— Я вижу, ты немного нервничаешь, Финн, — говорит миссис Гудфеллоу. — И я понимаю, что у вас выдались трудные несколько месяцев, но важно, чтобы мы все постарались сохранить спокойствие и разрешить эту ситуацию. С этой целью, исключительно в качестве жеста доброй воли, мистер Катбертсон, отец вовлеченного молодого человека, любезно предложил оплатить новую гавайскую гитару, чтобы заменить ту, которая пострадала.
Папа смотрит на меня. Я качаю головой.
— В этом нет необходимости, спасибо, — произносит папа. — Сам заменю. Я должен сказать, что очень разочарован тем, что Финну не верят и что вы не предпринимаете надлежащих действий против вовлеченного мальчика и его друзей.
Папа сейчас говорит как юрист. А он неплох, когда такой. Хотя все равно не так хорош, как мама. К этому моменту она уже высказалась бы как следует.
— Я думаю, — отвечает миссис Гудфеллоу, — лучшее, что может сейчас сделать Финн, — это попытаться немного больше взаимодействовать со своими одноклассниками. Сотрудники отметили, что его социальные навыки требуют небольшой доработки.
Папа смотрит на нее и качает головой. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но снова его закрывает. Миссис Гудфеллоу встает.
— Что ж, спасибо, что нашли время прийти ко мне и обсудить этот вопрос, — говорит она и протягивает руку. Папа пожимает ее, но не улыбается в ответ.
— Я очень надеюсь, что вы будете пристально следить за вовлеченными мальчиками, — замечает он. — Возможно, если бы мой сын не выслушивал обидные слова и его собственность не страдала от действий одноклассников, он смог бы интегрироваться немного лучше.
Папа поворачивается и уходит. Впервые в жизни я им горжусь.
— Я же говорил, что она не послушает, — говорю я, как только мы выходим на улицу.
Глаза папы темные. Так всегда, когда он злится.
— Я знаю. Прости. Окажись мы в суде, ей бы это не сошло с рук. Она явно защищает хама из-за того, кто его отец.
— Теперь будет хуже, — предупреждаю я.
— Если он скажет или сделает что-нибудь с тобой, ты должен немедленно рассказать об этом учителю.
— Мне опять не поверят.
— Тогда скажи мне, когда вернешься домой. Я тебе верю, слышишь?
— Так почему ты заставляешь меня оставаться здесь? — спрашиваю я.
— Потому что все остальные хорошие школы сейчас переполнены. Тебе больше некуда идти. Мы просто должны попытаться извлечь из ситуации максимум пользы.
Я качаю головой.
— Мама не заставила бы меня остаться. Мама вообще не хотела, чтобы я сюда шел. Она была права. Тебе следовало ее послушать. Почему ты никогда ее не слушал?
Я поворачиваюсь и убегаю в сторону своего класса. Отец зовет, но я не оборачиваюсь. Когда вхожу и сажусь, Харрисон широко самодовольно улыбается.
После. 14. Каз
Когда я приезжаю, Финн выглядит совершенно разбитым. Я захожу в дом и обнимаю его.
— Привет, милый. Так жаль твою гавайскую гитару.
Он позвонил мне и рассказал, что произошло. Мартин разрешил, потому что Финн объяснил, что у меня старый телефон и толстые пальцы, поэтому я плохо пишу сообщения.
— Я его ненавижу, — говорит Финн. — Я никогда по-настоящему не ненавидел детей в своей старой школе, но я ненавижу Харрисона.
— Знаю, милый. Я тоже его ненавижу, хотя даже не встречала маленького мерзавца. Что говорит твой отец?
— Он все еще злится на миссис Гудфеллоу, как и я, но говорит, что мне по-прежнему нужно ходить в школу.
— Ясно. А на меня он тоже все еще злится?
— Не знаю, — отвечает Финн. — Почему бы тебе самой не спросить? Он заваривает чай.
Прохожу на кухню. Я понимаю, что должна попытаться помириться с Мартином. В понедельник он берет выходной, чтобы предстать перед судом по делу Терри, что весьма любезно с его стороны. По крайней мере, я могу извиниться.
Мартин отрывается от разделочной доски.
— Извините, — говорим мы оба одновременно.
Мартин улыбается.
— Ну, тогда все в порядке, — говорит он.
— Нет, правда. Я не хотела на вас срываться, — объясняю я. — И вряд ли из меня получился родитель получше, судя по тому, что я натворила с нашим Терри. Просто у меня дурная привычка сначала открывать рот, а потом жалеть об этом.
— У вас было полное право устроить мне взбучку, — отвечает Мартин.
— Разве? — Я не ожидала такой реакции.
— Ага. И я должен был вас послушать. Но иногда просто не хочется слышать правду, не так ли? Не тогда, когда ты все испортил.
Сажусь за стол.
— Финн рассказал мне, что случилось в школе.
— Знаю. Этот Харрисон — мерзкий лживый говнюк, но я злюсь не на него. Директриса его выгораживает, потому что его отец — председатель совета правления.
— Финн сказал, она ему не поверила.
— Да поверила. Просто она не хочет расстраивать отца Харрисона. Похоже, у него в школе учатся еще двое детей. И его деньги явно важнее, чем мой ребенок, получающий стипендию.
— Что вы тогда собираетесь делать?
— Я не знаю, — пожимает плечами Мартин.
