— Дело о супружеской неверности… — сказал я, понимая, о чем идет речь.
В самом деле, я вести такие дела отказывался категорически, чтобы не унижать профессию военного разведчика. А дела именно такого плана составляют основную часть заказов агентства.
— Я поясню… — вмешался в разговор Василий Андреевич. — Я уже навел справки. Заварзин «откинулся»[21] четыре с небольшим года назад. Это у него была уже третья ходка[22]. Все три раза сажали его, как «баклана»[23]. Всегда строил из себя сильно крутого, хотя крутым никогда не был. Правда, по молодости был мастером спорта по боксу, умел драться и без раздумий применял свои спортивные навыки. За что его и «закрывали».
С боксом он закончил рано из-за того, что начал пить. Пил он всерьез. Тогда же, перед первой ходкой, с женой развелся. Правда, когда вернулся, снова с ней жил, но брак уже не регистрировали.
Все три срока Заварзин заработал спьяну. Во время отбывания Николаем последнего срока его бывшая жена Людмила Заварзина занялась бизнесом. Не сильно большим, но стабильным. Что-то связанное с поставками изделий ручной работы из мест заключения. Там обычно умельцев хватает. И хорошие вещи порой делают. Эксклюзив… Но у Людмилы Сергеевны Заварзиной откровенно не хватало связей в уголовном мире, чтобы развернуться, хотя продукция пользовалась спросом. Все быстро расходилось, однако товара было мало.
Ситуация изменилась, когда Николай в третий раз вернулся домой. Он и сам имел золотые руки, но что самое главное, имел связи в уголовном мире. Действуя через официальное лицо, в данном случае через подполковника Владимира Пашунина, который с этого дела имел определенный процент, Заварзину удалось наладить отношения с руководством нескольких ИТУ, где имелись собственные мастерские, где были люди с конкретными навыками, но не было как раз возможности сбыта изделий.
В результате все оставались довольны. Заварзин так прочно вошел в роль бизнесмена, что даже прошел курс лечения от алкоголизма. И уже давно не потребляет спиртного. Изделия собственных рук он тоже реализует вместе с остальным товаром. Но его беда в том, что все предприятие, уже раскрученное и приносящее солидную прибыль, оформлено на имя его жены. Со страхом все это потерять, как я предполагаю, и связано состояние Николая Заварзина, на которое все мы обратили внимание. Если раньше ему терять было нечего: сел — вышел, и все сначала до следующего срока, то теперь уже он боится потерять свою долю в предприятии. Но не это главное. Продолжай, Петр Васильевич…
— Нам, то есть нашему сотруднику, который вел это дело, Николай Заварзин таких подробностей не сообщал. Он только поручил найти доказательства супружеской неверности и даже этого сильно стеснялся. Дело понятное, если мужчина не козел, ему бывает стыдно носить ветвистые рога. Доказательства были собраны, причем сотрудник умудрился несколько раз, извините уж, товарищи офицеры уголовного розыска, нарушить закон и снять скрытой камерой с дистанционным управлением довольно пикантные сцены.
Людмила Сергеевна Заварзина, сама женщина уже немолодая, мать двоих детей, оказалась особой любвеобильной и содержала на свои деньги трех молодых малоразборчивых самцов-альфонсов. Причем содержала их небедно. Одному машину подарила, другому оплачивала съемную квартиру, третьему просто никогда не отказывала в деньгах. Весь материал — достаточно доказательный, есть даже копии платежных поручений. То есть Николай Заварзин своими связями обеспечил фирме жены процветание, но она нашла, как тратить деньги, не подпуская мужа, как я понял, к своим финансовым делам.
— Как сам «расписной» Николай отреагировал на собранные данные? — спросил я.
— В том-то и дело, что данные ему предоставить мы еще не успели. Его задержали как раз за два дня до того, как он должен был прийти за ними.
— Но она же, насколько я понял, бывшая его жена… — вступил в разговор отставной подполковник Скоморохов, который до этого только морщился, выслушивая Новикова.
— Сейчас это называется — гражданская жена, — объяснил Петя Новиков. — Хотя когда-то она была официальной его женой. Они в последние годы жили вместе, вели совместное хозяйство, воспитывали детей. Закон в данном случае рассматривает это как гражданский брак. Мне неизвестны планы этого парня относительно дальнейшей семейной жизни, но с чем-то он точно расставаться не хотел. Как я думаю, он подозревал жену и желал иметь доступ к финансам фирмы. И потому обратился в детективно-правовое агентство. Вот у меня и появилась мысль… Что, если вы предъявите ему материалы, которые он заказал? Может он на этом сломаться и пойти со следствием на контакт?
