чтобы процесс займет у меня больше нескольких минут. Женщины жалуются, что им требуется час, чтобы собраться и выйти из дома по утрам. Понятия не имею, чем они столько занимаются. Я не трачу больше пяти минут на душ, и единственное, с чем могу завозиться, — это косы.
Полагаю, немного странно, что женщина моего возраста все еще заплетает волосы в косы. Но я всегда их носила. В детстве меня заплетала мама. Это одно из самых ранних моих воспоминаний. Как она велит мне стоять на месте и не ерзать, пока сама разделяет волосы на пряди. Мои косы в то время всегда были аккуратными — если мать и пила, то не слишком много. Она даже повязывала мне красные бантики, если у нее было хорошее настроение. Я видела их на старых снимках. Вот бы сохранить побольше воспоминаний о хороших днях. Иногда мне кажется, что я могу вспомнить легкий аромат ее духов, улыбку, с которой мама забирала меня из школы, мягкое прикосновение руки. Но, наверное, это мне мерещится. Потому что следующее, что я четко помню, — как папа бьет маму, и она летит через всю комнату прямо в электрический обогреватель. Вот это уже не выдумка. Он часто бил маму, но тогда я увидела это впервые. Потом мои косы уже не всегда были аккуратными. И к тому времени, как папаша ушел, я заплетала их сама. Большую часть времени мать была слишком пьяна, чтобы вставать с постели, не говоря уже о том, чтобы возиться с моими волосами.