— Вы можете его забрать.
— Не надо, Каз. Мы с Финном уже это обсуждали. Нужно подойти к вопросу с умом.
— Ум переоценивают, — говорю я.
Мартин улыбается.
— Что такое? — спрашиваю я.
— Ханна всегда так говорила.
— Может, она была права.
— Она всегда была права, но так отличалась от меня.
— Ага, говорят, противоположности притягиваются.
Мартин качает головой.
— Все было иначе. Когда мы познакомились в университете, у нас было много общего.
— Так что случилось?
— Жизнь, взросление, отцовство. Ханна оставалась таким же возвышенным, прекрасным, но совершенно непрактичным человеком, каким и была в студенческие годы. И я подумал, что кому-то из нас надо научиться брать на себя ответственность. Вот почему я стал скучным мужчиной, который работал с девяти до пяти, платил по ипотеке и напоминал Финну о его домашнем задании.
— Я с таким вполне бы ужилась.
— Кажется, Ханна так не считала. Она думала, что я продался, потерял весь свой идеализм. Жена сказала, я спорю со всем, что она говорит и делает.
— И она была права?
— Наверное. У нас обоих очень разное воспитание. Иногда это проявляется только тогда, когда у вас появляется собственный ребенок. Ханну удочерили. Ее родители были старше и относились к коммуне хиппи. Мои родители были строгими, поэтому я всегда перестраховывался, даже в мелочах. Старался не облажаться в роли отца. Получилось не очень.
Он отворачивается от меня на мгновение. Может, я слишком строго его судила. В конце концов, все мы по жизни барахтаемся изо всех сил. Просто каждый по-своему.
— Теперь у вас есть шанс поступить иначе.
— Разве? Честно говоря, я не понимаю, что делать. Я знаю, Ханна была права. Эта школа не для него, но я не понимаю, как быть дальше. Ну заберу я Финна, кто может сказать, что то же самое не произойдет в следующем заведении? Я не могу вечно переводить его из школы в школу.
— Ну, может, где-то Финну понравится. Вам нужно найти школу, которая ему подходит.
— Легче сказать, чем сделать, — говорит Мартин, подходит к духовке и проверяет ужин. — Будет готово через пять минут.
— Хорошо, — отвечаю я, понимая, что разговор окончен. — Пойду за Финном.
Я забираю Терри домой в воскресенье вечером. Приготовила нам вкусный рыбный пирог к чаю, чтобы отпраздновать первую ночь брата под своей крышей. Он входит и с размаху плюхается на диван.
— Ну-ну, успокойся, — говорю я с улыбкой.
— Скоро смогу остаться дома, — отвечает Терри.
— Не будем слишком надеяться.
— Нет, доктор Халил обещал. Считает, что я могу приехать на все следующие выходные, и через неделю он постарается выпустить меня насовсем.
— Правда?
— Ага. Сказал, что хочет поговорить с тобой, когда привезешь меня завтра.
— Молись, чтобы я согласилась тебя забрать, — поддразниваю я.
— Нахалка, — улыбается брат.
Он мгновение сидит, оглядываясь вокруг, как будто заново знакомится с домом.
— Здесь хорошо.
— Ага, — киваю я.
— Лучше, чем в другом месте.
— Да.
Он начинает ковырять пуговицы.
— Волнуешься о завтрашнем дне?
— Немного. Меня будут судить. Я должен рассказать им о той маленькой девочке. Бог знает, что они обо мне подумают.
— Это они под следствием, Терри. Это они напортачили. Тебя вообще не должны были признать годным для работы. Это их вина, что так случилось. Об этом им сообщил доктор Халил. Мартин считает, что дело верное.
Терри кивает.
— Я просто боюсь проиграть. Я не могу снова пройти через все это, Каз. Если мне придется работать, опять попаду в больницу, и кто знает, сколько времени у меня уйдет, чтобы снова выбраться.
— Знаю. Мы сделаем все, что в наших силах. Ничего не могу обещать, не после прошлого раза.
— Хорошо. Поиграем в шарады? Хочу отвлечься.
— Начинай, — говорю я.
— Вот бы они завтра задавали такие вопросы, чтобы я мог выбирать между «иногда», «всегда» или «никогда».
На следующее утро Мартин прибывает ровно в девять.
— Финн пошел в школу? — спрашиваю я.
— Ага. Без всякой радости, но пошел.
— Бедняга. Будем надеяться, эта неделя сложится лучше.
Терри встает позади меня.
— Это Мартин, отец Финна, — говорю я брату. — Мартин, это наш Терри.
— Привет, — говорит Терри, шагая вперед, чтобы пожать Мартину руку. — Спасибо за все. Наша Каз говорит, что вы мне очень помогли.
— Пожалуйста. Так никогда не должно было случиться. Пришло время все исправить. Вы готовы?
— Да, — говорю я. — Давайте покончим с этим.
Когда мы заходим, за столом сидят трое. Двое лысых мужчин средних лет в костюмах и женщина с серебристыми волосами и жемчужным ожерельем.
— Черт возьми, Каз, — шепчет Терри. — Не думаю, что у нас есть шансы.
— Брось, — отвечаю я. — Помни, что говорил Мартин. Тебе нужно просто объяснить, как все было.
Он кивает, и мы садимся. Женщина в жемчужном ожерелье представляет судей и объясняет, что сейчас будет происходить.