Но у своих людей нашему декану пришлось трудно: к нему сильно придрались за то, что он, будучи типичным евреем и к тому же комиссаром, остался жив на оккупированной территории. Его чуть не расстреляли, но он каким-то образом выкрутился. Однако после этого ему больше не пришлось работать в Институте стали, он смог устроиться лишь рядовым инженером на Московский метизный завод «Пролетарский труд». Тут-то я его застал начальником заводской лаборатории в 1951 году, когда приехал в командировку на этот завод со своего предприятия в Горьком".
В принципе, все изложено достаточно точно. Единственное, в чем ошибается Владимиров — Сартан никогда не был комиссаром. Он был военинженером 1 ранга и в одном сохранившемся списке 1 дивизии Московского ополчения записан в траспортном взводе,
а в другом — командиром оружия.
Яков Хананович действительно попал в плен 26 ноября 1941 года, а ровно через два месяца, 26 января 1942 года в результате наступления Рабоче-крестьянской Красной Армии оказался на освобожденной территории.
Был составлен протокол задержания
И Яков Хананович Сартан был направлен под конвоем в фильтрационный лагерь № 178–454, расположенный в Рязани, он же — спецлагерь НКВД № 178.
Правда, в эшелонных списках перепутали отчество, записав Якова Ханановича Яковом Михайловичем,
но это точно он — спецлагерь в Рязани упоминается и в других документах.
Что такое фильтрационный спецлагерь НКВД? Выражаясь официально, это место, специально созданное для содержания людей, подвергнутых особому режиму ограничения свободы до выяснения всех обстоятельств, связанных с их пребыванием на оккупированной территории.
Вы скажете — ну люди же не виноваты в том, что оказались в плену или на оккупированной территории? А я даже спорить не буду — просто напомню, что это был другой мир и другие законы функционирования этого мира. Я уже говорил, что тогдашний СССР был достаточно жестким государством, и по отношению к собственным гражданам — в том числе. И другим быть не мог.
Но и уподоблять фильтрационные лагеря нацистским концентрационным лагерям, как это делают в последние годы оголтелые борцы с коммунизмом, точно не стоит. Я не нашел общие цифры, но по отдельным категориям интернированных исследования проводились, и они наглядно показывают несопоставимость репрессий в тех и других лагерях.
К примеру, в том самом рязанском спецлагере НКВД № 178 в 1944-47 годах содержались 2627 поляков и польских граждан. Из этих двух с половиной тысяч по результатам проверки были арестованы 82 человека, 47 из них получили различные сроки, 4 приговорены к расстрелу, еще 34 поляка умерли во время нахождения в лагере.
Что касается бывшего декана факультета "Г", то для него пребывание в лагере закончилось без последствий.
Могло ли все быть хуже?
Да, могло. Уголовное законодательство СССР в условиях военного времени было очень жестким. К примеру, в статье 193.22 УК РСФСР говорилось: «Самовольное оставление поля сражения во время боя, сдача в плен, не вызывавшаяся боевой обстановкой, или отказ во время боя действовать оружием, а равно переход на сторону неприятеля, влекут за собой высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества».
Но, судя по тому, что в феврале 1943 года Яков Сартан был просто уволен из армии по состоянию здоровья, похоже, никаких серьезных грехов за ним не нашли. В Московский институт стали он действительно не вернулся, и его дальнейшая судьба мне неизвестна.
Осталась только вот эта фотография 1941 года из личного дела.
И, судя по тому, что в 1945 году Яков Хананович Сартан был награжден медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» — претензий со стороны государства к нему действительно не было.
Может быть, все дело в статусе высшего учебного заведния? Может, тогда человек лишался возможности работать и учиться в Московском институте стали просто по факту пребывания в плену?
Нет, это не так, поскольку, как говорится, были прецеденты. В 1946 году в Московский институт стали поступил Юрий Пигузов, в войну воевавший летчиком и попавший в нацистский плен.
Вот его фото с немецкого личного дела.
Несколько лет он провел в немецком лагере, потом прошел советский фильтрационный лагерь, откуда писал матери: «Мама, извини меня, что я попал в плен, но я не предатель, никогда им не был, меня сбили, я был без сознания и не мог покончить с собой».
А вот как писала о нем газета "Сталь" в 1951 году:
"Студент-исследователь
Одним из многих студентов, успешно ведущих научко-исследовательскую работу, является Ю. Пигузов (группа МФ-46-1). Он вначале занимался металлографическими исследованиями под руководством аспиранта кафедры физики тов. Постникова, а затем перешел к самостоятельной работе по определению модулей упругости сплавов.
Ю. Пигузов умело сочетает исследовательскую деятельность с общественной. Он — староста учебной группы. Кроме того, он ведет агитационную работу, являясь бригадиром агитаторов.
