Когда мы заходим, идет пятиминутный вступительный фильм. Тот же самый, что я смотрел раньше, но мне нужно посмотреть его снова, ведь двери не откроются, пока он не закончится.
Первый персонаж — это Джемайма Крякинс, и я мгновенно вспоминаю, как мама читала ее историю забавным «утиным» голосом. Когда доходит до сюжета о кролике Питере, я вспоминаю, что всегда был на стороне мистера Мак-Грегора, потому что на самом деле не следует портить сады людей, воруя или поедая их урожай. Похоже, мораль у сказки другая, так что, должно быть, я снова веду себя странно.
А потом мы переходим к миссис Ухти-Тухти. Нам с мамой она всегда нравилась больше всех. Когда меня повели в садик, я обычно расстраивался, что мама уходит, и она, передав меня воспитательнице, прятала маленький носовой платок — вроде тех, которые постоянно теряла Люси, в деревьях на обратном пути к главной дороге. А вечером по дороге домой мы искали платок и гадали, где же еще их разбросала Люси.
Маленький мальчик фотографируется рядом с миссис Ухти-Тухти, а его мама улыбается и говорит напевным «маминым» голосом. Я хочу быстро пройти мимо, но перед нами очередь, поэтому я не могу пошевелиться и сильно сжимаю кулаки. Папа берет меня за руку, и, хотя обычно он этого не делает, я не вырываюсь и стою так, пока мы не идем дальше.
— Хочешь что-нибудь из сувенирного магазина? — спрашивает папа в конце. Я качаю головой.
— Что бы ты теперь хотел?
— Вернуться в лагерь, — отвечаю я.
Папа купил нам в этот отпуск новую палатку. Я знаю почему, и он знает, что я знаю, но никто из нас ничего не говорит.
Отец даже не спросил, понравилась ли мне новая палатка. Просто установил ее, не сказав ни слова. Мне не нравится, потому что палатка не такая, как прежняя, но хотя бы оранжевая, а значит, ее легко найти в кемпинге. Еще папе пришлось купить новый рюкзак.
У него остался старый. Нам его потом вернули. Видимо, отец решил, что брать тот рюкзак — не лучшая идея. Он лежит наверху шкафа в папиной спальне. Отец, наверное, думает, что я не видел, но я видел.
Наша палатка стоит в дальнем углу площадки. Мы молча идем туда. Самое худшее в отпуске — он проходит без мамы. Я помню каждую поездку, а их было много, и всегда мама была рядом — смеялась, помогая папе ставить палатку, пела, готовя чай, и прижималась ко мне ночью (однажды она даже застегнула воедино наши спальные мешки). Когда мы приехали сюда прошлым летом, я проснулся в первую ночь и обнаружил, что мама сидит на улице и смотрит на звезды. Я спросил ее, чем она занимается, и мама ответила, что никогда не будет одиноко, если знаешь, что за тобой наблюдают звезды. А потом сжала мою руку, и мы оба вернулись в палатку.
Но на сей раз мамы нет. И это самая странная вещь на свете. Я все жду, что услышу ее голос снаружи или увижу, как она возвращается из леса с охапкой всякой всячины для моего гербария. Но нет. Она просто не может быть здесь. И то, что мамы нет, — самая оглушительная, самая тяжелая, самая грустная вещь в этом отпуске.
— Что ты хочешь к чаю? — спрашивает позже папа, просовывая голову в палатку, пока я читаю книгу.
Я пожимаю плечами. Не знаю, ведь что бы он ни готовил, мамы здесь нет.
— Все, что угодно, только не сосиски, — говорю я.
Когда просыпаюсь позже той ночью, первое, что вспоминаю, это то, что мамы здесь нет. Прижаться не к кому. Некому шептать или рассказывать мне истории, чтобы убаюкать обратно. Я очень тихо расстегиваю свой спальный мешок, чтобы не разбудить папу, и пробираюсь к выходу из палатки. Застежку-молнию на клапане тихо открыть сложнее, она довольно тугая, поэтому я просто очень медленно ее тяну. Выползаю на улицу и смотрю на небо. Раньше было пасмурно, но теперь облака ушли. Звезды зажглись. Я долго сижу и смотрю на них, прежде чем слышу голос отца:
— Всегда такие красивые, верно?
Я оглядываюсь. Папа держит мой спальный мешок, садится рядом со мной и накидывает его мне на плечи.
— Это Большая Медведица, — указываю я.
— Да, молодец. Но в это время года Малая Медведица ярче. — Он очерчивает в ночном небе силуэт меньшего медведя. Я киваю. Мама никогда не разбиралась в созвездиях так же хорошо, как папа, и не знала, как их найти. Однако она хорошо умела рассказывать их истории.
— Скорпион сегодня очень яркий, — показывает папа, — и, если приглядишься, увидишь Лиру.
— Это которая в виде арфы?
— Верно.
— Расскажи мне про нее еще раз.
Папа немного колеблется.
— Лиру Орфею даровал Аполлон, и ее музыка могла усмирять гнев и приносить радость. Потеряв жену, Орфей в печали бродил по земле, а потом его убили, а лиру бросили в реку. Зевс послал орла, тот достал арфу и поместил на ночное небо.
К концу истории папин голос затихает. Отец не сводит глаз со звезд.
— Что-то я выбрал не самую счастливую историю, да?
— Ага, — отвечает папа.
— Мама умела развеселить своими рассказами.
Папа смотрит на меня сверху вниз.
