Я начинаю волноваться, что не найду то место. Что буду часами бродить по лесу, не отличая одно дерево от другого. Но даже пусть я захожу с другой стороны, я узнаю его, как только добираюсь туда. Место, где мы разбили лагерь. Нашей палатки, конечно, больше нет. Через несколько дней папа пришел забрать ее и другие наши вещи, в то время как со мной сидела женщина-офицер. Мне пришлось сказать ему, где это, и нарисовать для него карту. Я не хотел видеть наши вещи. Я не мог ни на что смотреть. То, что я хотел, папа не мог мне вернуть. Маму.
Земля все еще мокрая, но мне все равно; я хочу подобраться как можно ближе к тому месту, где она была. Я сажусь и ерзаю, пока не нахожу то самое место, где мы сидели, пока мама готовила завтрак. Я закрываю глаза и пытаюсь представить запах наших сосисок, вспомнить, во что она была одета в тот последний день, потому что по какой-то причине картинка меняется в моей голове каждый раз, когда я пытаюсь ее воскресить.
Я чувствую себя здесь рядом с мамой. Папа предложил отвезти меня на ее могилу, но я не хочу быть там, где она умерла. Я хочу оказаться там, где был с ней, когда она еще была жива. Такой я хочу ее запомнить.
Теперь меня будут искать, я знаю. Интересно, сообщит ли папа снова в полицию, что я пропал без вести. Надеюсь, нет. Я не хочу, чтобы меня преследовали или арестовывали. Не хочу бояться. Я пришел сюда, чтобы перестать бояться. Достаю мобильный телефон из школьной сумки. Когда я в школе, он всегда на беззвучном режиме. Семь пропущенных звонков; все от папы. Должно быть, они звонили ему на работу. Еще он написал мне. В его сообщении говорится: «Финн, дай мне знать, что ты в безопасности. Скажи мне, где ты, и я приду и заберу тебя. Все хорошо».
Я держу телефон в руке, пытаясь решить, что делать. Я не хочу возвращаться в школу, но и не хочу, чтобы меня искала полиция. Я не хочу снова появляться в новостях.
Нажимаю «перезвонить». Папа отвечает сразу:
— Финн, ты в порядке?
— Меня ищет полиция?
— Нет. Я им еще не звонил. Я только что вернулся домой и хотел сначала проверить здесь.
— Мне придется вернуться в школу?
— Нет. Я отвезу тебя прямо домой, обещаю. Где ты?
— Где у нас с мамой была палатка.
На том конце телефона слышен странный звук. Кажется, папа плачет. Он отвечает не сразу:
— Никуда не уходи. Я сейчас приду и заберу тебя.
Вскоре папа приезжает. Он, должно быть, мчался на машине, а потом бежал от дороги, потому что запыхался.
Отец опускается на колени и обнимает меня. Теперь он точно плачет, потому что от его слез у меня намокает лоб.
— Я так волновался, — говорит папа. — В школе сказали, что ты кричал и плакал из-за мамы.
— Харрисон повалил меня и придавил во время регби. Я не мог дышать. Как будто снова оказался на заправке.
Папа крепко зажмуривается и гладит меня по волосам.
— А потом Харрисон дразнил меня в раздевалке; называл девчонкой и говорил, что мама все еще целует меня на ночь.
— Ты сказал учителю?
— Нет, они меня не послушают. И мистер Макин все равно ненавидит меня, потому что я не люблю регби.
Теперь я тоже плачу. Я помню, как плакал вот так, когда ехал сюда с мамой и она сказала мне, что я больше не смогу жить с ней. Я никогда не слышал, чтобы папа так громко рыдал. Он плакал в полицейском участке, но плакал тихо. Кажется, даже на похоронах держался, хотя, может, я просто не слышал его, потому что рыдал сам. Мне не понравились похороны, потому что они были грустными, а в церкви все носили черное (кроме Рэйчел, она пришла в пурпурном).
Для мамы это были неподходящие похороны. Они даже не включили песню о том, что собачьи дни закончились, хотя я сказал папе, что это ее любимая песня.
— Прости, Финн, — наконец говорит папа.
— За что? — У него много поводов извиняться, и я не уверен, что именно отец имеет в виду.
— За вызов полиции. Я так волновался за тебя, что все испортил. Когда я пошел домой после того, как твоя мама позвонила, и нашел на полу записку, то почувствовал себя таким дураком. Я сразу позвонил в полицию, но они не могли отменить поиски, не увидев тебя лично. Я знаю, это моя вина, и понимаю, что ты все еще на меня злишься. Я тоже на себя злюсь. И всегда буду злиться.
Мы еще плачем, и я вытираю нос.
— Мне следовало промолчать, — говорю я. — Если бы я перестал плакать и кричать на заправочной станции, грабитель не пнул бы маму, а я бы не пнул его в ответ, и ничего бы не произошло.
Папа качает головой.
— Ты не виноват. Не смей думать, будто это твоя вина. Ты испугался. И повел себя невероятно храбро. Помнишь, как я плакал, когда ты сказал полицейской, что пнул грабителя? Это потому, что я так гордился тобой.
— Но я заставил его убить маму.
— Нет, Финн. Он убил ее, это его вина, а не твоя. Вот почему он вскоре сядет в тюрьму.
— Я думал, он уже в тюрьме?
— Да, но после суда его отправят туда навсегда.
— Вот бы пнуть его еще раз, — ворчу я. Папа смеется сквозь слезы.
— Она бы так гордилась тобой, Финн. Она так сильно тебя любила.
