— Прошу прощения, что в прошлый раз нагрубила, — говорю я. — Расстроилась из-за Терри и иногда бываю такой идиоткой.
— Пожалуйста, не надо извиняться. Я просто беспокоился о вас. Уход за больным шизофренией — огромное напряжение, и я подумал, может, вы оба воспользуетесь тем, что он какое-то время поживет в терапевтическом сообществе.
— Я понимаю. Не могли бы вы спросить их, есть ли место для брата?
Доктор Халил на мгновение опускает глаза.
— Простите. Надеюсь, вы не против, но я уже их спросил — на случай, если вы передумаете. Увы, из-за текущей финансовой ситуации они берут только тех пациентов, у кого вообще нет родственников.
Смотрю на него, пытаясь не показать, насколько разочарована. Как сильно я надеялась на помощь.
— Ясно. Ничего. Спасибо, что попробовали.
Встаю, собираюсь уйти.
— Будьте уверены, мы продолжим оказывать вашему брату наилучшую помощь и постараемся поддержать вас, когда он будет готов вернуться домой.
— Ой, все хорошо, — говорю я, выдавливая улыбку. — Мы просто будем жить дальше, как всегда.
Доктор Халил кивает.
— Ему с вами повезло, — говорит он.
Я молча выхожу из офиса, потому что не хочу говорить врачу, насколько он неправ.
Когда прихожу домой, там уже побывал хозяин. На коврике меня ждет письмо. Арендодатель даже с конвертом заморачиваться не стал. Чего на меня тратиться. Там окончательный срок платы за аренду. С предупреждением, что, если я не заплачу в течение суток, меня выселят.
Я знала, что так будет, но принять это все равно трудно. Я сползаю на пол, прислонившись спиной к двери. Мне нечем расплачиваться. Просто нечем. И отсрочку попросить не могу. Хозяин — бессердечный ублюдок, ему плевать на слезы. Я и раньше слышала, как он выбрасывал на улицу женщин с детьми. В любом случае какой смысл просить отсрочку? Гребаный Санта не принесет мне завтра в конверте деньги за аренду, не так ли? Даже если бы я попросила ту предоплату на свой универсальный кредит, ее не хватит. Без денег Терри — не хватит.
А потом еще три месяца ждать, пока нам не станут платить сумму целиком. К ростовщику я тоже не пойду. Я видела, что они делают с людьми. Но что мне остается?
Я с силой бью кулаком по полу. Я так подвела Терри. У него не будет дома, места, куда можно вернуться.
Брату действительно было бы лучше без меня. Без родни он мог бы получить одно из тех мест, о которых говорил доктор Халил. Только я мешаю брату. Снова слышу мамин голос: «Ты только и годишься, что вытирать задницу нашему Терри».
Я ей еще покажу. Я больше не подведу Терри. Поставлю брата на первое место в жизни. Потому что он заслуживает сестру получше. Я не смогла помешать папе и маме, когда те причиняли ему боль. Не смогла помешать выгнать его на работу, арестовать и упечь в психушку.
Без меня о нем позаботились бы должным образом. Люди, которые действительно знают, что делают, и могут по крайней мере предоставить ему крышу над головой. А не как я.
Без меня ему будет намного лучше. Может, поначалу он не осознает, но позже поймет. Это лучший подарок, который я могу ему сделать. И я постараюсь не испортить его, как испортила все остальное. Оглядываюсь вокруг, пытаясь придумать лучший способ осуществить задуманное. Не желаю сидеть здесь, когда они явятся меня выгонять. Не собираюсь доставлять им такое удовольствие. Лучше оставлю им что-нибудь на память.
Я прохожу в ванную и открываю шкаф. Нахожу, что нужно, в дальнем углу на верхней полке. Я спрятала их там пять лет назад. На всякий случай. Что ж, вот он и настал. Хотя и не так, как я представляла. В пакете осталось десять штук. Надеюсь, этого достаточно. И неважно, что они просроченные.
Возможно, еще мне понадобится алкоголь. Да покрепче.
Только, к сожалению, мама не оставила ни капли. Но внезапно я вспоминаю о той единственной вещи, которую от нее унаследовала. Годами не доставала, больше у меня от мамы ничего нет. Может, этот предмет наконец-то пригодится.
Я спешу в спальню и открываю нижний ящик комода. Роюсь в углу и нахожу его под джемпером, все так же в папиросной бумаге. Простое золотое обручальное кольцо. Невелика награда за двенадцать лет побоев, но что поделать. Я беру его и приглядываюсь. Оно тонкое и легкое. Наверное, дешевле папа просто не нашел. Вряд ли можно за него много выручить, но на то, что нужно, мне хватит.
Мама одобрила бы. Продать кольцо ради выпивки. Удивительно, как она сама этого не сделала. Я заставляю себя надеть его на безымянный палец.
И буквально вижу, как она стоит в ночной рубашке рядом с плитой, темные волосы растрепаны и небрежно связаны белой лентой. Бутылка в одной руке, ручка кастрюли в другой. Терри на полу играет со своими машинками. Мать спотыкается, все еще держа в руке кастрюлю с кипящей водой. Та кренится. Я пытаюсь двинуться, броситься вперед и оттолкнуть брата, но застываю от ужаса. Все, что я могу сделать, — это стоять и смотреть, как содержимое кастрюли льется ему на руку. Слышу крик Терри, он проходит сквозь меня и пронзает мне сердце. Потому что я должна была за ним присматривать. Защитить его от нее.