— Без нее все не так, верно?
— Да, — отвечаю я. — Я все время по ней скучаю.
— Знаю, — говорит папа. — Я тоже.
Мы долго сидим и мало разговариваем, просто смотрим в небо. Думаю, папа пытается делать то же самое, что и я. Оставаться под звездами, чтобы не чувствовать себя одиноким.
Когда в субботу днем мы возвращаемся домой, я кое-что замечаю, проходя через ворота.
— Когда исчезла вывеска «Продается»? — спрашиваю папу.
— Пару месяцев назад, — отвечает он. — После того как я сказал тебе, что мы не переедем. Ты не заметил?
Качаю головой. Полагаю, я слишком тосковал по маме.
— Я рад, что нам не нужно покидать этот дом, — говорю я.
Папа на секунду закрывает глаза и молча кивает, а затем мы продолжаем путь.
Как только позже я слышу звонок в дверь, то бегу вниз, потому что знаю — это Каз. Я крепко ее обнимаю и чуть не сбиваю с ног.
— Ты видела мои фото?
— Да. Хорошие. Будто сама с тобой съездила. Как прошел отпуск, милый?
— Хорошо, спасибо.
— Ты скучал по ней, не так ли?
Я киваю. Странно, что я знаком с Каз всего несколько месяцев, но она, кажется, уже понимает меня лучше, чем многие другие люди, которые знают меня много лет.
— Было как-то неправильно проводить отпуск без нее, — говорю я.
— Да уж наверное. Хотя, полагаю, твой отец старался изо всех сил.
— Он водил меня во множество мест и пытался заставить сделать много разных вещей.
— Я видела это по фотографиям.
— Однако, что бы мы ни делали, я лишний раз вспоминал, что мамы нет, а она должна была быть рядом, и я все думал о нашем последнем отпуске вместе, и это меня расстраивало.
Каз сжимает мою руку.
— Ты справился, это главное. А теперь ты вернулся домой, так что мы можем заняться садом. Кстати, — она указывает на две сумки, которые стоят на ступеньке рядом с ней, — Барри прислал тебе еще несколько растений, которые забраковали в садовом центре.
— Спасибо, — благодарю я, забирая их у нее. — У меня появилось еще несколько идей.
— Отлично, — говорит она, заходя. — Расскажи мне о них, и в понедельник мы сможем приступить к работе.
Проходим на кухню.
— Каз принесла мне еще растений, — сообщаю я папе. — Их послал Барри.
— Ого, пожалуйста, передайте ему нашу признательность, Каз. Скоро наш дом будет похож на цветочное шоу в Челси.
— Непременно. Как прошел отпуск?
— Отлично, спасибо, — говорит папа. Может, как и мне, ему легче соврать, чем сказать правду.
— Пока не забыла, — спохватывается Каз. — Боюсь, в следующую субботу я не смогу прийти. После работы я переезжаю в новую квартиру.
— Без проблем, — отзывается папа. — Если взамен вы позволите вам помочь. С радостью перевезу несколько коробок, а Финн умеет собирать вещи.
— Спасибо, — говорит Каз, — но у меня действительно мало скарба.
— Ой, мы все так думаем, пока не соберемся переезжать. Удивительно, как много хлама скапливается за годы. Вы заказали фургон? Если нет, у моего друга такой есть. Уверен, мне его ненадолго одолжат.
Каз слегка улыбается.
— Спасибо, но у меня нет вещей на фургон. Если сможете перевезти мои вещи в машине, будет здорово.
Я вижу, как папа удивленно смотрит на Каз. Я тоже не понимаю.
— Но как ты заберешь кровать и всю мебель?
— Они не мои, милый. Я снимаю комнату.
— А как насчет всего остального?
— У меня мало вещей. Главное, что мне нужно везти, — это телевизор и видеоплеер Терри.
— Ну, их я определенно мог бы поместить в машину, — говорит папа.
— Спасибо. Это будет огромным подспорьем.
— Наш Терри будет жить там с тобой? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает Каз, — как только поправится.
— Он уже давно в больнице, — говорю я. — Разве врачи не могут ему помочь?
— Финн, — одергивает папа.
— Ничего страшного, — успокаивает Каз, прежде чем повернуться ко мне. — Брат не сломал ногу или что-то вроде того, что можно закатать в гипс и вылечить. У него шизофрения. Это означает, что его разум работает не так, как твой или мой, и Терри пугается, расстраивается и теряется. В большинстве случаев все в порядке, и он спокойно живет с небольшой помощью с моей стороны, но если брат нервничает, ему становится хуже, и приходится лечь в больницу, чтобы врачи могли за ним присмотреть.
На мгновение я зависаю. Я ведь тоже пугаюсь, расстраиваюсь и теряюсь.
Интересно, не болею ли я шизофренией, а папа просто еще не узнал об этом. Может, меня ни разу на нее не проверяли.
— Это, должно быть, очень тяжело для вас, Каз, — говорит папа.
— Барахтаемся как можем. Все было в порядке, пока министерство труда не сочло его годным для работы. В первый же день брата забрала бригада.
Я не знаю, что за бригада, но звучит не очень хорошо. Я бы не хотел, чтобы кто-то пытался меня забрать.
— Это ужасно, — ахает папа. — Вы обжаловали это решение?
— Ага. Они пересмотрели и оставили в силе первоначальное, но в следующем месяце у меня слушание дела в суде. Понятия не имею, что им сказать. Там будут сплошные юристы, а я ничего не знаю.