— Ты ее любил? — спрашиваю я. — Ты никогда не говорил.
Папа опускает голову и снова плачет.
— Я никогда не переставал любить ее. Ни на минуту.
— Даже когда вы спорили?
Он качает головой.
— Я знаю, что не очень хорошо это показывал. Иногда ты любишь кого-то, но тебе действительно трудно с ним жить.
— Потому что ей нравилось танцевать цыплячий танец, а ты не умел?
— Ага, — говорит папа. — Именно так.
После. 16. Каз
«Финн в безопасности. Я нашел его. Мы едем домой». Я закрываю глаза и делаю долгий глубокий выдох, прочитав сообщение от Мартина.
Он звонил мне раньше, сказать, что Финн сбежал из школы. Хотел, чтобы я знала, на случай, если Финн свяжется со мной или приедет ко мне домой. Я кладу губку, которую держу в руке, и снимаю перчатки. Все это время я драила дом. Единственное, что смогла придумать, чтобы перестать беспокоиться. Удивительно, как не содрала сталь с раковины, так сильно ее терла.
Я не знаю, что теперь будет. Мне невыносимо думать, что он вернется в эту школу. Пусть даже на один день.
Ханна бы такого не допустила, я знаю. Она отдала свою жизнь за этого мальчика. Как я собиралась отдать свою за Терри. Страдания Финна разбили бы ей сердце. Мне тоже нужно отплатить ей за спасение моей жизни. Мне нужно найти ответы.
Я беру сумку и выхожу из дома. Иду прямо в библиотеку. У них есть книги, компьютеры и библиотекари.
У них есть ответы.
Когда позже я прихожу в дом Финна, Мартин открывает дверь и выглядит почти так же плохо, как в ту ночь.
— Он в постели, — говорит он. — Но еще не спит. Поднимайтесь. Он говорит, что хочет вас видеть.
Ставлю сумку в холле и иду наверх. Шторы в комнате Финна задернуты, но дневного света еще хватает, чтобы хорошо его рассмотреть. Лицо очень бледное, даже бледнее обычного, а может, это просто из-за остриженных волос.
Я сажусь на кровать и наклоняюсь, чтобы обнять беднягу.
— Я так рада, что с тобой все в порядке, — говорю я. — Ты напугал меня до смерти.
— Я должен был уйти. Я не мог оставаться там ни минуты. Я не мог дышать, Каз. Как будто все это повторилось снова.
— Знаю, милый, — утешаю я, поглаживая его по руке. — Твой отец мне рассказал.
— Ты все еще думаешь о том, что случилось той ночью? — спрашивает Финн.
Я киваю.
— Практически каждый день. Мне тоже иногда снятся кошмары.
— И мне, — признается Финн, смахивая слезы. — Мне снится кошмар: как я встаю, весь в ее крови, смотрю вниз, и кровь даже на моих руках.
— Это не твоя вина, — заверяю я. — Ты был таким храбрым. Полицейская сказала это потом, не так ли?
Финн кивает.
— Папа говорит, суд в следующем месяце. Ты тоже придешь, правда?
— Ага. Нам нельзя говорить о том, что произошло, но я хочу, чтобы ты знал: я обязательно скажу им, каким ты был храбрым. Потому что я была там. И ты оказался храбрее меня. Я точно знаю.
Мы оба немного плачем.
— Я так рад, что ты была там, — говорит Финн. — Иначе кто бы за мной присматривал.
— Знаю, — отвечаю я, — я тоже рада.
В конце концов он засыпает у меня на руках. Я тихонько выхожу из комнаты и отправляюсь вниз. Мартин сидит на кухне и смотрит в кружку с кофе. Я сажусь напротив него.
— Вы знаете, что той ночью Ханна спасла жизнь Финну; а вот чего не знаете, так это того, что она спасла и мою.
Он смотрит на меня, хмурясь.
— Вы никогда не спрашивали, почему я оказалась там, — говорю я.
— Я думал, вы просто зашли что-нибудь купить.
Я качаю головой.
— Я покупала водку. Когда вошли грабители, у меня в руке была бутылка. Я собиралась вернуться в свою квартиру и запить старые таблетки нашего Терри. Оставила их на столе. Думала, брату будет лучше без меня, понимаете. Думала, я так сильно облажалась, и это лучший выход. Я все время слышала насмешливый мамин голос. Якобы я виновата, что Терри пострадал в детстве, когда на самом деле это она напилась в дрова и ошпарила его. Все эти годы я грызла себя и пришла к выводу, что Терри без меня будет лучше. Только я оказалась там, когда ваша жена отдала свою жизнь, чтобы спасти сына. И я держала Финна, пока он плакал навзрыд, потому что потерял человека, которого любил больше всего на свете, и именно тогда я поняла, что не смогу так поступить с нашим Терри.
Мартин тянется через стол, чтобы взять мою трясущуюся руку.
— Мне очень жаль, — говорит он. — Я понятия не имел.
— Когда рано утром полиция привезла меня домой, таблетки все еще лежали на столе. Я отправила их прямиком в мусорное ведро. Немного полежала в постели, пытаясь понять, что мне делать. Позже в тот же день арендодатель собирался выселить меня, но я знала, что должна продолжать бороться ради Терри.
— Так вы оказались в общежитии, — заключает Мартин.
— Ага. Иногда при падении приходится хвататься за ближайшую ветку, даже если она очень низкая. И после той ночи у меня было три человека, которых нельзя подвести. Терри, Финн и Ханна.