И я его подвела.
Снимаю кольцо. Тогда я подвела брата, но сейчас не подведу. Кладу украшение в карман и выхожу за дверь.
До ломбарда пятнадцать минут ходьбы. Никогда не бывала внутри. Однажды в детстве, проходя мимо, Терри спросил, что там продается. Помню, повторила ему тогда то, что услышала от отца, — надежда, что все наладится.
Толкаю дверь, и звенит колокольчик. Это один из тех старомодных магазинов, что стоят тут с незапамятных времен, а не яркие модные ломбарды, которые наживаются на отчаявшихся, коих с каждым годом все больше.
— Здравствуйте, чем я могу вам помочь? — спрашивает мужчина средних лет за прилавком.
— Скажите, сколько я могу за него выручить? — говорю я, передавая ему мамино кольцо.
— Продаете или закладываете?
— Продаю, — отвечаю я.
Он осторожно разворачивает кольцо, подносит к свету, рассматривает более внимательно через увеличительное стекло, затем кладет его на маленькую стойку, качает головой и смотрит на меня.
— Боюсь, в нем всего девять карат. И оно очень тонкое, что сейчас не в моде. Могу предложить двадцать, но не больше.
Не так уж и много. Судя по виду, продавец меня не обманывает. На задуманное хватит, а большего и не требуется.
— Хорошо, — говорю я.
— Оно ваше? — спрашивает он.
— Нет. Оно принадлежало моей матери.
— Всегда тяжело расставаться с чем-то родным, не правда ли? Вы уверены, что не хотите его заложить?
Я качаю головой.
— Нет, спасибо. Там, куда я собираюсь, оно мне не понадобится.
Вернувшись в квартиру, я приступаю к уборке. Никто не посмеет сказать, что у меня не было принципов. Возможно, я не смогла платить за квартиру, но в грязи никогда не жила.
Когда я убираюсь, меня охватывает странное чувство облегчения. Мне больше не о чем беспокоиться. Мне уже не о чем беспокоиться. А я только и делала, что волновалась.
Убедившись, что все в порядке, что не оставила по себе плохой памяти, я надеваю обувь, беру сумку с двадцатифунтовой купюрой и выхожу из квартиры. Только на улице я понимаю, что даже не задумывалась, где собираюсь покупать алкоголь.
Я даже не знаю, где ближайший бар. Супермаркет слишком далеко, и я все равно не желаю идти по оживленным дорогам или находиться среди большого количества людей. Я хочу побыть в тихом месте. Вспоминаю заправочную станцию по дороге из города в сторону Сауерби. Людей там не будет, и по лесу приятно прогуляться. Сворачиваю туда.
Пока добираюсь, уже темно. Парень за стойкой даже не поднимает взгляда. Мне кажется неправильным идти прямиком к нему и просить бутылку водки. Так поступила бы моя мама, а больше всего на свете я не хочу ей подражать. Возможно, я выбираю тот же метод смерти, что и она, но не желаю действовать напролом. Я иду по одному из проходов и делаю вид, будто разглядываю банки, но ничего не вижу. Вместо этого я думаю о Терри. О том, как он воспримет новости. По крайней мере, лекарства помогут смягчить утрату.
Он, наверное, возненавидит меня, что вот так его бросила. Не поймет, что это ради его же блага. Что без меня он получит поддержку, в которой действительно нуждается. Потому что хорошей матери из меня так и не вышло. Я старалась изо всех сил, но сама тоже была ребенком.
Я нуждалась в маме так же сильно, как и он. В конце концов я подвела его, как и всех остальных. Последний шаг самый трудный, но я сделаю его ради брата. Потому что знаю: без меня он сможет жить лучше. Так, как всегда того заслуживал.
После. 13. Финн
Я просыпаюсь с болью в животе, как почти каждый день. Папа по-прежнему твердит: станет лучше, когда ты освоишься и найдешь друзей. Он хочет в это верить, но, сколько бы ни настаивал, ничего хорошего не произойдет. Во всяком случае, становится только хуже. Теперь меня травит не только Харрисон, хотя он все равно изощряется пуще всех. Еще есть Джейкоб и Тоби, а также большинство других мальчиков и две девочки по имени Ава и Софи, которые смеются над тем, что говорят мальчики, и подстрекают их. Вот кто ждет меня каждый день. Вот почему я всегда просыпаюсь с болью в животе.
Я встаю и спускаюсь вниз. Мы с папой обычно мало говорим за завтраком. Он спрашивает, какие у меня уроки, я перечисляю, и никто из нас не заикается, как я ненавижу школу или что мамины завтраки всегда были намного лучше.
Как только я приезжаю в школу, начинается. Как будто они специально ждут. Торчу в столовой до самого звонка, надеясь, что меня оставят в покое.
Ничего подобного. Харрисон, Тоби и Джейкоб идут за мной и садятся за соседний стол. Они не общаются со мной, но говорят обо мне, причем громко, чтобы я точно слышал.
— Нам нужно выжить его из школы, — начинает Харрисон. — Ему тут не место, и мы не хотим, чтобы он здесь шатался. Итак, нам надо сделать его жизнь настолько невыносимой, чтобы он сам ушел.