НА СНИМКЕ: Ю. ПИГУЗОВ за работой на кафедре физики"
В дальнейшем Юрий Васильевич Пигузов защитил кандидатскую и докторскую диссертации, был одним из наиболее уважаемых профессоров кафедры металловедения и физики прочности, а также кафедры физики в МИСиС.
В общем, пометка "да" в графе "Пребывание в плену" в анкете еще не ставила крест на судьбе человека.
Хотя ничего хорошего в ней не было.
Глава 13. «Третий наш декан»
Вот мы и добрались до третьего декана с шуточного рисунка из новогоднего номера газеты «Сталь» 1941 года.
Третьим деканом Московского института стали, возглавлявшим технологический факультет, был Владимир Иосифович Залесский. В газете он нарисован предпоследним, а написано о нем вот что:
За ними — третий наш декан,
Соседям ясно говорит:
«Как ни старайтесь вы, а знамя,
Опять останется за нами».
(Об этом мнении декана
Судить пока немножко рано —
Одной лишь сессии подстать
Вопрос о знамени решать)
Как уже наверняка догадались наши постоянные читатели, речь идет все о том же социалистическом соревновании между факультетами. В этих четверостишиях поэт вспоминает довольно нашумевшую в институте историю.
Дело в том, деканом техфака профессор Залесский стал в декабре 1939 года, а уже 25 февраля 1940 года новоиспеченный декан, как теперь говорят, «затроллил» весь институт.
В этот день в «Доме-коммуне» подводились итоги социалистического соревнования между факультетами. Вот что о произошедшем писала газета «Сталь»:
«На этом вечере вручено переходящее красное знамя технологическому факультету. Принимая знамя, декан проф. Залесский обещал собранию сделать это знамя «непереходящим», а хорошей работой закрепить его за техфаком навсегда».
По тем временам это было более чем смелое заявление. Естественно, после такого нахальства и металлурги, и «гэшники» прямо-таки мечтали о фиаско техфака и делали все возможное, чтобы отобрать знамя у зазнаек.
Но и в октябре 1940 года газета «Сталь» сообщила следующее:
«Жюри подвело итоги соревнования на лучший факультет и лучшую труппу института. Переходящее красное знамя снова присуждено технологическому факультету (декан проф. Залесский, секретарь партбюро Морозов, пред. профбюро Зуев).
Технологический факультет имеет наивысшие показатели в учебной работе. Повышенные отметки за последнюю сессию составляют 48,6 процента, а по основам марксизма-ленинизма — 79.9 процента. На технологическом факультете 85,2 процента студентов сдали экзамены по всем предметам, тогда как на факультете «Г»—84 процента, а на металлургическом— только 70 процентов».
Триумфаторы-технологи злобно хохотали и глумились над побежденными. «Посрамить Залесского» стало на двух факультетах навязчивой идеей.
Но этот спор так и не был решен.
В 1940-41 учебном году решили вручать переходящее знамя не в конце семестров, а по итогам года.
Вот только в начале лета 1941 года всем уже было не до «победы над Залесским». Да и самого Залесского в институте больше не было — он ушел на фронт в первый же день войны, 22 июня 1941 года.
Но я, пожалуй, забежал вперед. Давайте обо всем по порядку.
Три декана Московского института стали олицетворяли собой три самых распространенных типа советских инженеров.
Если Александр Ефимович Хлебников был выучившимся пролетарием-металлургом с уральских заводов, а Яков Хананович Сартан — местечковым евреем, которого из черты оседлости выпустила революция, то третий декан института, Владимир Иосифович Залесский представлял совершенно другую социальную группу.
Он был, как тогда говорили, «голубых кровей» — представителем довольно известного рода потомственных дворян Херсонской губернии.
Его дед, Петр Васильевич Залесский, был генерал-майором Русской императорской армии и героем обороны Севастополя в Крымскую войну. Выйдя в отставку, Петр Васильевич увлекся идеями народного просвещения, выкупил московскую фирму «Сотрудник школ» и до самой своей смерти с истовым азартом занимался всякими учебниками, методическими пособиями и развивающими детскими играми, которые по его заказу изготавливали подмосковные кустари.
С тех пор и повелось, что женщины рода Залесских занимались дошкольным и школьным образованием, а мужчины непременно были инженерами — гражданскими или военными.
Родная тетя нашего героя, Елизавета Петровна Залесская, была известным педагогом, организатором одного из первых в Российской империи детских садов, методистом дошкольного образования.
Другая тетя, Ольга Петровна Залесская, получила общероссийскую известность в качестве, как сегодня бы сказали, бизнес-леди. Она руководила отцовской компанией, и фирма под ее руководством очень быстро развивалась, став едва ли не монополистом в секторе школьных наглядных пособий Российской империи