— Я в этом почти уверен, — сказал Котов. — Обычно так и происходит. Сейчас он в камере сам себя заводит. Мы видели его нервное состояние. Заварзин боится потерять все. А если он поймет ситуацию, он поймет и то, что терять ему уже нечего. Он сломается…
— А мне это не кажется порядочной игрой, — возразил отставной подполковник Скоморохов. — Я думаю, даже прежний вариант, который вызвал у меня отторжение, я имею в виду «убить убийцу», будет более честным. Хотя и понимаю, что это чисто армейское толкование вопроса. А полиция имеет право смотреть на это дело по-своему. И потому я на своем понимании вопроса не настаиваю.
— Полиция смотрит по-своему… — жестко сказала капитан Саня и почему-то посмотрела на меня, словно ожидая поддержки. — При этом вариант «убить убийцу» я тоже не отвергаю, хотя это добавит уголовному розыску отрицательных показателей. Но я, скажу честно, кроме этих двух, не вижу вариантов, которые смогли бы обезопасить капитана частного сыска от покушений на его жизнь. И я почему-то думаю, что для общества, да и для самого Тима Сергеевича, его жизнь имеет более высокую ценность, чем хорошее самочувствие преступников, в том числе и уже отбывающих наказание.
— А дано ли нам безошибочно знать, что для общества и для мира важнее — человеческая жизнь или жизнь какого-нибудь дерева, которое лесоруб уже присмотрел на дрова! — пофилософствовал Виктор Федорович и тоже посмотрел на меня, словно показывая отстраненность этих рассуждений от реальности, в которой он готов был защищать меня всеми доступными способами. — Я предлагаю не вмешиваться в высший промысел или хотя бы не выносить вопросы высшего промысла на общее обсуждение. Это я не к тому говорю, что не следует предпринимать никаких мер по защите Тима Сергеевича от покушений, а к тому, что в выборе методов борьбы с противником не следует прибегать к его же методам. То есть нельзя для достижения добра делать подлость.
— Добро должно быть с кулаками, — возразил подполковник Котов.
— А кто вам сказал, что подлость и кулаки — синонимы? Впрочем, я слишком мало знаком с криминальным миром, чтобы давать дельные советы. Вам виднее, как оказывать давление на преступников. Я не своим взглядам изменяю, я просто понимаю, что есть вещи, которые преступник не поймет и примет за слабость, а есть единственные пути, доступные для его понимания. И потому оставляю решение в ваших руках.
— Что скажешь, Тим Сергеевич? — спросил меня подполковник Котов.
— Хотя я уже некоторое время с криминалитетом сталкиваюсь, я все же недостаточно хорошо вник в криминальную психологию и потому присоединюсь к Виктору Федоровичу и оставлю решение на совести полиции. Там, где вопрос можно было решить силой, мы его решали, если помните, даже с привлечением бойцов спецназа ГРУ и РОСО ФСБ[24]. А вот там, где боевые действия невозможны в принципе, я оставляю решение за более понимающей ситуацию силой, то есть за уголовным розыском.
Моего генерального директора Петю Новикова подполковник Котов даже не спросил. Из чего я сделал вывод, что этот вопрос они уже обговорили заранее. Кроме того, Новиков — бывший сотрудник этого же самого городского уголовного розыска, то есть его выкормыш, и думает так же, как думают менты. Да и что вообще говорить о Новикове, если даже я, не так давно с ментами сотрудничающий, уже в чем-то с их мнением готов был согласиться, и только пресловутое «братство спецназа» заставило меня поддержать отставного подполковника Скоморохова.
Тем не менее оба мы не возразили откровенно, оставив решение вопроса за ментами, но они, кажется, тоже пока не решались применять подобные методы давления…
Из городского управления МВД мы с Виктором Федоровичем все же поехали в поселок Плановый. Хотя городские дороги в середине дня были основательно загружены, мы все же добрались довольно быстро. Вот что значит — мотоцикл! На машине я добирался бы гораздо дольше.
Проехали по дворам, где были минувшим вечером, потом остановились, как и договаривались, около магазина. Я оставил шлем Скоморохову и вошел в магазин. Все-таки человек в мотоциклетном шлеме привлекает к себе внимание окружающих.
А я привлекать к себе внимание лишний раз не хотел. И по своей природной, мягко говоря, скромности, и потому, что это могло быть внимание со стороны подполковника Пашунина. Короче говоря, я вошел в магазин и неторопливо начал прогуливаться между прилавками.
Это был большой супермаркет. Как всегда в таком случае, из целого ряда касс работали только две, перед ними стояли приличные очереди. Я нашел холодильник с пельменями, взял пачку и пристроился в конце очереди, в которой стояли преимущественно старушки, всегда отличающиеся особой разговорчивостью.
Но будь я даже сторожевой собакой и держи уши навостренными, я все равно не смог бы услышать ничего интересного. Говорили в основном о постоянно растущих ценах и мизерных пенсиях, обычно, как в каждом магазине, ругали зажравшуюся власть. При этом словно хвастались, у кого пенсия меньше. Я, конечно, понимал, что в наше время похвастаться большой пенсией мало кто сможет, тем не менее такие разговоры утомляли и не содержали необходимой информации.